«Земщина» или «Опричнина»: историческое противостояние двух генотипов отечественной государственности

В.А. Должиков.

«Земщина» или  «Опричнина»: историческое противостояние двух генотипов отечественной государственности

По своему генотипу современная российская государственность, как считают некоторые исследователи, остается, по крайней мере, в потенции все той же империей¹. Системное восстановление пресловутой «вертикали власти» на рубеже 1990-2000-х гг., действительно, лишний раз подтверждает этот вывод. Что же касается внешнего ее камуфляжа под федерацию, так ведь это, в общем, не новинка для отечественной политической системы. Под формально федералистской аббревиатурой «СССР» в недавнем прошлом тоже скрывалась имперская государственность с поистине безграничными экспансионистскими устремлениями.

За последние годы критическая  масса сторонников реставрации государства имперского типа в России заметно увеличилась. «Не секрет, что многие из нас, - констатирует редактор популярного еженедельника, - до сих пор тоскуют по былому величию былой империи по имени Советский Союз, распад которой В. Путин назвал в свое время «величайшей геополитической катастрофой» XX века»².

Все четче усиливается «преемство»  современной российской государственности  с ее предшественницами и по способу  замещения главного субъекта верховной  власти³. Фактически возобновлен тот же самый принцип назначения преемника, который ввел Петр I в начале XVIII в., отменив сложившуюся традицию династического престолонаследия (по прямой мужской нисходящей линии). «Институт выборов, – справедливо замечает Ю.С. Пивоваров, – вот что могло отправить этот принцип в небытие. Но в реальной жизни этот институт был подменен произволом наследничества, «назначением» президента-наследника»⁴. Сегодня в Российской Федерации, по сути, сформировалась квази-монархическая форма правления. Главная отличительная ее черта – это институциональное ограничение полномочий персонифицированной президентской власти не конституцией, не правом и не парламентом, а своеобразным «корпоративным самодержавием» служилой чиновной номенклатуры, рассредоточенной по уровням традиционной для России бюрократической «пирамиды» государственного управления.

В рамках ныне действующей политической системы нейтрализовать очевидный  реванш имперской тенденции мог  бы, наверное, процесс воссоздания  государства национального типа, для всех институтов и субъектов политической власти которого системообразующий народ⁵ является главным источником и целью, а не средством. Но без жесткого давления на государство «снизу», то есть со стороны зрелой, вполне сформировавшейся национально-гражданской общности такой вариант вряд ли осуществим. Поэтому представляется логичным вопрос: а действует ли сегодня в реальной жизни России такой ее субъектный континуум, как гражданская нация? Думаю, что на данный вопрос можно получить пока лишь отрицательный ответ.

Если обратиться реалиям прошлого, то можно заметить, что не однажды главный субъект отечественной истории – русский народ – был близок к трансформации в настоящее национально-гражданское сообщество. Основные вехи растянутого по времени, крайне противоречивого процесса совпадают с этапами политического освобождения общества, которое развертывалось как «сверху», по инициативе государственной власти, так и «снизу», посредством спонтанного самоосвобождения и соответствующей структурной социальной самоорганизации великорусов.

Так, первая фаза этого процесса хронологически соотносится с периодом интенсивного формирования Великорусского (Московского) национального государства (80-е гг. XV – середина XVII вв.). Исходной точкой здесь можно считать победу Московского княжества в борьбе за политическую независимость от Ордынской державы (1480 г.). Но в этот же период внутри формировавшейся отечественной государственности стали вырисовываться имперские контуры, унаследованные сразу от двух прототипов: монголо-тюркской Орды⁶ и восточно-римской, православной Византии. Великий князь Московии заявил о себе тогда впервые как о наследнике византийских императоров. Он принял новую государственную геральдическую символику, позаимствованную от верховных правителей Константинополя: герб в виде двуглавого орла, «скипетр» и «державу». Видоизменилось и самоназвание государства. Появился новый титул: Иван III именовал себя в официальных документах уже «великим князем всеа Русiи» (но, заметим, еще не «России»). По оценке одного из исследователей-этнологов XIX в., «книжная и искусственная Русия, образовавшаяся от приращения к народной Руси греколатинского хвостика – несомненно византийского происхождения…». Имперская идеологическая транскрипция государственного этнонима «…была окончательно принята под влиянием Софьи Палеолог и сопровождавших ее ученых греков-политиканов». Прежняя формулировка исторического самоназвания страны – «Русь» – казалась «устарелой, слишком узкой, частной и провинциальной». Вместе со всеми этими новшествами московская власть впервые попыталась адаптировать и соответствующую государственную идеологию. Базовую матрицу ее составляла «гордая мечта о воссоздании на Москва-реке православно-византийской короны в ее вселенском значении и блеске»⁷.

Второй важный момент намечавшегося  противоборства двух тенденций в развитии отечественной государственности был связан с политическими реформами московской великой княгини Елены Васильевны Глинской и ее сына-преемника Ивана IV (30–50-е гг. XVI в.). Так, уже в 1539 г. была проведена «губная» реформа, в результате которой стали формироваться структуры земского общественного самоуправления. Значительный объем полномочий передавался верховной властью на места выборным старостам из числа «детей боярских», у которых помощниками являлись «излюбленные головы» и «целовальники» из «лучших» крестьян-общинников. Это и есть фундамент будущей русской «земщины», которую можно считать приблизительным отечественным аналогом европейской системы структурных органов национально-самобытного гражданского общества. В 1550-е гг. под руководством и при деятельном участии самодержавного, но пока еще «земского», молодого царя Ивана IV формировалась вполне адекватная новому периоду русской истории политическая общественно-государственная надстройка в виде представительной народной монархии.

Для нее были характерны: разделение властей на законодательносовещательную (аристократическая Дума, общегосударственное  собрание представителей сословий - Земский  Собор) и властно-исполнительную –  Избранная Рада (государев Совет), Приказы столичного центра⁸. На периферии страны местного областного и общинно-волостного земского самоуправления (губные и волостные старосты, сотские и тысяцкие, градские головы, гласные и приказчики, мирские поручики, посредники и целовальники и пр.). Подобная логика развития государственности самобытного русского типа должна была, казалось бы, привести к укоренению на отечественной почве первичных звеньев будущего национально-гражданского сообщества. В свою очередь, такой ход событий мог сделать необратимой постепенную эволюцию государственности в перспективном направлении к ограниченной «правомерной» и даже «правовой» (конституционной) монархии⁹. Тем более что в других странах Европы в XVI – XVII вв. синхронно развертывались аналогичные или похожие процессы.

Однако лишь в самом начале переломной эпохи политическая система страны существовала в форме великорусского национального государства, представляя собой не совсем еще сложившуюся самодержавно-земскую представительную монархию. Вскоре она стала превращаться в наднациональное государство с абсолютизируемой верховной авторитарно-патерналистской властью и полномочной самодержавной бюрократией. Постепенно в развитии отечественной государственности возобладала и стала доминирующей имперская тенденция. Решающую роль в этом коренном повороте русской истории сыграл, на мой взгляд, фактор успешной государственной экспансии в сопредельных территориях. Характерно, что в те же славные 1550-е гг. с поразительной легкостью Русское (Московское) государство раздвинуло свои границы на Востоке за счет неуклонной инкорпорации перманентно распадавшейся на отдельные улусы Ордынской державы. Впервые отечественная государственность становилась полиэтничной по составу подвластного населения. После того, как в нее вошли Ногайская Орда, Кабарда, Казанское ханство и Астрахань, а, в особенности, с переходом колоссальных территорий Сибири под власть московского государя был сделан решающий шаг на пути становления собственно России как евразийской сверхдержавы. Столь значительным территориальным приращением, как известно, московская верховная власть не ограничилась. В 1558 г. Иван IV круто развернул главный вектор экспансии «на германы», т.е. в западном направлении.

Для реализации проекта масштабной военной авантюры, предпринимаемой  в Балтии (Ливонская война), московское государство вынуждено было мобилизовать гигантские силы и средства, не соизмеримые с наличным финансово-экономическим потенциалом страны. Русское земское сообщество не могло поддерживать ориентированную на запад экспансионистскую политику, так как она коренным образом противоречила национальным интересам и приоритетам народа. По мере того, как Ливонская война затягивалась, Иван IV приступил к ликвидации ставших помехой его новому экспансионистскому курсу земских общественных институтов и структур. Действуя по известному принципу «сам тебя породил – сам и убью!», он отказывался от завершения национальной политической реформы.

Новый поворот Ивана IV привел к масштабным отдаленным последствиям. «Гениальным для самодержца ударом, – отмечает русский исследователь начала XX в. А.А. фон Бринкман, – он расслоил свою державу на опричнину и земщину и этим в долготу веков предначертал все ее исторические судьбы»³ (выделено мной - В.Д.) Специальное отмежевание Иваном IV Грозным «опричнины» – типологически полностью обособленной подсистемы государственного управления, где все должностные лица назначаются царем-самодержцем, – следует, по-видимому, расценивать как первую попытку выстроить империю. Об этом свидетельствует и появление в пространном титуле, составленном лично самим государем, характерной фразы о «скипетре Российского царствия». Хотя, как замечает исследователь, «…иногда, по надобности изображая себя «земским» царем, Иван IV еще называл себя государем «всея Руссии»¹⁰.

Создавая «государство в государстве», верховная московская власть фактически впервые в отечественной истории попыталась осуществлять политическую контрреформу, перечеркивающую положительные результаты собственных, притом успешных преобразований 1530–1550-х гг.¹¹ По внутренней сути своей, такая контрреформа являлась радикальным отрицанием земского принципа равносубъектной симметрии  русского гражданского сообщества и национального государства. Хотя по-настоящему стабильную Империю Иван IV Грозный так и не смог создать, а выделенный анклав опричнины вроде бы даже совсем ликвидировал. Но всю страну московский царь поставил в конечном итоге на опасную грань системного кризиса – будущей Великой Смуты.

Впоследствии выдвинутая Иваном IV идея государственности опрично-имперского типа обрела самостоятельную политическую жизнь. По верной оценке А.А. фон Бринкмана, «сущность опричнины как управления страною через чуждых ей и близких ко двору лиц, – управления, в котором усмотрение попечительной власти ставится выше твердых указаний закона, а голос народа заранее подозревается в крамоле против этой попечительной власти, – эта сущность осталась и определяет историю России вплоть до настоящего времени» (курсив автора. А.Б.)¹².

Существование «опричнины» как  системообразующего институционального ядра российской государственности современная отечественная историография ограничивает чаще всего по сложившейся концептуальной схеме лишь хронологическими рамками второй половины правления Ивана IV. Но теперь в исследовательской литературе можно встретить и совсем иную точку зрения², которая ближе всего к разработанному С.Ф. Платоновым еще в начале XX в. классическому подходу к этой теме. Доминантой российской истории, согласно данной концепции, являлось длительное, циклично-вековое противостояние двух основных типов государственности: «земщины» и «опричнины», с преобладанием последней ¹³.

В связи с этим особый интерес представляют 1610-е гг., когда  русское земское сообщество добилось существенного, но временного, к сожалению, успеха в закреплении более выгодной для него тенденции. Период Великой гражданской войны в России начала XVII в. (Смуты), с одной стороны, завершился, как известно, победой национально-патриотических сил. Объединялись они вокруг земской идеи «народосоветия» (термин А.П. Щапова), а возглавлялись двумя знаковыми лидерскими фигурами: «гражданином № 1» К. М. Мининым и принадлежавшим к старорусской династической фамилии Рюриковичей князем Дмитрием Пожарским. События 1612-1613 гг. внешне выглядят как полный символический триумф «земщины» и как вытеснение из реальной политики «опричного» начала. Но, с другой стороны, результатами победы русского патриотического общественного движения «Советов всей земли» ни тот, ни другой из «спасителей России» воспользоваться не сумел. Верховная власть во временно утвердившейся земской представительной монархии оказалась в руках клана Романовых – выходцев из придворной группировки московских служилых бояр. Старший из них – Федор Никитич Романов – будущий высший иерарх российской Православной церкви Филарет – подбирался к вершинам государственной власти еще при выборном земском царе Борисе I (Годунове). По своему менталитету Романовы являлись вовсе не аристократами-«земцами», а скорее пронырливыми и энергичными бывшими царедворцами, холопами-«опричниками». Хотя, надо признать, что  властные полномочия новой выборной русской династии были санкционированы «волей и милостью народной» на историческом Земском Соборе 1613 г.

Политический тандем первых Романовых – царя Михаила I и патриарха Филарета I – как бы олицетворял собой кратковременный (1613–1649 гг.) период существования великорусской национальной государственности в ее развернутом теократическом, православно-соборном варианте, в уникальной форме «двуглавой» и «двуединой» земской монархии.

Однако во время правления  царя Алексея Михайловича Романова (вторая половина XVII в.) верховной власти удалось сначала подорвать, а затем и полностью разрушить не устойчивую еще симметрию земской общественно-государственной системы. Снова обрела силу ранее доминировавшая имперская тенденция. Такому варианту развития государственности способствовало, на мой взгляд, крупное поражение сторонников «земщины» на завершающем этапе законодательной деятельности Собора 1649 г.. Большинство его представителей согласилось тогда с юридическим оформлением института крепостного права (отмена традиционной процедуры «Юрьева дня»), что больше всего соответствовало не интересам ранее влиятельного слоя свободных земских бояр-вотчинников, а потребностям служилых дворян-помещиков.