Уголовное преследования

Այսինքն քրեական հետապնդման իրականացումը անպատճառ ի հայտ է բերում նաև պաշտպանությունը ??? փորձենք պարզել …

Согласно ст. 46 УПК РФ подозреваемым является лицо:

1) либо в отношении которого  возбуждено уголовное дело по  основаниям И В порядке, которые установлены главой 20 настоящего Кодекса;

2) либо которое задержано в  соответствии со статьями 91 и 92 настоящего Кодекса;

3) либо к которому применена  мера пресечения до предъявления обвинения в соответствии со статьей 100 настоящего Кодекса.

4) либо которое уведомлено о  подозрении в совершении преступления 
в порядке, установленном статьей 223(1) настоящего Кодекса.

Согласно ст. 47 обвиняемым признаётся лицо, в отношении которого:

1) вынесено постановление о привлечении  его в качестве обвиняемого;

2) вынесен обвинительный акт¹;

В случаях, когда лицо приобретает  статус подозреваемого или обвиняемого у него возникает право на защиту. Одно из важнейших прав подозреваемого, обвиняемого, как нам известно - право пользоваться помощью защитника. Это право (применительно к подозреваемому), предусмотренное п. 3 ч. 4 ст. 46 УПК РФ, возникает у него с момента, предусмотренного пунктами 2-3(1) ч. 3 ст. 49 УПК РФ, а именно: с момента возбуждения уголовного дела в отношении конкретного лица; с момента фактического задержания лица, подозреваемого в совершении преступления, в двух случаях - предусмотренных статьями 91 и 92 настоящего Кодекса, применения к нему в соответствии со статьей 100 настоящего Кодекса меры пресечения в виде заключения под стражу, а также с момента вручения уведомления о подозрении в совершении преступления в порядке, установленном статьей 223(1) настоящего Кодекса. Что касается обвиняемого, то право пользоваться помощью защитника (п.8 ч. 4 ст. 47 УПК РФ) возникает у него, согласно п. 1 ч.З ст. 49 УПК РФ с момента вынесения постановления о привлечении лица в качестве обвиняемого.

Таким образом, мы приходим к выводу, что в каждом случае появления 
в уголовном процессе подозреваемого или обвиняемого, они наделяются правом на защиту и, в том числе, правом пользоваться помощью защитника. 
Более того, раз только подозреваемый и обвиняемый имеют это право, то, 
следовательно, приведённый выше круг моментов появления в процессе за- 
щитника должен носить исчерпывающий характер. Что, собственно, и было 
по ранее действовавшему УПК РСФСР (ч. 1 ст. 47).

Однако норма закона о случаях  участия защитника в уголовном  деле 
(ст. 49 УПК РФ), наряду с вышеозначенными случаями его участия в процессе, знает ещё два случая появления защитника в судопроизводстве. А именно: в п. 4 рассматриваемой статьи говорится об участии защитника с момента объявления лицу, подозреваемому в совершении преступления, постановления о назначении судебно-психиатрической экспертизы; а в п. 5 - с момента начала осуществления иных мер процессуального принуждения или иных процессуальных действий, затрагивающих права и свободы лица, подозреваемого в совершении преступления (заметим, что в контексте Постановления Конституционного Суда РФ по делу В.И. Маслова² это положение гораздо шире положения, отражённого в п. 4).

С учётом того, что возбуждение  дела в отношении конкретного  лица 
как начальный момент участия защитника в уголовном деле, указано в п. 2 ч. 
3 ст. 49 УПК РФ, то, видимо, п. 4 и 5 этой статьи подразумевают не лицо, 
указанное в постановлении о возбуждении уголовного дела (подозреваемого 
de jure), а фактически подозреваемого (de facto) .

Введение в закон подобных случаев  участия в деле адвоката отнюдь не 
случайно. Конституционный Суд РФ в постановлении от 7 июня 2000 года № 
11-П подчеркнул необходимость «учитывать не только формальное процессуальное, но и фактическое положение лица, в отношении которого осуществляется публичное преследование. При этом факт уголовного преследования и, следовательно, направленная против конкретного лица обвинительная деятельность могут подтверждаться актом о возбуждении в отношении данного лица уголовного дела, проведением в отношении него следственных действий (обыска, опознания, допроса и др.) и иными мерами, предпринимаемыми в целях его изобличения или свидетельствующими о наличии подозрений против него...»³

Таким образом, этим решением Конституционного Суда РФ уголовным 
преследованием объявляется деятельность, направленная на обнаружение и 
раскрытие преступления задолго до появления обвиняемого и даже подозреваемого. Более того, представляется, что персонификация уголовного преследования не признаётся Конституционным Судом РФ главным, обязательным признаком уголовного преследования⁴.

С учётом права свидетеля являться на допрос с адвокатом (п. 6 ч. 4 ст. 
56 УПК РФ), а также возможности присутствовать при производстве обыска 
адвоката того лица, в помещении которого производится это следственное 
действие, то есть, лица, не являющегося ни подозреваемым, ни обвиняемым 
(ч. 11 ст. 182 УПК РФ), можно сделать вывод, что законодатель стремится 
предотвратить негативные последствия неадекватности процессуального статуса лица его фактическому положению подозреваемого.

Другими словами, уголовное преследование  может проявляться не 
только в процессуальных решениях, но и в содержании процессуальных действий в такой форме, что однозначно проявляет себя:

а) перед самим лицом;

б) перед другими субъектами.

То есть оно как бы «шельмует» лицо, указанное в п. «a)» перед лицами, 
указанными в п. «б)».

Позиция, согласно которой момент возникновения функции уголовно- 
го преследования увязывается с наделением лица процессуальным статусом 
подозреваемого или обвиняемого, помимо приведённых соображений, имеет 
ещё ряд «слабых» мест.

Во-первых, весьма сомнителен сам факт существования уголовного судопроизводства при отсутствии функции уголовного преследования, то есть без цели привлечь виновное (пусть ещё неизвестное) лицо к уголовной ответственности.

Во-вторых, при таком подходе  остается вне процессуальной терминологии этап предварительного расследования, предшествующий появлению фигуры обвиняемого (подозреваемого).

В-третьих, буквальное толкование правовых положений (п. 22, 55 ст. 5 
УПК РФ) противоречит другим нормам закона. Так, ч. 2 ст. 21 УПК РФ возлагает на прокурора, следователя, орган дознания и дознавателя обязанность осуществления уголовного преследования «в каждом случае обнаружения признаков преступления». При этом, напомним, уголовное преследование рассматривается как принятие предусмотренных законом мер «по установлению события преступления, изобличению лица или лиц, виновных в совершении преступления».

Вместе с тем закон разделяет  понятия «возбуждение уголовного дела» 
и «возбуждение уголовного преследования». Различие между этими понятиями наиболее отчётливо просматривается в главе 4 УПК РФ, в которой содержатся как основания прекращения уголовного дела, так и основания прекращения уголовного преследования. При этом круг последних значительно шире и касается тех ситуаций, когда уже есть конкретное лицо, подозреваемое или обвиняемое в совершении преступления.

Такое разделение в принципе оправдано, поскольку прекращение уголовного преследования против конкретного лица не всегда связано с прекращением производства по делу. Часть 2 ст. 208 УПК РСФСР предусматривала, что «если по делу привлечено несколько обвиняемых, а основания к прекращению дела относятся не ко всем обвиняемым, то следователь прекращает дело в отношении отдельных обвиняемых». Аналогичная ситуация имеет место и тогда, когда подозреваемым или обвиняемым является одно лицо, но выяснилась его непричастность к совершению преступления, однако имеющиеся доказательства подтверждают факт самого события преступления. В этом случае расследование как бы возвращается к тому этапу, на котором отсутствовали или были недостаточными для принятия соответствующих процессуальных решений сведения о лице, совершившем преступление.

Но пока производство по делу не прекращено, основания для его возбуждения не опровергнуты, то есть отсутствуют законные основания для 
прекращения деятельности, имеющей целью раскрыть преступление и найти 
виновного в его совершении, функция уголовного преследования не может 
исчезать и возникать снова⁵. Без неё невозможна уголовно-процессуальная 
деятельность, она становится беспредметной. «...Без уголовного преследования, - писал М.С. Строгович, - уголовный процесс вообще был бы невозможен, бесцелен и беспредметен»⁶.

В-четвёртых, закон относит к  компетенции прокурора осуществление 
от имени государства уголовного преследования (ч. 1 ст. 37 УПК РФ), а перечень его конкретных полномочий включает в себя и те, которые могут 
быть реализованы в стадии возбуждения дела и в ходе предварительного рас- 
следования до появления обвиняемого или подозреваемого (ч. 2 ст. 37 УПК 
РФ). Тот факт, что дознаватель, следователь, обладая полномочиями по возбуждению уголовного дела, включены в сторону обвинения (уголовного преследования), косвенно подтверждает, что обвинение как процессуальная 
функция осуществляется и в стадии возбуждения уголовного дела, следовательно, это и есть момент возникновения этой функции.

В-пятых, представляется, что «персонификацией» уголовного преследования, сведением последнего исключительно к изобличению подозреваемого и обвиняемого, искусственно ограничивается цель уголовного преследования. Это не только затрудняет понимание этого правового явления, но и может привести к неправильному пониманию правоприменителем сути правовых предписаний, а значит - к ошибкам в практической деятельности. Понимать иначе - значит найти лицо, а не разобраться.

Необходимо заметить, что рассматриваемый вопрос имеет идеологическое значение для организации деятельности оперативного работника. Идеология здесь в целеполагании: не только (и не просто) лицо найди, но сделай все, чтобы преступление этого лица в будущем было доказано.

В этом ключе наша позиция о начале уголовного преследования куда 
продуктивнее, чем идея об исключительной персонифицированности уголовного преследования. Практика показывает, что нередко будущие улики оперативный состав не заботят.

Таким образом, действующий  закон, решения Конституционного Суда 
РФ не дают каких-либо оснований связывать возникновение функции уголовного преследования (обвинения) с появлением в деле лица, получившего статус подозреваемого или обвиняемого.

Более соответствует состоянию  современного уголовно- 
процессуального законодательства позиция тех учёных-процессуалистов, которые полагают, что уголовное преследование начинается с момента возбуждения уголовного дела: акт возбуждения дела есть тем самым акт возбуждения уголовного преследования. Согласно этой точке зрения, понятие возбуждение уголовного преследования отождествляется с понятием возбуждения уголовного дела⁷.

Наиболее отчетливо выразил  эту точку зрения М.А. Чельцов, который 
применял термин «возбуждение уголовного преследования» в смысле возбуждения уголовного дела и трактовал его, как «...преследование не только индивидуально-определенного уже обвиняемого, но и неизвестного еще в момент возбуждения при наличии возможности определения его в будущем»⁸.

О начальном моменте  уголовного процесса М.А. Чельцов писал: «Этим 
начальным моментом процесса и является возбуждение уголовного преследования. Мы понимаем под ним процессуальный акт соответствующего государственного органа, в котором последний устанавливает наличие в определенном событии признаков уголовного преступления и поэтому решает начать уголовное преследование. Объектом уголовного преследования в этот момент процесса необязательно является индивидуально-определенное лицо (оно может быть неизвестно), а всякий предполагаемый совершитель преступления»⁹.

Надо сказать, что отождествление начала уголовного процесса - возбуждения  уголовного дела с началом уголовного преследования - одна из 
традиций дореволюционного уголовного судопроизводства. Связано это с 
тем, что стадии возбуждения уголовного дела в нынешнем ее понимании не 
существовало, проверка сообщений о преступлении не проводилась, как 
следствие, каждое сообщение о преступлении автоматически влекло начало 
уголовного процесса. Сказанное относится, в первую очередь, к Уставу уголовного судопроизводства 1864 года. Так, например, дореволюционный учёный-процессуалист А.А. Квачевский, рассматривая уголовное преследование по Уставу уголовного судопроизводства 1864 года, говорил о том, что «...уголовное дело предполагает уголовный иск, уголовное преследование...»¹⁰.

Отождествляет начало процесса и уголовного преследования  З.Д. Еникеев. Он пишет: «Оно (возбуждение  уголовного преследования - СИ.) охватывает процессуальные действия по установлению оснований к возбуждению уголовного дела и принятию законного решения об этом»¹¹.

Рассматриваемую точку  зрения разделяют также 3.3. Зинатуллин Т.З. 
Зинатуллин. Они полагают, что уголовное преследование «...начинается с 
момента возбуждения уголовного дела и имеет место на всем протяжении 
производства по уголовному делу, во всех стадиях уголовного процесса, т.е. 
до тех пор, пока есть основания считать определенное лицо виновным в совершении преступления и заслуживающим применение к нему подлежащей отбытию той или иной меры уголовного наказания»¹².

Аналогичную позицию  занимает З.Д. Еникеев¹³.

Рассматриваемая позиция  находит своё отражение и в  решениях Конституционного Суда РФ.

Так, Конституционный  Суд РФ в постановлении от 14 января 2000 г. № 
1-П выразил позицию, согласно которой уголовное преследование на досудебной стадии процесса начинается с момента возбуждения уголовного дела. В п.4 мотивировочной части данного постановления, в частности, говорится, что «актом возбуждения уголовного дела начинается публичное уголовное преследование от имени государства в связи с совершенным преступным деянием...»¹⁴.