Эволюция социальных стран Тропической Африки. Появление и развитие буржуазии

       На  Пятом Панафриканском конгрессе определился для Африки так называемый третий путь развития, отличный как от капитализма западного образца, ассоциированного ими с колониализмом, так и от модели советского коммунизма, неприемлемой ввиду ее классового характера и атеистической направленности.

      В 70-80-х гг. резко возросла безработица. Сокращение рабочих мест, на чем настаивал МВФ, варьировало от страны к стране, но везде оно принимало масштабный характер. По оценкам ООН, количество безработных в Африке возросло с 9,7 млн. человек в 1984г. до 22 млн. человек в 1987 г. Беспрецедентных масштабов достигла в эти годы и утечка умов. Около 70 тыс. специалистов с высшим и средним образованием покинули свои страны и уехали в Европу, в Азию и США.

       Серьезным просчетом политики структурного урегулирования явилось отсутствие в ней защитных мер для беднейших слоев населения, отказ от государственных дотаций на продукты питания и товары первой необходимости. Резко поднялись цены. Были свернуты программы национального здравоохранения и образования. Другие направления развития также не были подкреплены финансовой помощью со стороны зарубежных инвесторов. Страны, где проводились реформы по сценариям МВФ и Мирового банка, были охвачены выступлениями населения, в ряде из них произошли государственные перевороты.

       К середине 1980-х гг. экономический и социальный кризис в Черной Африке стал настолько серьезным, что ООН была вынуждена сделать попытку придать африканскому региону особый статус. Была разработана специальная программа действий ООН по обеспечению экономического подъема и развития в Африке на 1986— 1990-е гг. Все усилия ООН оказались тщетными, ибо не был изменен диспаритет цен на сырьевую и промышленную продукцию, в результате чего африканские страны теряли до 6 млрд. долл. ежегодно (в сравнении с серединой 1970-х гг.). Ухудшение условий торговли резко сузило возможность накопления, отсюда сокращение объемов производства в течение 1980-х гг. на 1% ежегодно. Снизился и объем экспорта. Так, в 1986 г. по сравнению с 1985 г. он уменьшился на 29%, т. е. с 64 млрд. долл. до 45. На африканские страны приходилось только 5% внешнеторгового товарооборота Запада, а во внешней торговле Африки доля последнего составляла около 70%. Подобная ситуация позволяла ТНК и в 1980-е гг. не изменять своей цели — извлекать прибыль. Западные компании и банки получали из Африки более 20% прямых доходов. Включенность Африки в систему мирового капиталистического хозяйства со сложившимися неоколониальными экономическими отношениями привела экономику Черного континента к концу 1980-х гг. в тупик. В 1991 г. в отчете Генерального секретаря ООН прозвучало, что программа по развитию Африки на 1986—1990 гг. оказалась проваленной.

       С началом 90-х годов в странах  Тропической и Южной Африки произошли  перемены - не только важные, но и весьма сложные, многозначные. Они вызваны как тенденциями развития самих африканских государств, прошедших к этому времени уже немалый путь, так и событием всемирного значения: окончанием "холодной войны". Прекратилась борьба двух блоков за влияние на Африку.

       Проявляются тенденции к демократизации, к созданию гражданского общества. Большинство государств, где существовала однопартийная система, перешли к многопартийности. Правящие партии, в программах которых еще сохранялись положения о марксизме-ленинизме, отказались от этих установок, а в Эфиопии режим Менгисту Хайле Мариама, придерживавшийся таких положений, был свергнут в мае 1991 г.

       Вместе  с тем в 90-е годы этот регион охватили еще большие межэтнические конфликты  и гражданские войны, чем в  предыдущие десятилетия. Гражданская  война с ярко выраженной этнической окраской, начавшаяся в Либерии в 1989 г., привела к массовому бегству жителей в соседние страны. Число беженцев достигло 1 млн. человек. Страна оказалась в состоянии разрухи. Лишь введение международных вооруженных сил несколько приглушило конфликт.

       Внутриполитическая  обстановка в соседней Республике Сьерра-Леоне  была дестабилизирована в результате военных переворотов и вооруженных  конфликтов, также приведших к  гражданской войне. Вмешательство  Организации африканского единства и ООН также несколько смягчило остроту конфликтов, но экономика страны - в состоянии глубочайшего кризиса.

       В Сомали борьба между множеством военно-политических организаций, сформированных на кланово-племенной  основе, привела к разрушению многих государственных структур и вызвала угрозу распада единого сомалийского государства. ООН провела в 1992-1995 гг. ряд операций, направленных на стабилизацию положения, но ожидаемых результатов они не принесли.

       Кровавая  трагедия развернулась в Руанде и  Бурунди. Резкое обострение борьбы между народами тутси и хуту в середине 90-х годов привело к геноциду, жертвами которого в Руанде стали около 1 млн. человек. В Бурунди более 600 тыс. человек бежали в другие районы страны и еще более 350 тыс. - за ее пределы. Обстановка в Руанде и Бурунди усугублялась событиями в соседней Демократической Республике Конго, государстве, намного большем по численности населения (почти 50 млн. человек в 1999 г.) и по площади. Диктаторский режим Мобуту, установленный с 1965 г. в результате военного переворота, вызывал все большее недовольство в стране. Широкая вооруженная борьба против этого режима привела в 1997 г. к свержению Мобуту, но и новое правительство во главе с Л.-Д. Кабилой не смогло преодолеть нараставший долгие годы глубокий социально-экономический кризис и смягчить этнические противоречия. Вооруженная борьба против этого правительства, развернувшаяся на востоке страны, поставила под вопрос само сохранение Конго как единого государства.

       В конголезский кризис оказался втянут ряд государств Африки: ЮАР, Ангола, Намибия, Уганда, Руанда, Зимбабве. Все они заявили о необходимости урегулировав ния конфликта, но при этом одна группа африканских государств поддержала центральное правительство Конго, а другая - повстанцев.

       Правительство Зимбабве пыталось в 2000 г. отвести от себя гнев народа, разжигая ненависть к белым и поощряя захват ферм, принадлежащих белым.

       Такие и подобные трагедии характеризуют  положение на большой части Тропической  и Южной Африки. В 90-х годах  социально-экономический кризис становился все более очевиден. Этно-политические раздоры и религиозно-политический экстремизм приводили к ослаблению государственной власти и к угрозе самому существованию ряда государств. Шло отставание Африки от других регионов "третьего мира". Высокие темпы прироста населения еще больше обострили проблему занятости. Города не могли справиться с быстрым ростом урбанизации (в 2000 г. в Киншасе было уже около 5 млн. жителей, в Аддис-Абебе - около 3 млн.). Больно била по экономике Тропической и Южной Африки и конъюнктура мирового рынка: снижение цен на многие виды сырья. В 1996 г. во многих странах Африки (Гана, Замбия, Конго-Заир, Либерия, Малагасийская Республика, Нигер, Руанда, Сенегал, Чад, Центральной африканская Республика) среднедушевой доход был ниже уровня 1960 г.

       К концу 90-х годов в некоторых  государствах Африки все же наметился  экономический рост, но еще нет  достаточных оснований для уверенности, что этот рост окажется стабильным [2].

       На  пороге XXI в., оказавшись на периферии мирового рынка, Африка стала авансценой дальнейших деструктивных процессов. Стремились к модернизации, вкладывали средства в образование, здравоохранение, программы социальной защиты. И хотя достигнутые результаты в этих областях были относительно скромными, с проведением реформ в 1990-х гг. они стали абсолютно плохими. Отход государств (по рекомендациям извне) от управления социальной сферой лишил большинство населения доступа к системам образования и здравоохранения. Если в 1960 г. расходы Ганы на просвещение на душу населения составляли 4,2 долл., возросшие затем до 12 долл. в 1972 г., в 1990-х гг. составили 1 долл. Всемирный банк настаивал и на том, чтобы африканские правительства прекратили финансирование государственных университетов. В 1990-е гг. фактически исчезли условия для создания прослойки высокообразованных специалистов, профессиональной элиты. Свертывание системы здравоохранения привело к охвату стран Африки южнее Сахары эпидемией СПИД. Из 34 млн. человек, пораженных им во всем мире, около 70% живут и умирают в Тропической Африке.

       Подсчитано, что ежегодный приток новых капиталовложений ТНК в развивающихся странах, включая Африку, составлял в 1990-е гг. около 8 млрд. долл., а их прибыли и перевод средств в развитые капиталистические страны — около 25 млрд долл. Прибыли, которые дают капиталовложения в развитых странах, составляли 14%, а в развивающихся странах, прежде всего в Африке, - 65,7%. Неоколониалистский метод неравноценного обмена приносил монополиям миллиардные прибыли, а развивающимся странам Африки — серьезные потери.

       Логика  свободной конкуренции как непременная  норма неолиберальной экономики сделала невыгодным выращивание пшеницы, риса, других необходимых для населения злаковых культур, способствовала переводу их на натуральное производство. В местном промышленном и ремесленном производстве сложилась подобная ситуация. Ввиду их неконкурентоспособности и нерентабельности многие производства пришли в упадок [1, c.494-496].

       Немалую роль, видимо, в консервации отсталости Африки сыграло и рабство. Не столько как институт (рабство как институт было известно всему миру а в цивилизованных обществах Азии сохранялось веками и кое-где дожило почти до наших дней), сколько как важный элемент нормы отношения к человеку. Иноплеменник в Африке - как, впрочем, и повсюду - всегда не считался за человека. Его можно было убить, даже съесть (сердце или печень поверженного врага считались придающими съевшему мужество). Можно было помиловать и включить в свою общность и в семью на правах ее младшего члена, зависимого неполноправного человека. Можно было продать на вывоз, чем и занимались арабские и иные купцы в Африке еще задолго до появления там первых европейцев.

       Этническая  рассредоточенность и обилие языковых, этнических и иных граней содействовали  тому, что чужеземцев в Африке всегда было много. Рабом мог стать любой - стоило лишь ему уйти за пределы небольшой зоны обитания его родного коллектива. Отношение же к чужеземцу как к рабу во многом формировало общее отношение к человеку и к человеческой жизни как таковой. Она мало чего стоила и к ней относились легко. Тем более это было характерно для больших политических объединений, вожди которых убивали противников тысячами и не останавливались перед тем, чтобы с той же бесцеремонностью и жестокостью обеспечивать абсолютное повиновение подданных. О гуманности и милосердии, о человечности в том смысле, как об этом говорится в формирующих сознание цивилизованных обществ древних религиозных или философских текстах (достаточно напомнить об учении Конфуция, о поисках упанишад), в таких условиях говорить не приходится. Отнюдь не стремясь как-то реабилитировать португальскую и всю европейскую работорговлю с ее бесчеловечным отношением к африканцам (а ведь христианство как раз учило человечному отношению к людям, что и делает эту работорговлю со всеми ее жестокостями не просто бесчеловечной, но цинично-мерзкой), стоит все же еще раз заметить, что не она сама по себе повлияла на отставание Африки. Она просто использовала то, что уже там было.

На примере  африканской работорговли видно, что  в тех нередких случаях, когда ставка была высокой, а дело сулило неслыханные барыши, частнособственническая страсть к наживе сметала со своего пути все остальное, включая и набожные поучения католических патеров, которые в той же Конго, видимо, проповедовали христианское человеколюбие. В условиях работорговли эта проповедь не могла иметь успеха, о чем и свидетельствуют сектантские выступления в Конго. И все же жители Конго и других районов Африки, в частности Южной, не могли не воспринять кое-чего от христианства как развитой религиозной доктрины, которая пропагандировалась к тому же веками. Но, во-первых, они неизбежно воспринимали эту доктрину, иначе, чем европейцы, сочетали ее со своими привычными верованиями и представлениями в сложном синкретическом синтезе, под знаменем которого и формировались еретические движения. А во-вторых, христианство мало что сумело привнести в привычный образ жизни и культуру местного африканского населения, как то, впрочем, касается и ислама на суданском севере. В конечном счете христианизированное меньшинство африканцев (как и его исламизированное меньшинство в Судане) так и не становилось более передовым или развивавшимся более быстрыми темпами. Привнесенные религии в Африке (в отличие от того, что бывало в других регионах) так и не сумели заполнить цивилизационный вакуум. Развитие континента и после этого шло чрезвычайно замедленными темпами [5, c. 305-306].

       В этом контексте мы должны понять каждую из трех моделей колонизации, действовавших в Африке:

1. торговая экономика, включающая мелкое крестьянство в мировой рынок тропических продуктов, подчиняющая его власти рынка контролируемых олигополий, давая возможность свести плату за крестьянский труд к минимуму и расходовать землю;
2. дешевым трудом путем насильной миграции из других резерваций, ведущих традиционный сельскохозяйственный образ жизни;
3. экономика грабежа, который компании-концессионеры проводят путем взимания налогов с товаров, завозимых извне – там, где местные социальные условия не позволяют организацию «торговли» или наличие полезных ископаемых оправдывает создание резерваций, из которых будут поставляться избыточные рабочие руки. Бассейн Конго принадлежит как раз к третьей категории.

       Результаты  такого включения в мировой капитализм стали катастрофическими для  африканцев. Во-первых, оно задержало на столетие приход сельскохозяйственной революции. Прибавочная стоимость могла извлекаться из труда крестьян и из богатств, предлагаемых природой, без вложений в модернизацию (без машин и удобрений), без реальной платы за труд (воспроизводящий себя в рамках традиционной самодостаточности) и даже без гарантий поддержки природных условий производства богатств (бесконтрольное использование почв и лесов). В то же время этот метод использования природных ресурсов применялся в рамках неравного межнационального разделения труда, сложившегося в то время, что исключило формирование местного среднего класса. Более того, каждый раз, когда последний начинал формироваться, колониальные власти спешили подавить этот процесс [7].