Дело
в том, что поэтика и мировосприятие
Айвазовского уже не совпадали
с тенденциями развития русской
культуры. Во второй половине XIX столетия
русское изобразительное искусство
приобрело ярко выраженный национальный
характер. В лице передвижников
в русской живописи возник
демократический реализм. Вышли
на арену корифеи великой реалистической
литературы. Что касается Айвазовского,
то он по-прежнему повторял
себя, свои "сказки" моря, которые
были для него естественны
и привычны. Однако, по его же
собственному признанию, эти "сказки"
казались новому поколению надуманными,
неестественными. Новые работы -
пейзажи с их близкой к натуре
цветовой гаммой, также являющие
собою плод воображения, - едва
ли могли дать автору место
среди русских реалистов. Это,
безусловно, не отрицает тесных
связей выдающегося мариниста
с русским искусством и тем
более его роли в нем, о
чем Стасов метко заметил: "Айвазовский
свое сделал, он двинул других по новому
пути".
Так
или иначе, эта критика имела
весьма существенное значение: после
нее в русском искусствознании
долгое время не появлялось
ни одного обстоятельного исследования
об Айвазовском. Итог спорам
вокруг его творчества подвел
своим широко известным высказыванием
И. Крамской, ближе других знавший
художника и написавший его
портреты: "Айвазовский, кто бы
и что ни говорил, есть звезда
первой величины во всяком
случае, и не только у нас, а
в истории искусства вообще".
Айвазовский
снискал себе славу русского
художника и, устроив свыше
ста выставок во многих европейских
и американских городах, принес
русскому искусству широкую известность.
В
Армении считали и считают
Айвазовского армянским художником
столь же естественно, сколь
в России - русским. Творческая
индивидуальность и мировосприятие
великого мариниста своими национальными
корнями уже при жизни связывали
его с армянской культурой.
Здесь необходимо отметить, что
национальное начало в искусстве
с наибольшей осязаемостью проявляется
в формально-стилевых принципах
и выразительности языка. Живописный
язык Айвазовского, как и всех
армянских художников XIX века (С.
Нерсесян, Г. Башинджагян, Ф. Терлемезян,
В. Суренянц, С. Агаджанян и
др.), сложился под влиянием европейской
и русской академических школ.
Армянская культура вообще развивалась
в минувшем веке по преимуществу
вне Армении, в городах с
многочисленным армянским населением
- Тифлисе, Константинополе, Каире,
Париже, Москве, Баку. Что касается
коренной Армении, то ее тяжелое
политическое положение отнюдь
не способствовало возникновению очагов
культуры: ни один армянский художник
не работал на родине.
Картины
на армянские темы Айвазовский
писал и в ранние годы, а
в 1868 году он исполнил наконец
давнее свое желание поехать
на родину предков. Путешествуя
по Закавказью, художник запечатлевал
горные ландшафты, тифлисский
быт (армяне составляли не менее
половины населения тогдашнего
Тифлиса), озеро Севан, Арарат
и Араратскую долину. Эти его
картины положили начало и
стимулировали развитие жанра
пейзажа в армянской живописи.
В ряду этих работ и большое
полотно "Сошествие Ноя с
Арарата", где утонченная гармония
легких тонов передает пронизанную
утренним светом свежесть воздуха
и величие библейской земли.
Среди
десятков картин на армянскую
тему особенно привлекают мастерством
исполнения и психологизмом портреты
бабушки художника и его старшего
брата Габриэла, католикоса Хримяна,
новонахичеванского городского
головы А. Халибяна. Свойственным
маринам мастера легким артистическим
дыханием отмечен портрет его
жены - Анны Бурназян-Айвазовской.
Принадлежа по вероисповеданию
Армянской апостольской церкви,
Айвазовский создал целый ряд
картин на библейские, а также
исторические сюжеты. В числе
последних - "Крещение армянского
народа" и "Клятва. Полководец
Вардан", в свое время украшавшие
одну из феодосийских армянских
церквей и пробуждавшие в прихожанах
патриотические чувства. Присущие
живописи Айвазовского черты
ярко воплотились в ряде пейзажей,
посвященных будням армянских
пастухов, и в жанровой картине
"Вид Тифлиса", на которой
привлекают внимание национальные
костюмы и обычай водить хороводы
на плоских кровлях домов. Эта
древняя народная традиция с
детства была знакома художнику
по Феодосии. Танец на кровле
можно видеть и на картинах
Сарьяна, посвященных Армении.
Обозревая
творчество Айвазовского в его
целостности, следует сказать,
что без него невозможно рассматривать
армянское искусство и процесс
его исторического развития. А
глядя на Айвазовского только
как на русского художника,
не учитывая армянских истоков
его живописи, нельзя полностью
понять его творческую индивидуальность.
Вот почему, принадлежа русской
культуре, он в равной степени
принадлежит и культуре армянской.
От
искусства Айвазовского неотделима
его общественная и благотворительная
деятельность и гражданский образ.
Мало кому известно, что Айвазовский
был первым русским художником,
начавшим устраивать персональные
выставки. Причины, побудившие его к этому,
носили сугубо материальный характер.
Жившему весьма скромно, Айвазовскому
были нужны большие деньги, чтобы помогать
соотечественникам и согражданам; он считал
это своим долгом и почти ежегодно устраивал
выставки в крупных городах России и Европы.
И куда бы ему ни случалось ездить - в Москву
или Петербург, Новый Нахичеван или Тифлис,
Турцию или Египет, Францию или США, - он
неизменно интересовался жизнью тамошнего
армянского населения, в том числе и людей
искусства, и всячески стремился содействовать
его просвещению. Неустанное служение
Айвазовского родному народу и слава,
сопутствовавшая его имени, постепенно
сделали его образ в глазах армян живой
легендой и символом национального просветительства.
Благодаря ему у армянской молодежи резко
усилился интерес к живописи. О нем с восторгом
и благоговением говорили как художники,
так и писатели.
Однако
общественная и благотворительная
деятельность Айвазовского никогда
не была однобокой. Основав
в Феодосии новую армянскую
школу и типографию, построив
новую и отремонтировав старую
армянские церкви, он в то же
время основал общегородское
художественное училище и историко-археологический
музей, воздвиг часовню в память
героя Кавказа генерала Котляревского,
провел в город питьевую воду,
способствовал строительству железной
дороги. Помогая армянским студентам,
или турецким армянам, или изданию
ценных трудов по армянской
истории, он в то же время
оказывал помощь борьбе греческого
народа, нуждающимся жителям Одессы,
Минска, Флоренции, Штутгарта, Франкфурта,
студентам Петербургской академии,
Красному Кресту, инвалидам битвы
за Севастополь и семьям павших
русских солдат. Иметь, чтобы помогать
- этот девиз выдает в нем
подлинного сына романтического
века, личность истинно незаурядную.
Биография
Айвазовского содержит ряд поучительных
и малоизвестных эпизодов. Остановимся
на двух из них.
В
40-х годах вместе с великим
князем Константином Николаевичем
художник путешествовал по Греции
и Турции. Наряду со встречами
в высоких государственных сферах
они общались и с тамошними
армянами, в Константинополе провели
ночь в семье Давида Саваланяна.
Узнав о закрытии вследствие
безденежья одного из армянских
училищ, Айвазовский использовал
свой авторитет, связи и присутствие
великого князя, организовал сбор
средств, и через год училище
было открыто. Нечто подобное
произошло также в Смирне, а в Бурсе специально
для пострадавшей от пожара армянской
церкви художник написал икону Григория
Просветителя. Тогда же он создал картину
специально для изданного в Константинополе
армянского календаря.
В
1857 году Айвазовский вместе с
братом снова посетил Константинополь.
В армянских кругах встречи
с ним стали праздником. В те
дни он поднес в дар главному
архитектору турецких дворцовых
сооружений Саргису Паляну одну
из своих работ. Последний подарил
ее султану Абдул-Азизу, большому
любителю живописи. Восхищенный
султан через Паляна послал
в Феодосию заказ на серию
видов Босфора. Надо сказать,
что красота города на Босфоре
произвела на Айвазовского сильнейшее
впечатление, он считал, что она
затмевает красоту Венеции и
Неаполя. В надежде принести
пользу живущим в Турции соотечественникам
Айвазовский выполнил заказ и
был награжден высшим турецким
орденом "Османие". По свидетельству
художника, он написал для султана
сорок работ, а кроме того, подарил
картину художественной школе,
открытой в Константинополе армянским
скульптором Ервандом Восканом.
Примечательно и то, что мирный
договор между Россией и Турцией
(1878) был подписан в зале, украшенном
полотнами Айвазовского.
Читая
переписку Айвазовского и пытаясь
вообразить себе объем его
деятельности, нельзя не подивиться
тому, как последовательно и вместе
с тем дипломатично служил
он своим гуманистическим идеям,
как силой своего искусства
стремился стать апостолом мира
между Севером и Югом, Западом
и Востоком. Служа человечеству,
он служил и родному народу,
своему, говоря его словами, "любимому
зовущему краю".
Последующие
исторические события во многом
объясняют, чем жил художник
и что было для него дороже
всего, объясняют его надежды
и разочарования, а также замкнутость
и одиночество. Когда в 1877 году
русская армия заняла Карс
и часть Западной Армении, армянский
народ с ликованием воспринял
известие об этом. После того
как освободились от османского
ига Греция, Сербия, Болгария, казалось,
настал черед Армении и ее
вековые чаяния вот-вот осуществятся.
В воспетой художником победе
русского флота над турками
Айвазовский видел путь к освобождению
родины. Живописуя морские баталии,
патриот Айвазовский поспешил
также встретиться с участниками
боев на восточном фронте, в
их числе и с генералом Тер-Гукасовым,
и приступил к созданию картины
"Взятие Карса ночью". Этот
шаг, не входивший в обязанности
художника, причисленного к военно-морскому
штабу, явственно выражал владевшее Айвазовским
всеобщее национальное воодушевление.
Переживало подъем и его искусство. В эти
годы возникли дышащее вселенским покоем
"Черное море" и цикл посвященных
Пушкину картин. Тогда же (1880) Айвазовский
построил при своем доме картинную галерею
- третий по счету музей в Российской империи.
В
1882 году, получив из Эчмиадзина
разрешение на развод с первой
женой и женившись на Анне
Бурназян, художник признался, что
благодаря этой женитьбе "еще
более приблизился к своему
народу". И в самом деле, Айвазовский
теперь все чаще обращался
к армянским темам, развернул
бурную деятельность. Теплее и
действеннее стали его связи
с мастерами армянской культуры,
он пропагандирует искусство
армянских актеров, музыкантов
и художников. Дом Айвазовского
в Феодосии стал своего рода
местом паломничества. Здесь гостили
армянские писатели, на сцене
выставочного зала демонстрировали
свое мастерство армянские актеры
и музыканты. В его галерее,
наряду с известными музыкантами
и актерами Рубинштейном, Венявским,
Варламовым, Сазоновым, выступал
трагик Петрос Атамян, скрипач
Ованес Налбандян (будущий профессор
Петербургской консерватории), композитор
Александр Спендиаров (Айвазовский
иногда в дуэте с ним играл
на скрипке). Здесь сложилась не
только замечательная плеяда
армянских маринистов, но и получили
благословение едва ли не все
армянские живописцы второй половины
прошлого века. По свидетельству
В. Суренянца, Айвазовский мечтал
создать союз, который сплотил
бы разбросанных по всему миру
деятелей армянского искусства.
Казалось
бы, жизнь вошла в свою колею.
Однако в середине 1890-х годов,
задавшись целью снять с повестки
дня "армянский вопрос", султан
Абдул-Гамид учинил резню, жертвами
которой пали сотни тысяч армян.
Разрушались и сжигались памятники
культуры. Смертельный удар обрушился
на мечты, лелеемые армянским
народом, на романтические иллюзии
его интеллигенции. Эти чудовищные
события потрясли Айвазовского,
и то, что таилось в его душе,
стало теперь явным. В письме,
направленном в Эчмиадзин католикосу
Хримяну, художник писал: "Глубокой
болью омрачила мое сердце
невиданная и неслыханная резня
несчастных армян". Художник создал
ряд картин - "Погром армян в
Трапезунде", "Армян погружают
на корабли", "Армян живыми
бросают в море" и др. - и выставил
их в Москве и Одессе. Повседневной
его заботой стало обеспечение
кровом сотен соотечественников,
бежавших от резни и добравшихся
до Феодосии. "Стыдно отворачиваться
от своей народности, - приводит его слова
В.С. Кривенко, - тем более такой маленькой
и угнетенной". Далее он пишет: "Источником
тяжелых переживаний для него (Айвазовского)
была мысль о тех неистовствах, которые
турки совершали над беззащитными, несчастными
армянами. Он не переставал верить, не
переставал надеяться, что у людей дрогнет
сердце и заступится же наконец Европа,
не позволит туркам окончательно вырезать
несчастную народность". А Малютин в
своем дневнике отмечает: "Айвазовский
громил русскую политику и лично князя
Лобанова-Ростовского".
Художник
швырнул в море и пожалованные
ему османские ордена и заявил
турецкому консулу, чтобы тот
передал своему "кровавому хозяину":
"Если хочет, пусть и он
мои картины выбросит в море, мне не
жаль".
Чувства,
которые испытывал великий гуманист,
выражены и в его последних
морских пейзажах. Наполеон на
острове св. Елены изображен в
лучах солнца, один на скалистом
берегу, словно это сам художник
замер перед родной его сердцу
стихией, устремив взгляд на
свободно реющего над морской
пучиной орла. Картина "Среди
волн", одна из вершин в огромном
наследии Айвазовского, воспринимается
как вулканическая вспышка мятущейся
души. Сгусток боли и гнева
являет собою начатая в последний
день жизни художника - 2 мая
1900 года - и оставшаяся неоконченной
картина "Взрыв турецкого корабля".
В
самом конце жизни, организовав
в Петербурге последнюю свою
выставку, художник решил поехать
в Италию: "Мое начало озарено
этой страной, и теперь я
снова хочу встретиться со своей
молодостью".