Многоукладность аграрной экономики

     Экономическая самоорганизациия населения. Роль социальных эстафет

     Значительное  увеличение доли индивидуальных хозяйств в производстве сельскохозяйственной продукции обусловлено прежде всего тем, что сельские и отчасти городские жители вынуждены обеспечивать себя продуктами питания. До 1992 года это объяснялось дефицитом продовольствия, а сейчас -- дефицитом денег у населения. Приведем в пример Самарскую область, весьма типичную для России. В общей структуре питания сельских жителей доля картофеля и овощей из «своего» хозяйства в 2002 году составляла там более 75%, доля фруктов, молочных продуктов и яиц -- более 50%, мяса -- около 40%. Однако многие индивидуальные хозяйства населения этой области обладают высокой товарностью и являются очень важным звеном местной рыночной полутеневой инфраструктуры. Согласно расчетам, среднестатистический сельский житель в Самарской области, от младенца до глубокого старика, картофеля производит впятеро больше, чем нужно для него самого, овощей -- втрое, фруктов -- в восемь раз, яиц -- вдвое больше. Эти излишки, в основном, попадают на рынки или на стол городских родственников. В последние годы производство овощей и фруктов, молока и картофеля в индивидуальных хозяйствах области продолжало расти, что косвенно подтверждает довольно высокую степень товарности мелких хозяйств. Но есть районы, уникальные по активности населения.

     Село  Кинель-Черкассы (Самарская область) считается самым крупным в России  -- около 19 тыс. жителей. Оно знаменито тепличными помидорами, наводнившими городские рынки Самарской области и соседних регионов. Почти в каждом втором хозяйстве стоят огромные теплицы, высотой почти в жилой дом. Участки у жителей небольшие -- по 15 соток. Из них две-четыре сотки заняты теплицами. Сажают от 500 до нескольких тысяч корней. Рассаду выращивают с января. Продажа помидоров начинается с конца мая. Содержание даже относительно небольшой теплицы требует двух-трех часов ежедневной работы. Тем не менее доход от теплицы в 500 корней составляет 100 тыс. руб. за сезон, за вычетом затрат получается в среднем пять-шесть тыс. руб. в месяц. Большие теплицы, на несколько тысяч корней, приносят соответственно больший доход. Их владельцы нанимают постоянных работников, платя им зарплату, или временных работников на прополку, за 100 руб. в день с обедом. Такие хозяйства уже трудно назвать индивидуальными. Это означает, что в помидорном бизнесе участвуют не только владельцы теплиц, но и значительная часть местного населения.

     Уровень жизни в селе достаточно высокий. По данным сельской администрации, в  селе насчитывается 24 тыс. частных автомашин, грузовиков и мотоциклов. О том, что здесь явно «крутятся» деньги, свидетельствуют кафе и магазины. Администрация района никак не вмешивается в это сельскохозяйственное производство, сравнимое с деятельностью нескольких крупных предприятий. Оно остается как бы вне поля зрения официальной статистики.

     Есть  в районе крупные и средние  агропредприятия, есть фермеры. Однако по рейтингу «самочувствия» бывших колхозов район находится на одном из последних  мест в Самарской области. Предприятия  и хозяйства населения существуют здесь, не соприкасаясь друг с другом. Более того, поскольку местные  жители в большинстве своем озабочены  помидорным хозяйством, на предприятиях остро не хватает работников, и  они нанимают мигрантов-узбеков. Однако если верить статистике, то здесь высока безработица и очень бедное население.

     Приведем  еще один пример теневого товарного  производства. Как только въезжаешь  в город Луховицы на юго-востоке Московской области, в глаза бросаются достаток и благополучие. Много каменных домов постройки 1970-1980-х годов, активно строятся новые коттеджи. Но главное -- совершенно фантастические огороды, и в городе, и в селах вдоль Оки. Участки перед домами и позади них без единого деревца и сплошь покрыты низкими длинными (тоннельными) пленочными парниками. Земли почти не видно. И горожане, и селяне, и дачники выращивают ранний редис и огурцы. Луховицкие огурцы широко известны в Москве и области. Первый урожай снимают в конце мая, когда цена высока. Поэтому так важно получить именно ранние огурцы, на что и рассчитана экономичная, но трудоемкая пленочная технология без стационарных теплиц, специального подогрева и т. п. В отличие от Кинель-Черкасс, где огромные стационарные теплицы часто требуют участия наемного труда, луховицкий «бизнес» -- семейный.

     Огуречная специализация имеет неглубокие корни. До революции тут были сады. После войны пойменные совхозы  выращивали огурцы и помидоры в больших  застекленных теплицах. Оказалось, что  жирные и легкие пойменные земли  прекрасно подходят именно для огурцов. И все же не только природные условия, но и дешевая технология, активность местного населения и близость к  столице подняли здесь личное хозяйство на небывалую высоту. «Огуречная страна» достигла расцвета в 1980-е  годы, в 1990-е доходность этого «бизнеса»  упала из-за подорожания топлива  и подсобных материалов. Сейчас с одной сотки снимают до тонны огурцов. Если учесть, что участки достигают 25 соток, можно сделать вывод, что огурцы являются не подсобным, а основным источником дохода большинства местных жителей. «Огуречный бизнес» процветает во всех селах пойменной части Луховицкого района, независимо от того, как чувствуют себя местные коллективные предприятия. При такой сильной индивидуальной самоорганизации здесь практически нет кооперации частников, даже для сбыта продукции. В районе даже не пытаются раскрутить «огуречный бренд». Когда мы спросили редактора районной газеты, почему в ней совсем нет материалов об огуречной специфике своего района, о проблемах частных производителей и т. п., он удивился: о чем здесь писать, это же скучная обыденность. Между тем в Суздале уже не первый год проходит праздник Огурца. Упущенные возможности такого рода -- результат отсутствия какого бы то ни было взаимодействия членов сообщества.

     Подобных  районов высокотоварного индивидуального  хозяйства множество. В некоторые  из них товарная специализация имеет  глубокие исторические корни, как, например, в Ростовском районе лукового хозяйства, известном с XVI века. Сильная депопуляция подкосила здесь экономическую активность сельских жителей, но на смену старушкам приходят их городские родственники, которые продолжают традиционный луковый бизнес. Более молодые товарные районы индивидуального хозяйства возникли в пригородах. Например, село Кондратово рядом с Пермью или Пристанное под Саратовом. Высокой товарности достигают обычно хозяйства овощной специализации, иногда мясной. Последние развиваются благодаря симбиозу с крупными зерновыми предприятиями, откуда они получают корма.

     Почему  в одних местах экономическая  самоорганизация сельских жителей  и товарность их хозяйств достигает  немыслимых высот, а в других они  ограничиваются картошкой на зиму и  грядкой овощей? В прошлом для  возникновения товарного огородного хозяйства помимо природных предпосылок  было необходимо достаточно густое заселение  территории, близость рынков сбыта, а  также соседство земледельческих  хлебных районов, чтобы местные  жители могли покупать дешевый хлеб у соседей и сосредоточиться  только на выращивании овощей. Например, у Ростовского района рядом -- Владимирское ополье, откуда в течение нескольких веков в обмен на овощи шло зерно. То же самое и в Поволжье.

     Тем не менее объяснить, почему то или иное место стало центром товарной специализации мелких хозяйств, трудно. Недаром у западных авторов, пытавшихся найти причину возникновения технополисов, популярна формула: «Время, место и… загадка». Например, почему именно в Кинель-Черкассах сложилось такое мощное производство? -- И до города не так уж близко, и никаких особо благоприятных природных условий для парникового хозяйства не требуется. По рассказам местных жителей, это село всегда было купеческим, зажиточным, в старину здесь занимались огородничеством, но помидоры не выращивали. Кто первый поставил теплицу, никто не помнит, а подхватили почти все. Активные люди, ведущие товарное хозяйство, есть почти в каждом селе. Почему в одном случае им начинают подражать, а в другом возникает противостояние -- вплоть до поджогов домов, разрушения теплиц и т. п.? Наверное, многое зависит от общего социально-экономического «здоровья» сельской местности.

     Однако  есть и объективный фактор, способствующий росту таких районов: это возможность  сбыта продукции. Если производителей немного, то они могут выжить только вблизи города, при наличии дополнительных, часто несельскохозяйственных заработков, позволяющих, в частности, приобрести машину, необходимую для сбыта  продукции. Но если имеется некоторая  «критическая масса» товаропроизводителей, то они начинают «притягивать» рынок  к себе, район становится известен, туда едут перекупщики и потребители. Упрощение сбыта, успех не одного-двух, а целой группы односельчан стимулируют  остальных. Начинают работать социальные эстафеты. Таким образом, механизм преемственности, благодаря которому в одном и том же месте воспроизводится одна и та же специализация частного сектора, обеспечивает социальная среда. Сменяются поколения, приходят новые люди, в том числе горожане, меняются экономические условия и даже политический строй, но инерция хозяйственного поведения в таких районах действует неумолимо, втягивая в производство все новых и новых людей.

     Ни  заметное повышение удельного веса мелких индивидуальных хозяйств в производстве продовольствия, ни возникновение отдельных районов высокотоварного мелкого производства не должно внушать иллюзию, что индивидуальные хозяйства способны заменить колхозы, особенно в российской глубинке. Нельзя сбрасывать со счетов такой фактор, как сильную депопуляцию сельской местности, откуда десятилетиями уезжали молодые и наиболее активные люди. Население российской глубинки отличает сильная алкоголизация и большая доля стариков. Демографические особенности препятствуют не только росту товарности, но и общему росту производства индивидуальных хозяйств, не говоря о соблюдении элементарных экологических стандартов и стандартов качества. Ведь отсутствие, к примеру, в молоке агрохимикатов еще не означает, что оно экологически безопасно: сплошь и рядом оно содержит бациллы туберкулеза, бруцеллеза и т. д. -- ведь сельские старушки не могут соблюдать санитарные нормы дойки и хранения молока.

     В экономически депрессивных районах  сельское население чаще вообще забрасывает  сельское хозяйство, переходя к сбору  и продаже грибов и ягод, ловле  рыбы или к отходу в города. Расширение сбора грибов и ягод тоже можно  считать своеобразным способом хозяйственной  самоорганизации, особенно в транспортно  доступных районах. Но обычно для  подобной самоорганизации нужен  импульс извне. Например, в Каргопольском районе на юге Архангельской области почти в каждом селе есть несколько семей -- приемщиков этих даров природы, к которым раз в два-три дня приезжают перекупщики, отправляющие грибы и ягоды далее в города и за границу. Большинство жителей этих мест лишь время от времени занимаются лесным промыслом -- чтобы заработать на бутылку. Но есть несколько семей, которые сделали сбор лесных даров по существу своей профессией, зарабатывая по несколько десятков тысяч рублей за сезон. В Коми-Пермяцком автономном округе, известном изобилием белых грибов, в периоды «грибных волн» на дорогах стоят рефрижераторы, приезжающие из Москвы, Прибалтики, Украины, а местные жители к ним выносят из леса грибы. В таких районах лесные и рыбные приработки заметно превышают доходы от сельского хозяйства.

     Определенные  стимулы к экономической самоорганизации  населения есть и в районах, пользующихся рекреационной известностью. Например, в том же Каргополье или вдоль «золотого кольца» сельчане включаются в обслуживание туристов, что способствует подъему их личных подсобных хозяйств. Некоторые даже заключают договоры с туристическими фирмами и кормят проезжающие группы обедами. В таких районах мы встречались и с местными культурными инициативами. Например, в селе Лядины Каргопольского района учительница с учениками крошечной сельской школы организовала музей ремесел, многие экспонаты которого выполнены самими школьниками. Этот музей регулярно посещают туристические группы. В Каргополе пытаются возродить производство берестяных изделий и глиняной игрушки. Двадцать лет назад, когда еще были живы старые мастера, здесь была организована артель «Каргопольская игрушка», которая существует и поныне, а потомки мастеров создали частный музей игрушек и берестяных изделий, устроили магазин, проводят мастер-классы для всех желающих. И все-таки воссоздание товарной продукции на базе старых ремесел в селах -- явление не очень частое. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

     Что привносят в сельское сообщество фермеры

     Обычно  фермерские хозяйства занимают 5-10% сельскохозяйственных земель административных районов и дают примерно столько  же продукции. При общем падении  числа фермерских хозяйств их площадь  растет. Это отражает процессы спонтанной самоорганизации фермерского сообщества: происходит концентрация земель, идет процесс отбора наиболее сильных хозяйств, в то время как мелкие и слабые либо прекращают свое существование, становясь пайщиками более крупных, либо, формально являясь фермерскими, почти не отличаются от малотоварных индивидуальных.

     Фермерские  предприятия существуют как бы параллельно  с крупными, не вступая с ними непосредственно ни в какие отношения. Но они вклиниваются в колхозно-индивидуальный симбиоз, помогая населению, например, техникой. У крупных фермерских хозяйств отношения с колхозами часто осложняет совпадающая специализация. А главное -- фермеры, особенно в южных зерновых регионах, арендуют часть земельных долей населения, «оттягивая» их у колхозов. Это заставляет крупные предприятия не только выплачивать пайщикам арендную плату (в основном зерном), но даже повышать ее. Тем самым фермеры косвенно стимулируют частное животноводство и способствуют распаду колхозов, особенно в южных сухостепных районах, где агропредприятия менее устойчивы, чем на юго-западе.

     Хотя  в каждом районе есть Ассоциация фермерских хозяйств, взаимодействие и кооперация фермеров из-за их территориальной  разобщенности обычно развита слабо. Но, скажем, в южном Поволжье, где  фермеры в некоторых районах  уже производят больше зерна, чем  колхозы, складывается и их кооперация, прежде всего кредитная и снабженческо-сбытовая[5].

     Там, где фермеров много, они влияют на весь уклад жизни в деревне. Фермеры -- это, прежде всего, новые работодатели. В начале 1990-х к ним мало кто шел работать: гордость не позволяла «в батраки наниматься». Зато теперь жаждущих хотя бы временной работы у фермеров много. Платят они регулярно (в отличие от крупных предприятий). Если же крупный фермер поглощает более мелкие хозяйства, то обычно за аренду земли и техники платит до тех пор, пока не выкупит их, причем арендная плата такова, что бывшие хозяева могут не работать, получая ренту. Впрочем, не все так благостно. Фермерские хозяйства при более высокой производительности и лучшей организации труда нуждаются в гораздо меньшем числе работников, отношения с которыми уже не такие, как в колхозной «богадельне». Поэтому чем больше фермерских хозяйств, тем сильнее растет безработица, а с нею вместе -- алкоголизм и социальная напряженность. Своим рабочим фермеры помогают вести хозяйство на их подворьях. А как быть остальным? Если большинство индивидуальных хозяйств лишится традиционной неформальной поддержки колхозов, то это может оказаться даже более сильным дестабилизирующим фактором, чем потеря работы.