Юнг К. Г. «Душа и миф шесть архетипов»

Юнг К. Г. «Душа и миф шесть архетипов» 

      Оглавление: 

        Введение       стр. 1

      1. Сущность мифологии.    стр. 1

      2. Предвечный младенец в

            предвечные времена    стр.6

      3. Психология архетипа младенца  стр. 10

      4. Феноменология архетипа младенца стр. 12

      5. Кора       стр. 13

      6. Психологические аспекты Коры  стр. 15

      7. Эпилегомены     стр. 16

      8. Архетипика мифа     стр. 16

      9. О возрождении     стр. 18 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

      Юнгу, особенно после введения им в научный  оборот понятия «архетипов», удалось  связать воедино самые отдаленные области мира мифологических преданий. Его идея о том, что мифы всех народов и эпох имеют общие архетипические корни в коллективном бессознательном всего человечества, обладает удивительной притягательностью и широко используется в современном научном мире. Кроме того, имеющийся в первой части анализ мифов и ритуалов, в основании которых лежат архетипы Младенца и Девы, дополняется специальной мифологической феноменологией еще четырех архетипов коллективного бессознательного – Матери, Возрождения, Духа и Трикстера.

Анима - женская фигура из мужских снов. (от лат. – «душа»)

Анимус – мужская фигура из женских снов. (от лат. – «дух»)

Архетип – от греч. “Archie”-первый., а «type»-впечатление, отпечаток или схема. Изначальные, врожденные психические структуры, образы (мотивы), составляющие содержание коллективного бессознательного и лежащие в основе общечеловеческой символики сновидений, мифов, сказок и др. сознаний фантазии, в том числе и художественной. (Советский энциклопедический словарь М. 1989г. стр.79.) 

1. СУЩНОСТЬ  МИФОЛОГИИ. 

      Если  мы заинтересованы в реальном знании мифологии, мы не будем сразу же обращаться к рассуждениям и оценкам. Не стоит  также слишком много говорить об «истоках». Для того, чтобы вода, пройдя сквозь нас, разбудила наш скрытый мифологический дар, ее нужно брать прямо из источника и пить свежей.

      Но  не тут-то было. (По усам текло…) Подлинная  мифология стала для нас настолько  чужой, что перед тем, как вкусить  ее, не будет лишним остановиться и  подумать - не только о пользе и опасностях мифологии, но также и о нашем возможном отношении к ней. Мы утратили наше непосредственное чувство великих реальностей духа - а именно к этому миру принадлежит вся подлинная мифология, - утратили окончательно ради нашей всем интересующейся и умелой помощницы - науки. Наука объяснила то, что нам предстоит выпить, так хорошо, что мы знаем об этом все, еще до того, как берем в руки чашку.

      Искусство мифологии определяется своеобразием своего материала. Основная масса этого  материала, сохранявшаяся традицией с незапамятной древности, содержалась в повествованиях о богах и богоподобных существах, героических битвах и путешествиях в подземный мир, которые всем хорошо известны , но которые далеки от окончательного оформления и продолжают служить материалом для нового творчества. Мифология есть движение этого материала: это нечто застывшее, субстанциональное, способное к трансформации.

      Проявляется сравнение с музыкой. Мифология  как искусство и мифология  как материал растворены в одном  и том же феномене точно так же, как искусство композитора и его материал - мир звуков. Музыкальное произведение показывает нам музыканта как формирующего и в то же время мир звуков как формируемый. В тех случаях, когда формирующее сознание уходит с переднего плана,  как в великих мифологиях индейцев, финнов или жителей островов Океании, мы с еще большим правом можем говорить о таком отношении, т. е. об искусстве, которое раскрывает себя как формообразование, и о присущем ему материале, который оформляет себя согласно своим собственным законом, так что вместе они конституируют неделимое единство одного и того же феномена.

      В мифологии формообразование живописно. Стремительно течет поток мифологических картин. Но это течение является развертыванием: застывая в форме сакральных традиций, мифологемы сохраняют свойства произведений искусств.

      Этот  аспект мифологии (сочетание живописности, осмысленности и музыкальности) и подсказывает верную установку  по отношению к ней: позволить мифологемам говорить самим за себя и просто слушать. Всякое объяснение должно иметь такой же характер, как и обьяснение музыкального или поэтического произведения искусств.

      Мифология, подобно отсеченой голове Орфея, продолжает петь даже после смерти, и пение ее доносится издалека. Для архаического человека мифология его народа была не только убедительной, т. е. обладающая смыслом, но и обьясняющей, т. е. придающей смысл. От мифологии ждут объяснения и ее самой и всего остального в мире - и не потому, что она была изобретена с целью объяснения, но потому что она обладает среди прочих свойствами объяснять. Мифологемы были на самом деле придуманы с целью объяснения.

      Мифология дает почву, закладывает основание. Она дает ответ не на вопрос “почему”, а на вопрос “откуда” и не указывает  в точном смысле “причины”. Мифологические события формируют почву, или основание мира, ибо все основывается на них. Они суть “архаи”, к которым восходит все индивидуальное и частное и из которых оно сотворено, в то время как они остаются неподвластными  времени, неисчерпаемыми, непобедимыми в первоначальном состоянии, в прошлом, которое оказывается непреходящим, ибо его рождение бесконечно повторяется.

      Мифология повествует об истоках или о том, что было изначально. Когда мифология  говорит о младшем поколении  богов, например, о богах греческой истории, то эти последнии также означают начало мира - мира, в котором греки жили под властью Зевса.

      Мифология полагает основание тем, что рассказчик мифов, проживая рассказываемую им историю, находит путь назад, к первоначальному времени. Неожиданно он обнаруживает себя в изначальности, которая как раз его и интересует, внутри “архаи” о котором он говорит. Но что же тогда этот “архаи”, внутри которого человек может себя обнаружить? В какое из них он может непосредственно «погрузиться»? “Архаи” столь же многочисленны, как и элементы, составляющие человеческий мир, включая и самого человека. Практика погружения в себя и является мифологическим основанием, а результатом этой практики является то, что, открываясь тем образам, которые исходят от “почвы”, мы обнаруживаем, что возвратились к месту, где два “архаи”-абсолютное и релятивное-совпадают.

      Божественность  всего мифологического столь  же очевидна, сколь изначальность  всего божественного. Все институты  мифологических времен основаны и освящены мифологемой  происхождения, общего божественного истока жизни, формами которой они являются.

      Основание городов , которые были построены  в периоды, еще знавшие живую  мифологию, и которые претендовали на то, чтобы быть образами космоса, непосредственно связано с тем, что космогонические мифологемы дают почву миру. Эти города основаны таким образом, как будто они выросли из двух “архаи”( абсолютного, где человек начинается, и относительного, где он становится продолжением своих предков). Тем самым они покоятся на том же божественном основании, что и сам мир. Они становятся тем, чем в равной степени были в античности: и город, и мир-место где живут боги.

      Согласно  Плутарху римляне узнавали секреты  градостроения  у этрусских учителей «как в мистерии». Фигура, сочетающая круг и квадрат, часто встречается и используется в различных формах мистического опыта. В древней Индии подобная фигура называлась мандала, «круг» или «кольцо». Особенно ценный его тип мы находим в Махаяна Буддизме в Тибете. Здесь мы наталкиваемся на квадрат в круге с Т-подобным аппендиксом на каждой из четырех сторон. Квадрат же в свою очередь заключает в себе концентрические круги. В буддизме это-остаток мифологии Хинду.

      Профессор Юнг давно открыл, что современный  человек, который ничего не знает о восточных таинствах, рисует или видит во сне мандалоподобные фигуры, когда он находится на пути к целостности, к слиянию противоположностей. Этот процесс можно назвать «перестройкой» или реорганизацией индивидуума. Юнг назвал его «индивидуацией». Он уверяет, что мандала является «автономным психическим фактом, характеризующимся постоянно повторяющейся феноменологией, остающейся неизменной, где бы она не встречалась». Мандала - символ для него-это «вид атомного ядра, о внутренней структуре и первичном значении которого мы ничего не знаем.

      «Начало»  в мифологии означает две вещи. Как содержание повествова-ния или  мифологемы оно является «дающим  почву», как содержание действия оно  является «основывающим» город или  мир. Определенное свойство мандала-планов – четкое деление на четыре. Даже в буддизме четырехчастность оказывается чем-то космическим. Четыре элемента, которым она соответствует, и в Индии и в Греции соответствуют делению мира на четыре стороны. Очень просто было бы связать четырехчастность с четырьмя основными делениями. И это вполне возможно в буддийской мандале. Адепт, как говорит Циммер, «вызывает лучи, окрашенные как четыре стороны света, - голубым, зеленым, красным и желтым – исходящие из головы Махашухи, чью форму он сам принял своим глазом сознания.

      Не  следует ли искать исток четырехчастного  деления все-таки не в человеке, а  в большом мире? И если так, то в какой части мира? Вернер Мюллер верно подчеркнул в своем уже упоминавшемся исследовании римских и греческих поселений, что горизонт мог быть источником только круга, но не четырехчастного деления. Естественные границы нашего поля зрения формируют совершенно замкнутое кольцо. Только на далеком Севере горизонт удобно использовать как космические часы, стрелкой которых является солнце. Курс солнца и сектор горизонта совпадают по-настоящему только, если смотреть с полюса.

      Теория  коллективного бессознательного, созданная  профессором Юнгом, допускает обе  возможности. Мандалы которые он обнаружил в сновидениях и рисунках современного человека, могут быть отражением как древнего наблюдения за небесами, так и универсального человеческого принуждения. Определенные элементы в серии видений и сновидений, которые он рассматривает в «Психологии и алхимии», казалось бы, указывают на космическое происхождение символа мандалы. В одном из сновидений этот символ возникает как «часы с маятником, которые идут без гирь, время от времени останавливаясь», а следовательно, как мировые часы, каковыми для нас является небо. В «Великом видении» присутствует отчетливое упоминание о мировых часах, трехмерных и состоящих из вертикального и горизонтального кругов с тройным и в то же время единым ритмом. Но кроме числа 4 он нередко находит и другие числа, например, 3, особенно у мужчин.

      Однако  у нас есть пример четырехчастного деления, более приближенный к сфере сознания – происхождение организма как такового. Это третий шаг в его эволюции. Первым был союз отцовского семени и материнской яйцеклетки для формирования зиготы. Вторым шагом было последующее деление на два, начало сигментации; и третий шаг-это точное деление на четыре и степень четырех клеток, которая повторяется снова и снова. Таким образом, в жизни индивида есть период, когда его развитие происходит как бы на основе геометрического плана - своего рода мандалы. Ответ на вопрос о причинах точного деления на четыре может быть найден там, где четверица и троичность появляются в психической деятельности, а не только как физические события. (Сочетание обоих, такое как  двенадцатиричное деление мировых часов, независимо от того, считано оно с неба или нет, является замечательным психическим достижением).

      В своих монументах Лео Фробениус  описывает западноафриканскую церемонию  основания города. Место для фундамента отмечалось «кругом или квадратом», возводились четверо ворот, которые были обращены в четыре стороны. Вокруг города три раза обводили быка вместе с тремя коровами. И после того, как он покрывал всех троих, его приносили в жертву, его член хоронили в центре нового города, а вокруг жертвенной ямы воздвигали фаллический алтарь. (Таким образом, в центре разметки города находилась эмблема, сочетающая мать и отца!) На алтаре всегда приносили в жертву  трех животных, а в яме –четырех. С одной стороны мы имеем мужчину, Луну и число три, с другой - женщину, Солнце и число четыре, которые тесно переплетены между собой.

        Наблюдение Юнга о том, что  мандалы, разделенные на три  части, встречаются в основном  у мужчин, приобретает новое значение.  Однако треугольник, появляющийся  в центре индийской мандалы,  всегда интерпретируется как женский символ. В древнем мире тремя царствами управляла Геката. Повсюду в Греции можно найти плеяду из трех богинь, и в четверицу ее превращает лишь бог-мужчина. Великая богиня находится в тройной связи с Зевсом: мать (Рея), жена (Деметра), дочь (Персефона). Точным соответствием этого является мужская Святая Троица в христианстве, которая находится в таком же отношении с Девой Марией. Мужским числом три считали также пифагорейцы, тогда как четыре, удвоение женской двойки, было для их образа мышления основным числом женского начала.

      Из  множества примеров, приведены лишь несколько. Они показывают нам то же самое небесное тело, которое  в терминах «монад» разных культур  воспринимается то, как женщина, то как мужчина, то как три, то как  четыре. Следовательно, возможно найти в самом мире основу троичности и четверицы, солнце подобное качество в женщине и в мужчине, а женское начало и мужское оплодотворяющее начало-в луне. И все это соответствует монадическому плану, подхваченному мифологической идеей.