Развитие учения об объекте преступления в дореволюционный период

    Следует отметить, что во всех учебниках и комментариях к Уголовному Уложению 1885 г. объект отождествлялся с потерпевшим и предметом преступления. Так, по мнению Л.С. Бело-гриц-Котляревского, объектом убийства является жизнь человека, объектом кражи является чужое имущество, предметом вымогательства выступает вещи имущественные интересы. Но предмет преступления рассматривался через его включенность в определенную систему. Так, самоизуродование не являлось преступлением, но если оно было совершено с целью уклонения от воинской службы, то оно было преступным. Безнравственность становится преступлением, если  происходит нарушение прав других лиц и

общества, уничтожение собственного имущества признавалось преступлением  только в случае, если причинялся вред интересам общества и государства.¹ Как отмечал Н.С. Таганцев, «... обращая интерес жизни в правовое благо, право не только признает бытие этого интереса, не только дает ему охрану и защиту, но и видоизменяет его в объеме, форме, иногда даже в содержании, сглаживая его частный, индивидуальный характер и придавая ему социальное, общественное значение».²

   Выделение формального и содержательного  аспектов объекта преступления нашло  свое закрепление и в работах  И.Я. Фойницко-го, по мнению которого, объектом преступления являются нормы или  заповеди, которые имеют своим содержанием известные отношения, составляющие условия общежития. Например, заповедь «не убий» устанавливает отношения третьих лиц к жизни человека. Поэтому любое преступление имеет два объекта: посредственный или отдаленный, конечный - нарушаемая заповедь и непосредственный или ближайший - то отношение, которое ограждается данной заповедью, составляя ее реальное проявление. Именно поэтому классификация преступных деяний должна быть основана на различии нарушаемых заповедей по свойству охраняемых ими отношений.³ Несмотря на критику этого высказывания А.А. Пи-онтковским, заключающегося в том, что в указанном случае «отношения» - это не общественное отношение между людьми, а должное поведение данного лица в каждом случае с требованиями общей нормы,⁴ следует согласиться с мнением А.И. Марцева и Н.В. Вишняковой, которые полагают, что: «Несмотря на то, что это были лишь незначительные предпосылки возникновения теории объекта преступления как общественного отношения, они свидетельствуют о том, что данная теория не была какой-то искусственной и надуманной, а явилась закономерным этапом развития уголовно-правовой мысли».⁵

СВ. Познышев, критикуя, по его мнению, искусственность  взглядов Н.С.Таганцева о целесообразности выделения конкретно го предмета, на которое направлено преступное деяние, и отвлеченного объекта преступления, полагал, что интерес нельзя относить к объектам преступления, так как интерес не может быть нарушен иначе, как посредством посягательства на то благо, с которым этот интерес связан и которое является настоящим объектом преступления. Нарушение интереса выражается в том или ином повреждении или в поставлении в опасность этого блага. При этом законодатель может ошибаться, то, что он признает благом, в действительности не есть благо или составляет благо лишь для некоторых членов общежития. Также, по мнению СВ. Познышева, нельзя признать в качестве объекта преступления субъективное право, потому что субъективное право недоступно посягательству преступника, например, вор лишает собственника возможности обладания вещью, но не права собственности на данную вещь, так как собственник после обнаружения вещи может требовать ее возвращения. Поэтому объектом преступления являются те конкретные отношения, вещи, состояния лиц или вещей, которые охраняются законом под страхом наказания, которые для краткости можно назвать правовыми благами.¹ По мнению Э.В. Георгиевского, -это достаточно ярко высвечивает структурные элементы общественных отношений, как некая «зачаточная» их форма.² Таким образом, концепция «объект преступления - общественные отношения» начала зарождаться в конце XIX начале XX века.

Как было отмечено выше, под отношениями как  объектом преступления в теории уголовного права того времени понимались не абстрактные, типизированные устойчивые связи, а конкретные связи между определенными субъектами. Так, похищение вещи, которая, как ошибочно полагал виновный, принадлежит церкви, следовало квалифицировать не как покушение на святотатство, а как оконченную кражу; нанесение удара ножом трупу квалифицировалось не как покушение на убийство, а только как обнаружение умысла, так как нельзя наказывать человека за оскорбление несуществующего лица. В противном случае речь идет о привлечении к ответственности за обнаружение умысла.³ Так, в комментарии к ст.9 Уложения о наказаниях уголовных и исправительных в редакции 1885 г. (далее Уложение 1885 г.) указывалось, что посягательство, направленное на мнимый объект или такой, который не мог быть предметом преступления, не подлежит уголовному преследованию. Отсутствие предмета преступления только тогда служило основанием освобождения лица от уголовного преследования, когда предмет не существовал в действительности или был безусловно негодный, то есть не имел тех свойств и качеств, лишение которых было целью предпринятых действий. В то же время случайное отсутствие той вещи, на которую было направлено действие, не лишает его преступного характера. Поэтому взлом замка в риге с целью кражи находящегося там хлеба, которого на момент проникновения не было, является покушением на кражу со взломом.¹ При этом, учитывая, что согласно ст.114 Уложения 1885г. покушение на преступление наказывалось менее строго, чем оконченное преступление, при ошибке в личности потерпевшего действовало правило, сформулированное в ст.1456: «Кто, имея намерение нанести кому-либо смерть, вместо того лица по ошибке или иному случаю лишит жизни другого, тот подвергается тому же самому наказанию, которому он должен подвергнуться, если бы f * умертвил того, на жизнь кого имел умысел». Таким образом, лицо, задумавшее убить отца и вместо отца по ошибке убившее другое постороннее лицо, наказывается как отцеубийца. Но это положение закона, относящееся специально к убийству, не распространялось на другие преступления в случае ошибки.² Таким образом, в статье было сформулировано как исключение правило, что при ошибке в объекте при совершении убийства действия виновного следует квалифицировать не по наступившим последствиям, а в зависимости от направленности умысла.

В последующем  в Уголовном уложении 1903 г. правило  квалификации при посягательстве на «отсутствующий» или «негодный» объект получило законодательное закрепление. Так, в ст.47 отмечалось: «Не почитается преступным деяние, направленное на предмет, не существующий или очевидно негодный для учинения того рода преступного деяния, которое замышлено». Не существующими объектами признавались не только не существующий физически предмет, но и предмет, не существующий юридически, то есть не имевшие тех свойств или качеств, против юридической охраны которых направленно преступное действие. На основании этого нельзя говорить об убийстве лица, находящегося в это время в другом городе, так как не может быть нападения на личность. Но выстрел в комнату, не приведший к ожидаемым преступником по следствиям только потому, что жертва стояла в стороне, является наказуемым покушением.¹ Как писал Н.Д. Сергиевский, «Преступное деяние, являясь по своей отвлеченной природе нарушением норм закона и посягательством на интересы всего правопорядка, в конкретной своей форме всегда заключает в себе конкретный вред или конкретную опасность».²

    В настоящее время посягательство на «отсутствующий» объект признается преступлением. Так, в процессе ссоры с Пановым Грунтман ударил его молотком в висок, в результате чего наступила смерть потерпевшего. Через некоторое время в вагончик, где лежал труп Панова, зашел Строганов и, увидев лежащего на кровати Панова, испытывая к нему неприязненные чувства, ударил его топором по голове. Строганов был осужден по ст.15 и чЛ ст.103 УК РСФСР (ч.З ст.30 ч.1 ст.105 УК РФ).³

    По  этому поводу очень интересными  являются результаты анкетирования 100 сотрудников правоприменительных  органов (следователей Следственного  комитета при Генеральной прокуратуре Российской Федерации, следователей и дознавателей МВД России), которым были заданы два вопроса: 1. Как Вы считаете, являются ли общественно опасными такие действия, как выстрел в труп, если субъект полагал, что стреляет в живого человека с целью его убийства? 2. Если указанные выше действия являются общественно опасными, укажите, в чем выражается их общественная опасность, кому в этом случае причиняется вред. На первый вопрос положительно ответили 89 человек и только 11 отрицательно. Из 89 человек 38 затруднились ответить, кому причиняется вред и в чем выражается общественная опасность указанных действий, 5 человек отметили, что общественная опасность указанных действий выражается в наличии прямого умысла у лица и что вред причиняется обществу, 14 человек не отметили, в чем выражается общественная опасность действий, указав, что вред причиняется жизни и здоровью потерпевшего, 33 человека указали, что общественная опасность выражается в наличии у лица умысла на убийство, не указав, кому причиняется вред. Таким образом, квалификация выстрела в труп как покушения на убийство основывается на широком понимании общественных отношений, как типизированных устойчивых связях.