Контрольная работа по «Английскому языку»

Это было для меня наибольшее впечатление  оставила на выставке - и ее наибольшее значение. Я бы даже допустить, что рисование это реакция советских людей была, пожалуй, самой причине Пикассо был наделен сверху, с его даром. Всего чужие оказались связаны друг с неожиданной близости, чувство, романтическое приключение - и наоборот: бессмысленно связи были нарушены, бывшие друзья отпали, аргументы вспыхнули. У меня было ощущение, что ничего подобного не мог занять место. Что-то еще, что-то большее и более важное может произойти - но это было уникальное само по себе.

Если  текущая выставка Пикассо открылась  в Москве в Пушкинском музее, у  меня не было иллюзий, что я найду  в нем, что старинный дух полвека  назад.  
Пикассо был тот же, казалось, и выставка еще богаче, чем первый один. Но наша вольная вытаптывания вокруг в нем, а тем более свободный доступ к нему, был просто вне теперь вопрос. Там было не качает чувство отчужденности, более того - из фотографий от меня и меня от картины. А из событий теперь часть государственно-государственных отношений. Это не было делом рук Пикассо и Эренбург, но Саркози и Медведева.

Пикассо был отягощенный биографии и  подробности - что жена последовала  за которыми и так далее. И мы знаем, в какой части России играла в его жизни, тоже: Сергей Дягилев, Игорь Стравинский, Леонид Мясин - и Ольга Хо-khlova, да, из пронумерованных жен.

И хотя, как художник Пикассо не является ни особенно приятно, ни особенно по вкусу  мейнстрим, зная, что на каждой стене висит сто миллионов долларов искусство внушает уважение к нему у людей. Никто не сделал замечания об их пять лет. Нет расстегнутой рубашки или помятый волос не было видно: самый дальний участок богемы сегодня был в Gap. И не чужие говорили друг с другом.

Репродукции "Портрет Доры Маар" и "Кошка  с Раненая птица" один раз висела над моим столом. Но натюрморт с кожей ремень для правки бритв было для меня новым.И подумать только: я когда-то получил от бреет цирюльника с ремнем заточены бритвы. Ни один из 20-летних, которые видят Пикассо в Эрмитаже на этот раз будет говорить то же самое, я уверен. Анатолий Найман, поэт, прозаик, критик и переводчик, имел романы в шорт-лист премии Русский Букер в 2001 году и 2005 года. Этот комментарий был переведен с русского на Mark H. Teeter.

Многие из моего поколения вспоминают определенные культурные мероприятия 1950-ых с удивлением – дверной  проем Международный Молодежный Фестиваль 1957 и открывающее глаз американское приложение 1959, например. Я помню их также, конечно, но я также помню другой случай, который был, для меня, по крайней мере, нет менее поразителен. Вероятно, больше.

В 1956, в Ленинграде, на третьем этаже Музея Эрмитажа, выставка картин Пабло Пикассо была открыта общественности. Выставка прибыла  из Москвы, и в Москву из Парижа – тот же самый маршрут, сопровождаемый выставкой Пикассо этого года, которая открывается 19 июня в Санкт-Петербурге. Хотя с различными эффектами, чем прошлый раз, я думаю.

Париж в 1956 был, для граждан СССР, меньше реальный город, чем горстка звуков; не страна Франция, но “элизиум оттенков”, как поэт Тиучев выразился, если в другом контексте. Он обдумал, “Что распространено между жизнью и Вами” – и действительно, Париж и Советский Союз, разделенный точно ничто за исключением того, что оба населялись млекопитающими, которые шли вертикально.

Было сказано, что выставка была устроена писателем  Ильей Эренбургом – он и Пикассо  знали друг друга в их юности, пошел история, и таким образом, соглашение было так или иначе  решено.  Для всего мы знали, что это точно, что произошло:  после того, как сам Сталин имел просто и умер на нас, мы могли верить чему-либо.

Это было 54 года назад. Все же те дни выделяются в моем мысленном взоре с ясностью и живостью вещей, которые произошли  если не вчера, то на прошлой неделе. И некоторых вещей, которые все еще происходят в этом отношении.

Мои друзья и я были всем приблизительно 20-летним.  Мы были постоянными клиентами Эрмитажа, блуждая повсеместно один раз  в неделю или так, флиртуя с  самыми молодыми гидами и проводя большую часть нашего времени на третьем этаже, с его коллекцией 20-ого столетия и странным единственным посетителем, иногда блуждающим через.  Тогда Пикассо приехал в город.

Внезапно  имя художника изменилось: от француза, с акцентом на последнем слоге, Пикассо был превращен в испанца, с 'CAS' теперь подчеркнул – который приблизил человека так или иначе, как будто мы входили в его круг.

Для нас  он был характером в книге, несмотря на работы над постоянным показом  в Эрмитаже – “Акробаты”, “Пьющий  Абсента” и "Гитары". Они принадлежали легенде, наряду с Гертруд Стайн, Хемингуэем, Гийомом Аполлинером и героями От Monmartre до Латинского квартала. Пикассо, который прибыл с этой выставкой, больше не был легендарен от чисто артистической сферы пространства. Этот новый преподавал нам шик чего-то более подлинного, действительность, которую мы не знали.

Детали  заполняют мысленный взор: толпы  приехали в самодельные свитеры, лыжные жакеты и спортивные куртки из фабрики Bolshevichka. Некоторые люди были без пальто, некоторые носили синие китайские брюки "Дружбы", китайские кроссовки других. Все еще другие приехали в обувь для ходьбы из фабрики Skorokhod, которая приняла форму ног владельца день после покупки.