А. Ф. Керенский

2 марта он явился  на пленарное собрание и разыграл  политическую сцену, давшую ему  все желаемое. Керенский смиренно  сообщил депутатам, что уже  стал министром юстиции. 

Эмоциональный накал  в зале быстро нарастал. «Речь эта  была страстным воплем о нравственной поддержке, об оправдании сделанного им шага», - писал очевидец событий С. Мстиславский».

Члены Совета вскочили со своих мест, подхватили его на руки и как нечто совершенно бесценное  внесли в зал заседаний Временного правительства. После этого акта Керенский по всякому поводу и без него заявлял, что является «всенародно избранным» членом правительства.

Керенский активно  участвовал в обсуждении условий  соглашения между исполкомом Петроградского Совета и членами Временного правительства. Разговор шел чрезвычайно тяжело, и чашу весов в пользу правительства склонил опять-таки Керенский. Яростные споры вокруг пунктов программы подействовали на него удручающе. 

Он вышел на сцену  последним, занял место не в центре сцены, как это делали другие участники  дискуссии, а где- то с краю, на самом левом ее фланге. С. Мстиславский, лично наблюдавший этот момент, писал о выступлении Керенского: «Весь в черном, доверху застегнутый, прямой как свеча, торжественный и бледный... и как-то по- новому, тягуче, звучал пытавшийся «чеканить» слова хрипловатый голос. И весь он, от головы до ног, казался нарочитым, словно подмененным... Он опускает бескровную руку за шелковый лацкан сюртука, вынимает красный, кровяным пятном платок и взмахивает им по воздуху, овевая лицо».* * Керенский А. Ф. Указ. соч., с. 144. 

В итоге программа  прошла под аплодисменты присутствующих, хотя в ней оказались обойдены такие важнейшие для того времени  проблемы, как заключение демократического мира и скорейшее решение аграрного  вопроса. Сам Керенский удивлялся тому, как в условиях острейшей дискуссии и мощного давления со стороны рабочих и солдат такое могло случиться.А. Ф. Керенский с огромной энергией и радостью включился в работу Временного правительства. 

У него был чрезвычайно  напряженный ритм работы. Он работал 24 часа в сутки, за вычетом того, что нужно урвать на сон, на еду, лишь бы не упасть на ходу. 

Как только Керенский  стал министром юстиции, он ввел целый  ряд новшеств, и одно из них - практика рукопожатий с незнакомыми ему  лицами. С неподдельным и искренним чувством он жал руку всем - швейцару, посетителям, находившимся в приемной, участникам митингов и собраний, солдатам и матросам. Иногда случилась так, что после возвращения из поездки по стране он какое-то время не мог писать: отказывала рука. 

Биограф Керенского рассказал об одном из таких эпизодов: «Вот он явился в министерство с  обычно усталым лицом. На нем все  та же куртка, знакомая публике. Правая рука на перевязи. Это результат  дружеских рукопожатий во время  одной из поездок по фронту демократии». 

После так называемого  апрельского кризиса в состав первого коалиционного правительства  А. Ф. Керенский вошел как военный  и морской министр. Как только Керенский получил давно желанный портфель, он преобразился даже внешне.  

Керенский развил колоссальную энергию, направленную на приведение армии в состояние, необходимое для перехода в наступление. И. Г. Церетели, непосредственно наблюдавший за поведением министра, писал, что он «имел большие субъективные наклонности к сильной власти, к командованию».*

Александр Федорович  выступал в полках и соединениях, на судах и базах, в штабах и  окопах, на съездах, в управах и  думах. Он обрушивал на головы солдат, матросов, офицеров сильнейший словесных  шквал, настоящий водопад слов.

Керенский переживал  апогей своей известности и славы, он стал главным героем всероссийской политической сцены. «В этот период, - отмечал И. Г. Церетели, - популярность Керенского достигла в самых широких кругах высшей точки».Готовя наступление, Керенский почти все время был на фронтах.  

Провал наступления  армии и июньское восстание в  Петрограде заставили Керенского вернуться  в столицу. В мемуарах он писал, что  застал председателя правительства  князя Львова «в состоянии ужасной  депрессии, которая не позволяла  ему выполнять обязанности главы республики».

7 июля их взял  на себя Керенский. Однако это  уже было другое правительство,  которое сразу же стало проводить  откровенно авторитарные методы  борьбы против оппозиции. 

3. А. Ф. Керенский - глава  правительства

Керенский весьма ответственно относился к новой должности. Он разработал и внедрил свой режим работы Совета министров. Премьер строго следил за тем, чтобы министры не обращались друг к другу фамильярно, а называли себя по имени-отчеству и непременно указывали: «Господин министр такой-то». Во время заседания Кабинета Керенский не позволял его членам самовольно покидать зал, не поставив его в известность. Когда все же такое случилось, он нарочно громко спрашивал: «Господин министр такой-то, позвольте узнать основания вашего ухода». Многих это шокировало и даже смешило. А. Демьянов, постоянно присутствовавший на заседаниях нового кабинета, отмечал, что поведение Керенского в качестве председателя Совета министров напоминало «школьное обращение». 

Тем не менее, Керенскому удалось повысить интенсивность работы правительства. Его заседания проходили ежедневно; открывались они обычно в 8 часов вечера и нередко продолжались до глубокой ночи. Усилилась управляемость и организованность министров. Новый премьер быстро навязал им свою волю. Без его согласия и одобрения никто ничего не делал.

Правительство Керенского получило поддержку Петроградского Совета рабочих и солдатских депутатов. В воззвании «Ко всему населению», подписанном ЦИК Советов, объявлялось: «Мы признали Временное правительство правительством спасения революции. Мы признали за ним неограниченные полномочия и неограниченную власть. Его приказы да будут законом для всех». 

За это министры-социалисты должны были отчитываться перед Советом  не менее двух раз в неделю. Это  требование для Керенского и его временных попутчиков было досадной помехой, но не более того.

Одной из крупных  акций нового правительства явилось  назначение командующего 8-й армией Л. Г. Корнилова главнокомандующим  Юго-Западным фронтом, а затем и  Верховным главнокомандующим. 

Именно в нем, стороннике железной дисциплины, Керенский увидел человека, способного вытравить дух  «вольности» из армии. Как только Корнилов занял ключевую позицию, достаточно высокую для давления на правительство, он совместно с комиссаром Юго-Западного фронта Б. В. Савинковым предложил правительству ввести смертную казнь на фронте. Это требование в спешном порядке было поставлено на обсуждение. Заседание вел Керенский, только что вернувшийся с фронта. В самом начале заседания на его имя поступила телеграмма от Скобелева, командированного для ликвидации Тарнопольского прорыва и извещавшего главу правительства, что обстановка там катастрофическая, что командующий фронтом поставил заградительные отряды на пути отступления войск и приказал открывать огонь по бегущим солдатам. Все это так подействовало на министров, что они, по словам Церетели, «не колеблясь, голосовали за меры, предложенные Керенским», т. е. за введение смертной казни. 

Керенский открыто  стремился к режиму единоличной  власти. Как утверждал В. М. Чернов, Керенский последовательно удалял из правительства «одну за другой все крупные и красочные фигуры, заменяя их все более второстепенными, несамостоятельными и безличными. Тем самым создавалась опасность «личного режима», подверженного случайностям и даже капризам персонального умонастроения». 

Он обменивался  телеграммами с коронованными особами  европейских стран, в частности  с королем Британской империи  Георгом, и переживал счастливейшие  минуты в своей жизни. Однако и  теперь он не мог позволить себе спокойно упиваться властью. Чтобы держаться «на плаву» в качестве наднациональной фигуры, он вынужден был лавировать между различными политическими течениями.

С целью укрепления своих позиций Керенский преложил созвать Государственное совещание в Москве. Однако эти надежды не оправдались. Выступил на совещании он неудачно. Керенского явно заносило в сторону насильственных мер и жертв. «Этот человек, - отмечал П. Н. Милюков, - хотел как будто кого-то устрашить и на всех произвести впечатление силы и власти... В действительности он возбуждал только жалость».

Так называемый корниловский мятеж, рассчитанный на ликвидацию существовавшей тогда власти, Керенский использовал  для расширения своих полномочий.  

Через несколько  дней, 1 сентября 1917 г. такое невиданное положение государственной власти Керенский закамуфлировал необычным для России органом - так называемой Директорией. Он приблизил к себе четырех совершенно невзрачных в политическом отношении лиц, которые ни в чем не могли ограничить его единовластия.  

Кроме того, Керенский, узурпировав важнейшую прерогативу  Учредительного собрания, провозгласил Россию республикой. Характеризуя новый  режим, установленный Керенским, Н. Н. Суханов писал: «В послекорниловской  атмосфере он был злобен и нагл, как никогда». Керенский держал в своих руках всю полноту власти, по мнению Н. Н. Суханова, «единолично правил страной и решал ее судьбу». 

Он буквально упивался и всевластием, и бесконтрольностью. Без каких бы то ни было консультаций, практически единолично он издавал указы и постановления по самым различным вопросам государственной и общественно-политической жизни. Керенский ограничивал или запрещал деятельность политических партий, закрывал газеты и журналы, вносил изменения в законы о вывозе денег и других ценностей за границу, разрешал и даже отменял съезды и совещания. Он легко и просто раздавал государственные должности, самолично назначал послов, принимая в расчет исключительно знакомства и личную преданность.

В широких слоях  населения возникал вопрос: а что же дало свержение царизма и установление нового режима? И все чаще они приходили к выводу, что улучшения в их жизни не наступило.

Весьма пессимистично  оценивали итоги революции крестьяне.

Таким образом, к  моменту октябрьского вооруженного восстания Керенский лишился не только народной поддержки: он потерял политический кредит и тех партий, с помощью которых пришел к власти. Началась агония администрации Керенского, стремительный развал всех ее структур.

О состоянии власти того времени Н.Суханов писал: «Никакого управления, никакой органической работы центрального правительства не было, а местного - тем более... Министров нет, либо не то есть, не то нет. А когда они есть, от этого не лучше. Кто из населения признает их? Кто из сотрудников им верит? Ни для кого не авторитетные, ни к чему не нужные, они дефилируют и мелькают как тени под презрительными взглядами курьеров и писцов. А их представители, их аппарат на местах - о них лучше и не думать. Развал правительственного аппарата был полный и безнадежный». 

Власть Керенского оказалась в состоянии паралича. Она потеряла всякую опору в обществе. И тогда Керенский сыграл последний  акт грандиозной драмы, развернувшейся в России. Он оставил свой высокий  пост и покинул столицу. По этому  поводу С.Мстиславский едко заметил: «Керенский бежал за подкреплением, как всегда в таких случаях пишут».* Власть оказалась в руках большевиков. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Заключение 

Лидер и основатель партии социалистов-революционеров В. М. Чернов, не очень хорошо относившийся к Керенскому, тем не менее признавал, что именно в нем после февраля 1917 г. персонифицировалась идея демократии. И действительно, на первых порах Керенский сумел занять такую позицию, что его поддерживали, с одной стороны, социалистические партии и Советы, а с другой - кадеты, которые во время правительственных кризисов заявляли, что могут войти в коалиционное правительство, только если его возглавит Керенский.

Вместе с тем  Керенский не хотел ни с кем  делить власть, претендовал на роль не просто главы правительства, а вождя, кумира масс и упивался лестью... Он был сын своего времени, выдвинутый на авансцену временем переменчивым, неустойчивым, временем размежевания и борьбы политических сил, когда в российской демократии не было единства и шла борьба двух направлений - социал-демократического и народнического.

«Да, тяжелое бремя  история возложила на слабые плечи! - писал Н. Н. Суханов. - У Керенского были, как говорил я, «золотые руки», разумея под этим его сверхъестественную энергию, изумительную работоспособность, неистощимый темперамент. Но у Керенского не было ни надлежащей государственной головы, ни настоящей политической школы. Без этих элементарно необходимых атрибутов незаменимый Керенский издыхающего царизма, монопольный Керенский февральско-мартовских дней никоим образом не мог шлепнуться со всего размаха и не завязнуть в своем июльско-сентябрьском состоянии, а затем не мог не погрузиться в пооктябрьское небытие, увы, прихватив с собой огромную долю всего завоеванного нами в мартовскую революцию».

Но он был действительно незаменим и монополен. Керенский с его «золотыми руками», с его взглядами и надеждами, с его депутатским положением, с его исключительно широкой популярностью волей судеб назначен быть центральной фигурой, революции, по крайней мере ее начала.

Вся биография этой удивительной личности вмещается почти без остатка в несколько месяцев 1917 г. Все остальное - и то, что он родился в 1882 г. в том же Симбирске и в той же учительской среде, где на несколько лет раньше увидел свет его будущий соперник и победитель Ленин, и то, что в 1912 г. молодым адвокатом он стал депутатом Государственной думы и вошел в численно незначительную фракцию трудовиков, и то, что впоследствии, после поражения, тенью прошлого 50 лет жил в изгнании (в Париже, Лондоне и, наконец, в Нью- Йорке), - как будто относится к другому лицу... Он вызвал неумеренное восхищение одних и столь же безмерную, но уже провожающую его даже до могилы ненависть других. Ни того, ни другого, по совести говоря, он не заслужил.