Этические взгляды Эпикура

Говоря о страхе смерти, Эпикур утверждает, что его  источником являются ложные представления  о бессмертии души, а вместе с  ними и о вечности страдания. Но душа, так же как и тело, состоит из атомов. Когда распадается тело, распадается и душа, подобно тому, как все в природе возникает  от сцепления атомов и исчезает с  их распадением. Бессмысленны все рассуждения  о перевоплощении души, о посмертном наказании или царстве мертвых: «Приучай себя к мысли, что смерть не имеет к нам никакого отношения. Ведь все хорошее и дурное заключается  в ощущении, а смерть есть лишение  ощущения!» (цит. по 4, стр. 196).«Смерть  не имеет никакого отношения к  нам: ибо то, что разложилось, не чувствует, а то, что не чувствует, не имеет  никакого отношения к нам» (цит. по 4, стр. 196). Чтобы доказать абсурдность  страха смерти, Эпикур прибегает даже к парадоксальным, граничащим с софизмом утверждениям: «...самое страшное из зол, смерть, не имеет к нам никакого отношения, так как когда мы существуем, смерть еще не присутствует; а когда  смерть присутствует, тогда мы не существуем. Таким образом, смерть не имеет отношения  ни к живущим, ни к умершим, так  как для одних она не существует, а другие уже не существуют» (цит. по 3, стр. 209 - 210).

Итак, страх перед  смертью философ считал нелепым, однако как хороший психолог он понимал, что человеку присущ страх перед  страданием, нередко предшествующим смерти. Значит, чтобы добиться ясного, безмятежного состояния духа, надо учиться побеждать страдания. Рассуждая  о путях их преодоления, Эпикур и  в этом случае не соглашается с  Аристиппом; выступает он также и  против Гегесия, прозванного Учителем смерти.

Гегесий, современник  Эпикура и последователь Аристиппа, учение о сиюминутном удовольствии довел до естественного завершения, обратив гедонизм в пессимизм. Высшее благо -- удовольствие, но оно мимолетно, преходяще и недостижимо для  человека, так как страдание доминирует над удовольствием; сама жизнь -- непрерывная  цепь страданий, и каждый новый прожитый день лишь новое звено в этой цепи; поэтому выход человек может  найти только в смерти, которая  одна освобождает его от страдания. В эпоху упадка греческих полисов  и распада империи Александра Македонского, сопровождавшихся политической неустойчивостью и войнами, страстная  проповедь Гегесия, по свидетельству  современников, производила ошеломляющее впечатление. Его выступления заканчивались  иногда массовыми самоубийствами; из-за этого Птолемей Филадельф приказал даже выслать его из Египта как  человека, вредного для государства. Обращаясь к Гегесию и его  последователям, Эпикур восклицает: «Что за безумие бросаться в объятия  смерти из отвращения к жизни, когда  именно ваш род жизни и заставляет завидовать смерти... Худший [из наших  противников] это тот, кто повторяет  вслед за поэтом: «Первым благом было бы совсем не родиться, вторым -- как  можно раньше вступить во врата Аида». Если он действительно убежден в  истине своих слов, почему же не покидает он жизни? Ведь он всегда может это  сделать, если по размышлении твердо решился на это. Но если он говорит  шутя, то он шутит с вещами, не терпящими  шуток» (цит. по 5, стр. 137).

Эпикур учит не избегать страданий, а побеждать их: «Всякое  страдание есть зло, но не всякого  страдания следует избегать» (цит. по 3, стр. 211). Страдание и удовольствие взаимосвязаны, необходимо понять эту связь, научиться верно оценивать меру страдания и меру удовольствий и проявлять стойкость в страдании.

Разумный подход к пониманию страданий обнаруживается не в стенаниях, воплях и трусливом  бегстве от них или от жизни, полной страданий: человек должен различать  страдания по качеству, силе, длительности и степени необходимости. «Не  будем винить плоть, считая ее виновницей великих зол, и не будем наши неприятности сваливать на обстоятельства» (цит. по 4, стр. 197). Эпикур подчеркивает важность такого этического подхода к проблеме страдания. Ведь многие и физические и духовные страдания мы испытываем по собственной вине, легкомыслию  или неразумию. Винить в них судьбу и ее обстоятельства -- признак ограниченности, невежества. Если же речь идет о страданиях, причина которых не в нашей  власти (страдания от тяжкого недуга, не явившегося следствием собственной  невоздержности; страдания, которые  выпадают на долю гражданина в условиях войн), -- сетование на них признак  слабодушия. Должно учиться нравственной стойкости в перенесении страданий. Физическим страданиям нужно противопоставлять  ясность и силу мысли; так могут  быть побеждены самые жестокие физические страдания.

Возвращаясь к критике  Гегесия, Эпикур по-иному ставит вопрос о самоубийстве, к которому, по сути, сводилось все учение Учителя  смерти. «Скверно жить в нужде, но никакая  необходимость не приковывает нас  к такой жизни. Если страдания  сносим -- будем сносить их; если нет -- равнодушно выйдем из жизни, которая  нам более не по душе, как покидают театр» (цит. по 5, стр. 145). Однако, говорит  Эпикур, этот выход -- крайний, и определяется он мерой выпавших на долю человека страданий. Какова же эта мера, философ  показал собственным примером: с  молодых лет страдая тяжелейшим и неизлечимым недугом (камни  в мочевом пузыре, причинявшие  ему такие страдания, что во время  приступов он терял сознание от боли), он не только не покинул жизнь, но сохранил оптимизм и жизнерадостность до глубокой старости.

Человек может победить страдание, может избавиться от ложных страхов - все это доступно людям. Каждый способен достичь высшего  блага - счастья, которое состоит  в безмятежном, спокойном состоянии  духа, в атараксии.

Атараксия Эпикура  есть конкретизация евтимии Демокрита, она противостоит апатии (бесстрастию) Зенона-стоика. «Благополучие и счастье - не в обилии денег, не в высоте положения, не в должностях каких-либо или силе, но в свободе от печали, в умеренности  чувств и расположении души, полагающих всему пределы, назначенные природой» (цит. по 3, стр. 235 -236).

3. Философские принципы  и этические взгляды  Эпикура

Эпикур утверждал  практическую цель философии, ее этический  смысл: «Пусты слова того философа, которыми не врачуется никакое страдание  человека. Как от медицины нет никакой  пользы, если она не изгоняет болезней из тела, так и от философии, если она не изгоняет болезней души» (цит. по 2, стр. 393). Подлинным гимном жизнеутверждения звучит его речь о ценности философии  как пути к достижению счастья: «Пусть никто в молодости не откладывает  занятия философией, а в старости не устает заниматься философией: ведь никто не бывает ни недозрелым, ни перезрелым для здоровья души. Кто говорит, что  еще не наступило или прошло время  для занятия философией, тот похож  на того, кто говорит, что для счастья  еще нет или уже нет времени. Поэтому и юноше, и старцу следует  заниматься философией: первому -- для  того, чтобы, старея быть молоду благами  вследствие благодарного воспоминания о прошедшем, а второму -- для того чтобы быть одновременно и молодым, и старым вследствие отсутствия страха перед будущим. Поэтому следует размышлять о том, что создает счастье, если действительно, когда оно есть, у нас все есть, а когда его нет, мы все делаем, чтобы его иметь» (цит. по 3, стр. 354 -355).

Для Эпикура нет  затруднения, которое лишь формально  преодолел Демокрит: как сочетать свободу воли с детерминизмом? Мир  материален, тела - сцепление атомов, душа состоит из наиболее тонких атомов, родственных огню. Все это известно со времен Демокрита. Однако между учениями Эпикура и Демокрита о бытии  есть одно фундаментальное отличие, на которое впервые указал К. Маркс  в своей диссертации. Речь идет о  теории отклонения атомов от пути своего движения, которое не учитывалось  в фаталистичном учении Демокрита  о природной необходимости. Самопроизвольное отклонение атомов - вот то, что в  онтологии служит обоснованием случайности  в природе, а в этике - причиной свободы воли. Эпикур не только устраняет  божественное вмешательство в дела людей, последовательно продолжая  мысли Демокрита, но и преодолевает фатализм необходимости в его  учении. «Одни события происходят в силу необходимости, другие -- по случаю, а иные зависят от нас, так как  необходимость не подлежит ответственности, а случай непостоянен... но то, что  зависит от нас, не подчинено никакому господину, и за этим следует как  порицание, так и противоположное  ему» (цит. по 4, стр. 191).

Человек обладает свободой выбора, и это не только не противоречит учению о материальности мира, его  закономерностям, но, напротив, есть одно из проявлений этих закономерностей. Так  разрешает Эпикур важнейшую предпосылку  для построения системы этики.

Учение о благе  Эпикур, подобно Демокриту, начинает с рассмотрения проблемы удовольствия и страдания (тогда как, по Платону, она не имеет отношения к морали, а, по Аристотелю, занимает подчиненное, более близкое биологии и психологии, но не этике, место; поэтому-то Аристотель рассматривает эту проблему совершенно независимо от критерия и источника  нравственности).

«Начало и корень всякого блага -- это удовольствие чрева: даже мудрость и прочая культура имеют отношение к нему» (цит. по 5, стр. 241), -- говорит Эпикур, а его  ученик и друг Метродор доводит эту  мысль до парадоксальной формы: «В чреве -- вот в чем разум, согласующийся  с природой, находит свой истинный предмет» (цит. по 4, стр. 191). Этим положением Эпикур подчеркивает, что начало потребностей человека -- материально, в этом нет  ничего постыдного, ибо здесь обнаруживается естественная необходимость. «Не считай нисколько не согласным с учением  о природе (т.е. неестественным) то, что  когда кричит плоть, кричит душа. Голос  плоти: не голодать, не жаждать, не зябнуть. Душе трудно помешать этому и опасно не внимать природе, повелевшей ей вследствие присущего ей ежедневного довольствия  своим» (цит. по 5, стр. 244).

Более того, Эпикур сам, словно отвечая будущим критикам, опровергает вульгарно-материалистическое толкование стремления к удовольствиям. Он различает желания (потребности) по степени их необходимости: «Желания бывают: одни -- естественные и необходимые, другие -- естественные, но не необходимые, третьи -- не естественные и не необходимые, но происходящие от пустых мнений» (цит. по 3, стр. 216). Правило Эпикура - удовлетворять  естественные и необходимые потребности (в пище, питье, жилище), умеренно пользоваться естественными, но не являющимися необходимыми потребностями (например, половой потребностью) и самым решительным образом  преодолевать потребности вздорные (вроде желания воздвигать себе при  жизни статуи, равно и другие стремления к почестям).

Очевидно, что такой  подход к удовольствиям весьма далек  от вульгарного понимания эпикурейства как плотского наслаждения жизнью, «свинства» и иных утверждений его  противников. Например, мыслитель постоянно  подчеркивает похвальную умеренность, умение довольствоваться необходимым: «Я ликую от радости телесной, питаясь  хлебом и водою, и плюю на дорогие  удовольствия, -- не из-за них самих, а из-за неприятных последствий их» (цит. по 4, стр. 192). Главным для Эпикура  является спокойствие духа, поэтому  в одном из писем он советует своему другу: «Лучше тебе не тревожиться, лежа на соломе, чем быть в тревоге, имея золотое ложе и дорогой стол!» (цит. по 1, стр. 500).

Человек естественно, но природе своей стремится к  удовольствиям и старается избежать страдания. Казалось бы, проблема счастливой жизни, по Эпикуру, разрешается самим  этим стремлением. Это кажется тем  более справедливым, что сам философ  постоянно подчеркивает естественные основы морали, вновь и вновь возвращаясь  к исходному положению о первичности  стремления к удовольствию и отвращения от страдания. «Мы говорим, что удовольствие есть начало и цель счастливой жизни... мы знаем, что оно есть первое и  природное благо; если мы что-либо избираем или отталкиваем, то по причине удовольствия мы бежим ему навстречу, распознавая  всякое благо с помощью ощущений, как правило» (цит. по 4, стр. 193).Однако, если бы Эпикур говорил только это, его позиция, несмотря на скромность потребностей, в принципе не отличалась бы от гедонизма киренаиков, наиболее четко сформулированного Аристиппом: «Цель не то же, что счастье; действительно  цель есть частичное удовольствие минуты, тогда как счастье дается совокупностью  частичных удовольствий, к которым  привносят удовольствия прошлого и  будущего. Частичное удовольствие -- само по себе добродетель, счастье есть добродетель не само по себе, а через  составляющие его частичные удовольствия » (цит. по 4, стр. 193). Смысл этого рассуждения  состоит и том, что непосредственность, интенсивность удовольствии есть главные  его характеристики. Чтобы увидеть  коренное отличие точек зрения Эпикура  и Аристиппа, необходимо выяснить их позицию применительно к фактору  времени.

Аристипп учил: человек  живет лишь настоящим; для него нет  ни прошлого (как уже протекшего времени), ни будущего (поскольку оно  еще не наступило и может быть вообще не наступит для данного человека). Значит, смешно терпеть страдания  или откладывать сиюминутное  удовольствие ради будущего, ведь синица в руках лучше журавля в  небе. Если же удовольствие не имеет  временного масштаба, то остается лишь его интенсивность. Чувственные  наслаждения в этой схеме естественно  займут первое место, а те из них, которые  более доступны и наиболее сильны, и есть самые желанные, ибо счастье - сумма сиюминутных удовольствий.

Эпикур, полемизируя  с киренаиками, в рассуждение  об удовольствиях включает как необходимую  и временную характеристику. При  выборе удовольствий и избежании  страданий всегда нужно иметь  в виду не только настоящее, но и  будущее, т.е. последствия удовлетворенных  сегодня желаний, перспективу получения  большего удовольствия. Более того, выбор должен диктоваться не только настоящим и будущим, но и прошлым, т.е. накопленным опытом. «Лучше вытерпеть... некоторые страдания, чтобы насладиться  большими удовольствиями; полезно воздержаться от... некоторых удовольствий, чтобы  не терпеть более тяжких страданий» (цит. по 3, стр. 233). Подобное же предвидение, соединенное с суждением о  разнокачественности удовольствий, приводит к необходимости определить критерий выбора, стоящий над простым  чувственным стремлением. «Правда, мы разумеем отнюдь не наслаждения  распутства, или чувственности, как  полагают те, кто не знает, не разделяет  или плохо понимает наше учение, - нет, мы разумеем свободу от страданий  тела и от смятения души» (цит. по 1, стр. 502).