Колчак в сибири

Стремясь поддерживать законность, белые рассчитывались за произведённые  реквизиции действующими на территории Сибири «омскими деньгами», а при их нехватке или отсутствии выдавали квитанции-обязательства. Красные же по ходу установления советской власти отменяли обращение «омских денег», аннулировали квитанции, выданные отступающими на восток белыми. Но при этом они производили собственные реквизиции для снабжения ещё более многочисленной Красной армии и рассчитывались с крестьянами мгновенно обесценивающимися «совзнаками» или выдавали квитанции-обязательства РСФСР. По мере укрепления власти на закреплённой территории, большевики начинали осуществлять реквизиционные мероприятия политики «военного коммунизма».

Полковник фон Лампе: «…получалось совершенно нелепое, но одинаково типичное для всех белых фронтов положение:

Когда уходили красные - население  с удовлетворением подсчитывало, что у него осталось…

Когда уходили белые - население  со злобой высчитывало, что у него взяли…

Красные грозили и грозили  весьма недвусмысленно взять все  и брали часть - население было обмануто и … удовлетворено. Белые обещали законность, брали немногое - и население было озлоблено».

Официальным («законным») реквизициям  на армейские нужды сопутствовали  и неизбежные в условиях гражданской  войны грабежи, которые ещё больше настраивали население против отступающих  белых.

Полковник фон Лампе: «Всегда  и всюду, при самой дисциплинированной армии, при самом налаженном тыле, даже при психике, нравственно непоколебленной  неудачами или революцией, - грабежи были есть и будут… да и что в этом удивительного? Природа войны настолько ужасна, обыденность её настолько жестока, что человеческая натура, в основу которой, как мы, к сожалению, хорошо убедились, заложено столько гнусного, не может не отозваться на соблазн «безнаказанного» преступления… Несомненно, что солдат, вошедший в дом местного жителя с винтовкой в руках, чувствует себя полновластным господином и ведёт себя именно так, как с его точки зрения подобает вести себя в этом звании. Если всё это в полной мере применимо ко всякой войне, что лично для меня несомненно, то в какой же мере это подтверждается в войне гражданской, особенно жестокой, хотя бы уже потому, что в ней каждый сам себе выбирает свой фронт борьбы и естественно усматривает в каждом, кого он видит по ту сторону боевой линии, в том числе и в обывателе, никакого участия в этой борьбе не принимающем, - врага, которого он «имеет право» использовать для своего, хотя бы и минутного благополучия…»

Вполне естественно, что  местные крестьяне стремились скрыть от проходящих белых армий запасы продовольствия, скот, тёплую одежду и обувь, надёжно спрятать на дальних таёжных заимках лошадей, фураж и сани. Как свидетельствуют сами старожилы, именно это обстоятельство, а не идейные разногласия по поводу сочувствия-несочувствия красным или советской власти (а в то время это ещё далеко не одно и тоже, что большевикам), или белому движению было главной причиной конфликтов, возникавших между отступающими белыми и сибирскими крестьянами. Особенно негативно на военные реквизиции реагировали крестьяне-переселенцы, имевшие неустойчивые в хозяйственном отношении хозяйства. Именно территории с преобладанием переселенческого населения стали очагами партизанской борьбы против белых. При этом политическая окраска крестьян-повстанцев в основном была зелёной, но под воздействием внешней политической среды она приобретала красный и даже белый цвет. Большое влияние на крестьян оказывала умело проводимая пропаганда красных.

Поручик Варженский: «Местное население, распропагандированное большевиками, относилось к нам враждебно. Питание и фураж достать было почти невозможно. Эпидемия тифа не прекращалась. Деревни, которые попадались нам на пути, порою бывали совершенно пусты и представляли из себя до ужаса неприятную картину. Жители, напуганные распространяемыми ложными слухами о наших зверствах скачущими впереди нас большевистскими пропагандистами, в страхе убегали в лесистые горы, где и оставались, пока мы не покидали их насиженных гнёзд. В таких посёлках мы находили только больных стариков, не имеющих сил уйти в горы, и бездомных или забытых собак, которые, поджимая хвосты, боязливо и виновато жались к пустым хатам, даже не тявкая. Бывали случаи, что жители, покидая деревню, оставляли специально для нас у общественной избы собранные продукты питания и фураж, как бы положенную дань, желая задобрить нашу «алчность» и этим избежать неминуемого, по их мнению, разгрома родного гнезда.

Красные партизаны также  не дремали…» 

В данных условиях прокормить армии, собранные в единый кулак  под единым командованием, обеспечить расквартирование войск на ночлег, лошадей необходимым количеством фуража, да и саму перемену лошадей, было практически невозможно.

С точки зрения тактики  разделение сил для следования отдельными колоннами по разным путям следования было вполне оправдано. А в условиях отсутствия связи командиры подразделений не всегда могли поставить главнокомандующего в известность о том или ином принятом решении.

Группа Сахарова - на восток по Есауловке

Не все подразделения, находившиеся в с. Есаульском, двинулись на север по Енисею вслед за основными силами армий. Поскольку красные были заняты грабежом брошенных белыми эшелонов и обозов, часть белых решила на свой страх и риск прорываться на восток по Сибирскому тракту. Небольшие разрозненные отряды двинулись на Сибирский тракт к станции Батой (современное с. Вознесенка). Часть этих отрядов была задержана отрядом красных, посланным из Красноярска в с. Вознесенку, другая смогла пробиться и устремилась по Сибирскому тракту вслед за колонной генерала Вержбицкого, прошедшей здесь 6 января.

Генерал-лейтенант К.В. Сахаров ,командовавший небольшим отрядом численностью немногим более 1 тыс. человек, также принял решение двигаться из Есаульского на восток. План Сахарова состоял в том, чтобы выйти на Сибирский тракт не у ближайшей к Красноярску станции Батой, но скрытно используя русло реки Есауловки, выйти к месту пересечения реки с трактом, а далее действовать по обстоятельствам.

Генерал-лейтенант Сахаров  так описал рождественский марш-бросок своего отряда:

«… Проводники из местных  крестьян обещали провести нас кратчайшим путём, в обход занятых красными деревень, и скоро весь отряд вытянулся  по зимней просёлочной дороге. Времени терять было нельзя, поэтому пошли почти без привалов, со скоростью, какую допускали наши не вполне отдохнувшие кони.

Небольшой отряд, состоявший на одну треть из конницы и на две трети из пехоты и пулемётчиков на санях, бодро продвигался вперёд. Настроение было такое же, вероятно, какое бывает у людей, только что спасшихся от кораблекрушения…

Дорога шла по реке Есауловке, горный поток, бегущий между отвесных скал. Гигантскими стенами возвышаются они, то голые и гладкие, точно отшлифованные, то отходящие уступами вглубь и покрытые столетним лесом. Кедры, пихты, лиственницы и сосны громоздятся в полном беспорядке, окружённые густой девственной зарослью. Стремнина горной речонки до того быстра, что местами не замерзает даже в самые трескучие морозы; сани проваливались и скрипели полозьями по каменному дну. Изредка дорога уходила на берег, на узкую полоску его, под самые скалы. Часа через три попалось небольшое жильё сибирской семьи лесного промышленника, охотника. От двора отходила в лес небольшая, слабо наезженная просёлочная дорога в соседнее село [Вознесенку]. Вышел из избушки лесовик… Лесовик объяснил, что рано утром он вернулся из села, куда с вечера прибыла банда красных, человек в триста. Ждали ещё.

Выслав на село, занятое  большевиками, боковой авангард [здесь - боевое походное охранение] от конных егерей, отряд продолжал движение по реке. Горы и лесная чаща ещё более  дикие, путь ещё труднее. В одном  месте скалы сошлись вплотную: чтобы выйти на дорогу, пришлось свернуть в лес и пробираться  между гигантскими деревьями. Вдруг новое препятствие - обрыв в несколько десятков саженей перед выходом снова в ущелье реки. Остановка, долгий затор и осторожный спуск саней, поодиночке, на руках.

В это время со стороны  бокового авангарда послышалась, такая  привычная за последние годы, дробь ружейных выстрелов. Несколько пулемётных строчек. Выслали подкрепление и дозор на карьере [здесь - карьером] узнать, в чём дело. Оказалось, что по дороге из села наступала колонна красных, которая после короткого боя с нашим авангардом отступила. Стрельба прекратилась, смолкли выстрелы, будившие эхо векового сибирского леса.

Короткий декабрьский  день кончался; быстро катилось по синему небу небольшое красное солнце, а  с другой стороны, из-за гор, между  кедрами поднималась чистая серебряная луна. Ещё прекраснее и сказочнее стала дикая природа - высокие, громоздящиеся друг на друга, как замки великанов, горы, тёмные глубокие ущелья и зубчатые стены лесов.

Зажглись на небе рождественские звёзды. Отряд наш шёл уже более  десяти часов. Без остановок, без  отдыха, без пищи. Наконец, только к  полночи, горы стали уходить в  сторону, дорога делалась легче, мы приближались к тракту».

Отряд вышел на Московский тракт у села Кускун, где и остановился на ночлег. От Кускуна отряд двинулся по тракту и через три дня после начала движения от Есаульского вышел на железную дорогу у станции Клюквенная.

Таким образом, разбитые, но не побеждённые, остатки Сибирских  белых армий продолжили Ледяной  поход. Они разделились на два  расходящихся потока: основные силы двинулись  в обход Красноярска на север  по Енисею, другая часть - на восток по Сибирскому тракту. Оба потока стремились к Иркутску.

8 января 1920 г. 

Отделение Северной группы для прохода по Ангаре

Первым в глубокий обход  на север направился отряд генерал-майора А.П. Перхурова, начальника партизанских отрядов 3-й армии. Выйдя в Рождество с Енисейского тракта к селу Атаманово и деревне Хлоптуновой, Перхуров не стал присоединяться к главным силам армии, проходившим через с. Большой Балчуг.

Генерал-майор Перхуров: «Часть вóйска пошла в обход Красноярска по р. Кан, а я, получив от командующего армиями генерала Войцеховского, в ведении которого я состоял, приказ пробиваться за Байкал по своему усмотрению, пошёл по Енисею до устья Ангары, потом по Ангаре и р. Илиму».

В селе Большой Балчуг от колонны Каппеля отделился сводный отряд генерал-майора Н.Т. Сукина. В состав отряда вошли 11-й Оренбургский казачий полк полковника А.Т. Сукина (от 500 до 700 сабель), отряд полковника Н.Н. Казагранди (500 чел.) из 2-й Сибирской армии и части, оставшиеся от сдавшейся в Томске 1-й Сибирской армии А.Н. Пепеляева - 3-й Барнаульский стрелковый полк под командованием полковника А.И. Камбалина и капитана Богославского (от 600 до 700 штыков) и отряд Томской конной милиции Е.К. Вишневского. Эти отряды, отправившиеся глубокий северный обход по Ангаре, Илиму и Лене, составили так называемую «Северную группу» подразделений 2-й и 1-й армий.

По сведениям С.В. Маркова  при выходе из д. Усть-Кан Северная группа генерал-майора Сукина насчитывала 8 января 1920 г. около 1600 человек. На следующий день в д. Нижней Подъёмной к ней присоединились остатки отряда генерал-майора Н.А. Галкина. Сам генерал Галкин погиб накануне в бою с крестьянами-ополченцами, устроившими засаду в д. Шила. Отряд Галкина ранее вышел к Енисею в районе с. Атаманово и д. Хлоптуново и, не переходя Енисея, двинулся на север по левому берегу через д. Кононово и с. Кекур. На Ангару самостоятельно продвигались и другие части белых, в том числе отряд полковника Н.Н. Казагранди, основу которого, вероятно, составлял учебный морской полк подполковника Песоцкого (300 чел. при 60 пулемётах). Вобрав на марше несколько небольших отрядов, Северная группа Сукина насчитывала в своём составе более 3 тыс. чел. (80 офицеров, 1300 солдат, 300 казаков и 1300 больных).

В случае, если войсковая колонна Каппеля из-за непроходимых порогов была бы вынуждена вернуться с Кана на Енисей, отряды Северной группы должны были стать её авангардом при движении на Ангару. Были и другие, более прозаические причины, заставлявшие воинские части отделяться от основных сил и продвигаться самостоятельно.

Зуев А.В. (11-й Оренбургский казачий полк): «… Эта деревушка [Бол. Балчуг], как и ранее пройденные нами, очень неприветливо встретила нас. К нашему приходу в этот пункт жители бежали из него и настолько поспешно, что в домах мы находили оставленную горячую пищу нетронутой. Оставшиеся старики говорили, что местные партизаны запугивали жителей расправой с ними идущими «колчаковцами». Вот в этом-то пункте и зародилась мысль об отделении от ядра Армии и следовании далее небольшой группой в пределы Забайкалья по р. Ангаре, Лене и Байкалу.

…Сукин заверил казаков, что в этом районе мы не можем  встретить сколько-нибудь серьёзного сопротивления на пути нашего следования и что по собранным им сведениям и статистическим данным край этот достаточно населён и обильно снабжён хлебом, фуражом и др. продуктами питания. Призвал всех к мужественному исполнению долга перед Родиной, а те, кто не чувствует в себе сил на дальнейший подвиг, может открыто заявить об этом и вернуться к ядру Армии».

«Барнаулец» (3-й Барнаульский стрелковый полк): «Бой под городом Красноярском задержал полк, и при дальнейшем следовании сначала вниз по Енисею, а потом по реке Кан полк оказался в хвосте армии. Постоянные ночлеги под открытым небом, недостаток хлеба и фуража, как следствие прохождения впереди целой армии, - всё это, осложнявшееся сравнительной многочисленностью полка, вынудило командование в лице начдива 1-й Сибирской [дивизии] полковника Камбалина и комполка Барнаульского капитана Богославского соединиться с 11-м Оренбургским казачьим полком и, образовав, под общим командованием генерал-майора Сукина, самостоятельную колонну, двинуться от села Бол. Балчуг отдельно от остальной армии на север».