Реституция

    На  этом общем фоне обнаруживаются и  другие частные отличительные признаки виндикационного и кондикционного притязаний.

    Во-первых, кондикционный иск может быть предъявлен любому лицу, которое без установленных законом, иными правовыми актами или сделкой оснований приобрело либо сберегло имущество за счет другого лица (ст.1102 ГК РФ). Кроме того, в отличие от виндикации, здесь тот факт, что правонарушитель фактически владеет вещью, существенного значения не имеет.

    Во-вторых, при возвращении неосновательного обогащения в натуре отсуженное имущество  не обязательно должно являться тем  самым, которое было утрачено собственником, - вполне достаточно того, чтобы оно отвечало основным характеристикам последнего: качество, ассортимент, количество и т.д. Отметим, что в данном обстоятельстве можно усмотреть личную, а не вещную направленность кондикционного иска.

    В-третьих, в отличие от виндикации, неосновательное обогащение может быть истребовано не только в натуре, но и денежном (стоимостном) эквиваленте, о чем прямо говорится в ст. 1105 ГК РФ²¹.

    В-четвертых, следует согласиться с профессором  Ю.К. Толстым в том. что при удовлетворении кондикционного иска ответчика лишают прав на принадлежащее ему имущество, а при виндикации у нею изымается индивидуально-определенная вещь, которая в состав его имущества просто не входит²².

    В-пятых, при предъявлении виндикационного иска субъектом активной легитимации является собственник либо иной титульный владелец, а при кондикции истец вовсе не обязательно отвечает названным требованиям. Кстати, это еще раз подтверждает правомерность тезиса о том, что нормы о кондикции во многом оказываются способными дополнить правила о виндикации. К примеру, собственник индивидуально-определенной вещи не может подтвердить свое право в рамках гражданского судопроизводства. Понятно, что в этих условиях виндикация неприменима, ибо истец не в состоянии обосновать свои права на спорную вещь, но это автоматически еще не означает, что собственник лишается возможности истребовать ее по правилам об обязательствах из неосновательного обогащения.

    В цивилистической доктрине нередко выделяют и другие различия виндикационного и кондикционного требований, но, как представляется, не все они однозначно приемлемы.

    Существенную  трудность представляет квалификация иска о возврате сохранившегося имущества  гражданину, признанному умершим, но явившемуся, либо обнаружившему свое местопребывание в настоящее  время (ст.46 ГК). В теории гражданского права прослеживаются последовательные попытки отнесения подобных требований к числу импликационных²³. Такое понимание вызывает некоторые сомнения. Говоря о невозможности возврата имущества в натуре, возмещается его стоимость, а это недопустимо при удовлетворении виндикационного иска. Кроме того, по своим правовым последствиям объявление гражданина умершим вполне может быть приравнено к естественной биологической смерти; на основании решения суда в книге записей актов гражданского состояния делается соответствующая запись, открывается наследство (ст. 1113 ГК РФ). С этой точки зрения весьма затруднительно говорить о незаконном владении таким имуществом, в то время как присутствие данной характеристики, бесспорно, является необходимой предпосылкой для удовлетворения виндикационного иска. Здесь будет уместным представить требование, вытекающее из ст.46 ГК РФ, в качестве особой разновидности кондикции - condictio ob finitam causam (кондикционное обязательство возникает в том случае, когда правовое основание приобретения имущества отпадает в дальнейшем)²⁴. В ч.2 ст.46 ГК РФ определено, что возврат имущества, приобретенного третьими лицами по возмездным сделкам, напрямую зависит от их субъективного знания о биологическом существовании гражданина, объявленного умершим, что позволяет ставить вопрос об их добросовестности. Таким образом, получается, что в указанных случаях добросовестность действительно приобретает некоторое значение при удовлетворении кондикционного иска.

    Нередко в качестве дополнительного критерия разграничения кондикционного и виндикационного притязаний в цивилистической литературе указывается, что наличные деньги могут быть истребованы только посредством личного иска из неосновательного обогащения, в то время как виндикация оказывается недопустимой²⁵.

    В ч.3 ст.302 ГК РФ говорится лишь об ограничении виндикации денег и ценных бумаг на предъявителя в пользу их добросовестных приобретателей. С формальной точки зрения, следует признать, что действующее гражданское законодательство России не содержит прямого запрета на все остальные случаи истребования данных объектов посредством виндикационного иска, а следовательно, исходя из общего смысла фундаментальных начал частного права, категорически отрицать такую возможность весьма затруднительно. Кроме того, по своей сути виндикация представляет собой естественное следствие права собственности, и любое ее ограничение должно фиксироваться непосредственно на законодательном уровне²⁶.

    Таким образом, основное назначение наличных денег проявляется в их способности  выступать в качестве законно  установленного средства платежа, экономического мерила товарообмена и абстрактного выражения стоимости любых материальных благ. Конечно, в смысле характеристики денег как "идеального права на ценность" их виндикация абсурдна, ведь по данному иску истребовать можно  только индивидуально-определенную вещь²⁷.

    Вместе  с тем, сказанное не означает, что  вещность формы наличных денег не нуждается в отдельном рассмотрении, хотя бы потому, что только в материальной форме последние приобретают  свое основное значение, состоящее  в повседневном оформлении и сопровождении  отношений участников имущественного оборота, складывающихся в процессе товарообмена. Кроме того, в этом смысле деньги вполне могут являться объектом вещных прав. Стало быть, их кража у частного лица означает нарушение его субъективного права собственности²⁸.

    По  существу, однородные проблемы в сфере  гражданско-правового регулирования  имущественных отношений возникают  в процессе решения вопросов, связанных  с возможностью виндикации ценных бумаг  на предъявителя. При этом важно  отметить, что римское право не знало подобного института, ибо  присутствие данных объектов стало  продуктом имущественного оборота  нового и новейшего времени. Основным предназначением указанных ценных бумаг стала замена металлических  денег как орудия мены на бумажные суррогаты²⁹. Так же, как и в отношении наличных денег, вопрос о применении норм о виндикации к названным объектам остается в науке открытым. С одной стороны, возможность предъявления виндикационного иска в отношении ценных бумаг на предъявителя способна привести к существенному ущемлению интересов их добросовестных приобретателей, а следовательно, и к затруднению беспрепятственного оборота последних, с другой - к необоснованному ограничению правовых возможностей собственника, утратившего владение ими.

    Понятно, что в континентальном частном  праве оборот ценных бумаг на предъявителя объективно не мог осуществляться за рамками основополагающего принципа bona fide. Так, в теории гражданского права нередко указывается на то, что виндикация предъявительских ценных бумаг невозможна лишь в отношении добросовестных приобретателей последних³⁰. Необходимо учитывать, что это правило имеет под собой весомые основания. Дело в том, что лицо, выдавшее ценную бумагу, автоматически принимает на себя известное обязательство по отношению к ее будущему предъявителю - gegen das Papier. Следовательно, любой фактический держатель может предъявить документ к исполнению и погасить обусловленные им требования безвозвратно и вопреки интересам любых третьих лиц. Полагаем, что это обстоятельство полностью согласуется с сущностью гражданского правопорядка и ценностями частноправовой системы, ибо сам "эмитент" ценной бумаги на предъявителя не мог не предвидеть такого развития событий. Надо сказать, что данный подход широко распространен в цивилистической доктрине. К примеру, профессор М. Бурышкин отмечал, что если лицо выдает другой стороне бланковый вексель, то во многом оно изъявляет личную готовность и желание вступить в алеаторную сделку³¹. В то же время, факт совершения бланковой надписи представляет любому третьему лицу свободную и законную возможность приобрести ценную бумагу, не справляясь о действительных правомочиях отчуждателя последней.

    Отметим, что риск по такой сделке несет  не только "эмитент", но и приобретатель  ценной бумаги, выданной на предъявителя. В процессе доказывания отсутствия воли на выбытие ценной бумаги на предъявителя из своего владения бланконадписатель оказывается в затруднительном положении; убедить суд в наличии факта кражи или утраты весьма непросто, ибо сам бланковый индоссамент может рассматриваться в качестве весомого доказательства отчуждения³². В свою очередь, фактический владелец - приобретатель рискует тем, что, принимая ценную бумагу на предъявителя, он может оказаться в будущем ответчиком по виндикационному иску.

    Небезынтересно  обратить внимание на специфическую  процедуру защиты прав на предъявительские ценные бумаги. Так, лицо, утратившее владение "документами" против своей воли, может обратиться в Банк России с ходатайством об официальной блокировке обращения соответствующих ценных бумаг с указанием реквизитов последних (номер, серия, номинал и т.д.), времени и способа приобретения права собственности на них, а также обстоятельств, при которых заявитель лишился владения ими. Кроме того, в этих условиях весьма уместно воспользоваться средствами массовой информации и даже источниками i повальной сети Интернет. Выполнение этих требований поможет потерпевшей стороне – истцу в виндикационном процессе доказать факт недобросовестности либо грубой неосторожности приобретателя ценной бумаги на предъявителя³³.

    Аналогичное развитие событий немыслимо в  отношении наличных денег по следующим  основаниям:

      Во-первых, в отличие от ценных  бумаг на предъявителя, деньги  более универсальны, они подчиняются  законно установленному и общеобязательному  валютному курсу. 

    Во-вторых, наличные деньги выступают в имущественном  обороте в качестве законно установленного средства платежа, тогда как ценные бумаги на предъявителя могут являться лишь добровольным расчетным средством  по взаимному соглашению сторон. Изложенные соображения вполне соответствуют  историческим традициям отечественного законодательства. К примеру, исходя из необходимости "ограждения нормального и беспрепятственного обращения в стране денежных знаков и банкнот", циркуляр Наркомфина и Госбанка РСФСР от 3 августа 1923 г. N 234 предписывал в случаях поступления заявлений о принятии мер по обнаружению похищенных или утраченных банкнот отказывать в их аннулировании, а равно специально предупреждать заявителей о том, что государственные органы не берут на себя никаких обязательств по обнаружению и задержанию денежных знаков, утраченных частными лицами³⁴.

    В заключение необходимо отметить, что  проблематика квалификации гражданских  правоотношений, складывающихся в результате применения норм о виндикации, реституции и кондикции, была и остается одной из самых дискуссионных и малоизученных в цивилистической теории и практике. О несовершенстве используемых в настоящее время способов разграничения названных требований убедительно свидетельствует не снижающаяся актуальность темы настоящего исследования. Представляется, что предложенные критерии дифференциации виндикационных, кондикционных и реституционных притязаний могут способствовать установлению их самостоятельной юридической сущности, а равно препятствовать ошибочной квалификации спорных правоотношений в системе хозяйственных связей участников имущественного оборота. 

Заключение. 

    Единственным  правовым последствием недействительности сделки-обещания может быть лишь констатация  отсутствия ее последствий. Недействительность же предоставления, особенно если оно  выразилось в виде передачи вещей, порождает  несоответствие юридической и фактической  ситуаций, для устранения которой, в принципе, и предназначена реституция. В признании же недействительным обязательственного договора, например купли-продажи проявляется неправильное представление о договоре как о сугубо обязательственно-правовом феномене. Договор, как юридический факт, двустороннюю сделку, законодатель не связывает с возникновением, изменением или прекращением лишь обязательственных правоотношений, хотя из этого не следует еще, что передача вещи во исполнение обязательства суть договор.

    С т.з. Д.О. Тузова реституция не может быть самостоятельным институтом. «Истребование имущества, поступившего в незаконное владение ответчика в результате недействительной сделки (реституция владения), представляет собой лишь частный случай виндикации», - пишет он. С этой точки зрения формулировка абз.2 п.25 Постановления Пленума представляется вполне логичной. В основании ее, однако, лежит следующее небесспорное утверждение: «Реституция владения не имеет той специфики, которая могла бы стать достаточным основанием для отграничения этой меры от виндикации». Меж тем, и само расположение норм о реституции в системе кодекса, и конструкция соответствующего охранительного отношения дают основание для противоположного вывода. Реституция в ее нынешнем виде представляет собой оригинальное детище отечественной правовой системы, неизвестное родственным российскому континентальным правопорядкам. Недействительность распорядительной сделки открывает по иностранным законодательствам возможность заявить виндикационные либо кондикнионные (реже - деликтные) требования. Так же, в принципе, решался вопрос и ГК РСФСР 1922 года. Советское государство, однако, не удовлетворилось этим. Так, еще при действии ГК'22 признание сделок недействительными широко использовалось «для охраны командных высот Советского государства в народном хозяйстве, прежде всего для охраны государственной социалистической собственности, а также для охраны колхозно-кооперативной собственности и основных принципов кооперативного строительства». Догматически закрепленная в 60-х гг. XX века, реституция превратилась в результате в средство публично-правового, принудительного восстановления участников недействительной сделки в первоначальном положении, направленное не столько на защиту их гражданских прав, сколько на охрану социалистического правопорядка. Как ни странно, но в этом своем качестве она сохранилась и в действующем ГК, что проявляется хотя бы в возможности применения этой меры по собственной инициативе суда, вне зависимости от воли сторон и, возможно, даже против нее. Публично-правовой, административный характер этой меры проявляется и в безразличности ее к частным правам. Так, по реституции, в принципе, может быть отнято имущество у управомоченного лица и передано неуправомоченному по той лишь причине, что до этого оно перешло от второго к первому по недействительной сделке. Управомоченный субъект вынужден будет в этом случае снова истребовать имущество у незаконного владельца. По этой причине сомнительным представляется включение применения последствий недействительности сделки в список способов защиты гражданских прав ст. 12 ГК РФ. Даже признание добросовестного приобретателя вещи ее собственником не устраняет, вопреки мнению ряда авторов, возможность истребовать у него эту вещь в порядке реституции, именно в силу административной, а не гражданско-правовой ее природы. Применение этой меры в рамках гражданского судопроизводства, правда, оказывается трудноосуществимым. Так, даже вынесенное по публично-правовым соображениям решение о возврате исполненного по сделке против воли ее участников должно исполняться в рамках обычного исполнительного производства, при этом взыскателем все равно будет участник этой сделки и, если он не пожелает обратиться за исполнением решения, принудить его к этому нельзя. Кроме того, само по себе сохранение в нынешних условиях таких резких средств публичного вмешательства в частные отношения представляется неоправданным. Следует частично согласиться с Д.О. Тузовым, предлагающим вообще исключить из ГК п.2 ст.167, однако, все сказанное обосновывает самостоятельность реституции, а значит не позволяет рассматривать ее ни как разновидность виндикации, а, наоборот, видеть в ст.302 ГК по отношению к ст.167.