Алхимия

     Шаг вперед, сделанный Василием Валентином в учении о составе металлов, является в высшей степени важным для понимания  окружающего мира. Расширив и пополнив старую теорию состава металлов, Василий Валентин не коснулся ее основы: тождества всех металлов по основной субстанции, и потому является горячим защитником возможности искусственного приготовления золота и нахождения нужного для того средства — философского камня, который получил у него впервые определенно новое значение — как средства, могущего исцелять все болезни.

     Такое расширение понятия о философском  камне имело большое влияние  на воззрения тогдашних представителей науки, которые его приготовление стали сравнивать с приготовлением самих себя к загробной жизни и считали земную жизнь и ее страдания за очищение через брожение, а в гробе видели место, где тело теряет, посредством гниения, свои неблагородные части, и бессмертие души считали результатом этого очищения — благороднейшей части от нечистых, совершенно подобно тому, как при их операциях простой металл должен был терять свои примеси и превращаться в драгоценное золото¹.

     Высказанная Василием Валентином и его современниками в столь неясных и мистических выражениях, эта идея скоро получила отчетливую и определенную форму, и в следующем периоде развития химии, начавшемся после Василия Валентина, она становится господствующей в науке, самое направление которой изменилось.

     Изменилось направление — потому что изменилась сама жизнь общества. Потребность в знании возрастала, и, сообразно этому, возрастало число центров, где оно сосредоточивалось. Количество университетов и других высших учебных заведений в этот период значительно увеличилось. Наука все более и более выходила из монастырей, где она приютилась в смутное время, и переходила в университеты, в руки более независимых мыслителей.

     Открытие  книгопечатания (1436) оказало еще  большее влияние. Новые исследования и открытия, известные прежде только немногим, стали теперь доступны всем. Два великих события в человечестве, совершившихся в то время — открытие Америки (1492) и Реформация, — произвели окончательное изменение в умственной жизни общества, освободив мысль от лежавшего на ней гнета и дав ей свободное направление.

     Изменилось  общее направление умственной жизни  — изменилось и направление в  химии, для которой начинается новый  период. Цель стремлений людей, занимавшихся химическими исследованиями в прошедшем периоде, состояла, в отыскании средства для превращения всех металлов в золото, теперь она состоит в применении химических явлений к медицинским целям, в объяснении физиологических и патологических процессов химическими. Новое направление, как всегда, явилось не сразу. Представляя собой более широкое развитие учения о философском камне, оно подготовлялось еще в предыдущем периоде развития химии, когда всецело господствовала только одна сторона учения о «камне мудрецов»: превращение с его помощью всех металлов друг в друга.

     Переменив направление и цели исследований, химия не могла тем не менее  отрешиться от старых. Прежние алхимические стремления продолжали существовать, и непоколебима была вера в возможность превращения металлов в золото с помощью философского камня даже в самых видных представителях нового направления. Она жила в них, но уже не руководила их изысканиями, не обусловливала направления их работ и не играла преобладающей роли в жизни ученых. Века бесплодно потраченных на ее осуществление опытов сделали свое дело: выяснилось отчетливо, что если желанное превращение и возможно, то только в отдаленном будущем, когда накопится более фактов, изучится полнее состав веществ, их взаимные отношения и превращения. И вот все силы направляются на экспериментальную разработку науки, на всестороннее изучение вопроса о реальных началах, образующих предметы видимого мира.

     Новый период в химии открывается Парацельсом. Тео-фраст Парацельс фон Гогенгейм (1493—1541). Вся жизнь и деятельность этого необыкновенного человека были направлены на отрицание того схоластического духа, которым была проникнута наука его времени, на отрицание тех авторитетов, которые безраздельно царили в ней тогда.

     Парацельс, собственно говоря, не выработал какой-нибудь определенной, законченной общей теории. Он только изложил основания, на которых последующие ученые построили иатрохимическую систему. В общем, мнения Парацельса заключались в сравнении и соотнесении явлений, происходящих в человеческом организме, с химическими процессами. Для всех тел, существующих в природе, Парацельс принимал одинаковый состав; как минеральные, так и органические вещества состоят, по его мнению, из трех элементов: соли, серы и ртути. В сущности, они представлялись ему как отвлеченные понятия устойчивости и изменяемости различных веществ по отношению к огню; так, он под именем соли подразумевал понятие об устойчивости и неразрушимости от огня, сера представляла понятие о горючести и изменяемости вообще, например произрастание, а меркурий являл собой выражение способности улетучиваться без изменения от нагревания и вообще понятие о жидком состоянии вещества. Учение об элементах в том виде, как оно является у Парацельса, представляет только одно, но зато очень существенное отличие от воззрений прежних ученых. Это отличие заключается в том, что Парацельс, утверждая, что все тела, находящиеся в природе, состоят из серы, соли и ртути, в то же время допускал, что насколько различны между собою разные вещества, настолько же отличаются друг от друга и составляющие их элементы: сера, соль и ртуть. Это был далекий шаг вперед, положивший прочное начало современному учению об элементах и подготовивший переход к последнему, совершенный ван Гельмонтом.

     Приняв одинаковый состав для тел минеральных и органических, Парацельс перенес свое учение об элементах и в область медицины. По его мнению, каждая часть человеческого тела состоит из своей собственной соли, серы и ртути и отличается таким образом качественно от других.

     В науке вырабатываются мало-помалу новые  понятия о составе веществ, находящихся в природе, понятия, в которых постепенно исчезает идея о тождественности состава, идея о единстве материи, исчезает для того, чтобы появиться потом снова в более совершенной форме. Взгляды Парацельса породили горячую борьбу мнений в среде тогдашних ученых, которые разделились на два резко противоположных лагеря. Одни, во главе которых стал Фома Эраст (1523—1583), совершенно отрицали заслуги Парацельса и все его учение целиком считали заблуждением. Другие же с жаром защищали все его воззрения, не разбирая, что в них истинно, что ложно.

     Первым, кто критически отнесся к учению Парацельса и отделил в нем  ложное от истинного, был Андрей Либа-виус (ум. 1516), столь много сделавший  в области экспериментальной науки. Ему принадлежит крайне важное для последующего развития этого вопроса объяснение выделения меди железом из раствора синего купороса, которое долго считалось доказательством превращения железа в медь. Ангелус Сала показал, что в этом случае отнюдь не происходит такого превращения, а что медь уже содержалась в купоросе и только выделилась из него под влиянием железа. Работами А. Либавиуса и А. Сала учение Парацельса было не только утверждено на прочных основаниях, но и подвинулось далеко вперед благодаря критической разработке его этими учеными.

     В лице следовавшего за ними знаменитого  Иоанна ван Гельмонта (1577—1644) иатрохимия достигла высшей точки своего развития. Ван Гельмонт, пользуясь богатым фактическим материалом, собранным его предшественниками, отверг одинаково мнения Аристотеля и алхимиков. Он находил невозможным принять учение греческого Философа об огне, воде, земле и воздухе как элементах Вселенной, так как он был глубоко убежден, что огонь не представляет вещества, а только газ в раскаленном состоянии, а тепло и холод он считал отвлеченными понятиями, а не материальными субстанциями. Точно так же неприменимым он считал и принятие серы и ртути как начал для всех тел, особенно органических, потому что не видел возможности констатировать их присутствия в последних. Главной составной частью всех предметов ван Гельмонт принимал воду, настоящую, реальную воду. Вода, по его мнению, находится во всех маслах, воске и других тому подобных горючих телах; хотя ее и нельзя видеть в них непосредственно, но присутствие ее сказывается тогда, когда эти тела горят: он знал, что при горении всех органических веществ образуется вода, и принял ее предсуществование в них

     Признавая воду основным началом всех тел, ван  Гель-монт в то же время высказал весьма определенную мысль, что ближайшими составными частями всех предметов видимого мира являются вещества, сложенные из других, простейших, которые входят в соединение между собою, не теряя присущей им природы и своих особенностей, и потому могут быть выделены с прежними своими свойствами из соединения друг с другом. Сообразно этому, ван Гельмонт рассматривал выделение какой-нибудь новой составной части из соединения не как превращение одного вещества в другое, а просто как нахождение этой доселе еще не открытой составной части. Так, выделение меди из раствора синего купороса железом он, подобно А. Сала, рассматривает как доказательство присутствия ее в купоросе. Обобщая это явление, он высказал мысль, что никакой металл не может быть выделен из раствора, если он прежде не заключался в нем. Вместе с тем он прочно установил то весьма важное положение, что вещество может изменить наружный вид без изменения своих внутренних свойств, и утверждал, что любой металл может потерять свой цвет и блеск, как, например, при превращении на воздухе в землистое вещество окись, при соединении с серою, при превращении в солеобразные вещества, и все-таки он не потерял своих существенных свойств и во всех новых формах своего существования продолжает оставаться тем же металлом, каким был до изменения. 

     Принятие ван Гельмонтом воды как основы всего существующего и признание за археем причины, обусловливающей жизненный процесс, были последними усилиями сохранить учение Древнего мира о единстве материи. Уже сам ван Гельмонт придавал гораздо большее значение для решения вопроса о сущности материи тем ближайшим веществам, которые могут быть непосредственно выделены из того или другого предмета. Живший после него Глаубер (1604—1668) уже совершенно оставил в стороне вопрос об общем начале всех тел и обратился только к их ближайшим составным частям, а вскоре раздался и голос Бойля, совершенно отрицавшего существование какого-либо общего для них элемента.

     Учение  об индивидуальности составных частей различных веществ, находящихся в природе, основание которому было положено, как мы видели, ван Гельмонтом, нашло себе полное выражение у великого английского ученого Роберта Бойля (1627—1691). Бойль категорически отверг учение об общих началах всех тел, как совершенно не выдерживающее экспериментальной критики. «Я желал бы знать, — говорит он, — каким образом можно было бы разложить металл на серу, соль и ртуть. Я предлагаю всем желающим проделать, на мой счет, этот опыт — мне же он никогда не удавался». По мнению Бойля, все тела, составляющие видимую природу, составлены из других, простейших, которые могут быть выделены из соединений друг с другом. Вот эти-то составные части, которых может быть несколько в каждом теле, и следует называть началами или элементами последних. Бойль сравнивает их с буквами азбуки и говорит, что, подобно тому, как есть слова, состоящие из одной буквы или нескольких — трех, четырех и более, подобно тому и в природе встречаются тела, содержащие одно, два, три и более начал или элементов. И как всякое слово может быть разбито на составляющие его буквы, так и всякое вещество может быть разложено на образующие его элементы, становящиеся после такого разложения свободными, с определенным комплексом свойств и особенностей, им присущих. Задачей химии Бойль и считает определение и изучение элементов.

     Сам он не перечисляет их и не дает ближайшей  характеристики. Это выпало на долю великого творца современной химии Антуана Лавуазье (1743—1794). Лавуазье резко разделил все вещества на две группы: тела сложные и тела простые, взаимным соединением которых образуются первые. Простые тела или элементы суть такие вещества, которые не могут разлагаться на другие, не состоят из каких-нибудь иных. Они есть конечная форма материи, которая не однородна, а проявляется нам в известном числе резко отличающихся по своей сущности друг от друга субстанций — элементов. Последних Лавуазье насчитывал 55. С дальнейшим развитием науки многие из тех веществ, которые Лавуазье считал элементами, оказались телами сложными, но зато нашлись и новые неразлагаемые тела, а сама идея его о сущности материи как состоящей из известного числа простейших форм все более и более укреплялась и подтверждалась в науке со всех сторон.

     Прямые  опыты, непосредственное наблюдение над  действием различных веществ друг на друга, изучение их превращений и состава — все только подтверждало учение Бойля и Лавуазье. Казалось, оно установлено на незыблемом основании опыта, и проблема — из чего состоит окружающий нас мир — казалась решенной: из сочетания известного числа элементов, абсолютно разнящихся друг от друга по субстанции. Но скоро появились сомнения в верности столь, казалось бы, прочно установленного учения. Сомнения эти возникли с совершенно особенной стороны. Изучая условия образования из элементов химических соединений, убедились, что для этого элементы соединяются в строго определенных по весу количествах. Вода, например, состоит из двух элементов: кислорода и водорода, соединившихся между собой в таком количестве, что на одну часть по весу первого приходится 8 частей по весу второго. Затем оказалось, что некоторые элементы могут соединяться между собою, образуя не одно, а несколько различных веществ. Изучая состав последних, мы видим, что в таком случае весовые количества одного какого-нибудь элемента, находящегося во всех этих соединениях, стоят друг к другу в простом отношении: они кратны между собою. Если, например, два каких-нибудь элемента образуют пять соединений между собою и в одном из них на определенное по весу количество которого-нибудь приходится, положим, две весовые части другого, то в остальных четырех соединениях количество этого последнего будет 4, 6, 8, 10 или тому подобное кратное от двух число.

     Для объяснения этих двух законов: постоянства  состава и кратных отношений, двух самых основных в химии, знаменитый английский физик и химик Дальтон, живший в начале XIX столетия, предложил атомистическую гипотезу, по которой все предметы видимого мира состоят, в физическом отношении, из мельчайших крупинок — атомов, недоступных дальнейшему делению. Атомы разных элементов различаются между собою по своим свойствам и по своему весу. Последнего нельзя было определить непосредственно, но оказалось относительно легко, взяв условно атом какого-нибудь элемента за единицу и определяя, во сколько раз атом другого тяжелее или легче. За единицу был принят атом, оказавшийся легчайшим, атом элемента водорода, и по сравнению с ним были определены веса атомов всех остальных элементов. Изучение атомных весов элементов, в связи со свойствами последних, стало одной из важнейших задач химии, и это изучение привело к неожиданному воскрешению древней идеи алхимиков о единстве материи.