Теория социальной пассионарности и культура

Численность этноса и его  территория значительно сокращаются, он может легко стать добычей более пассионарных соседей.  
Меняется императив поведения: «Будь таким, как мы!». Причем определяют его отныне люди нетворческие и нетрудолюбивые, эмоционально и умственно неполноценные, но при этом обладающие повышенными требованиями к жизни (не выходящими, правда, за пределы того, чего нельзя съесть или выпить). Всякий рост становится явлением исключительным, трудолюбие подвергается осмеянию, интеллектуальные радости вызывают ярость. Все продажно, никому нельзя верить, ни на кого нельзя положиться. Идет настоящий естественный отбор. Но тут-то и наступает возмездие. Субпассионарии разъедают тело народа, как клетки раковой опухоли организм человека, но, победив, т.е. умертвив соперника, они гибнут сами.  
Классический пример - Рим эпохи поздней империи, Китай с XVII в., Русь перед нашествием татаро-монголов.

Фаза обскурации предшествует гибели этнической системы или переходу ее к состоянию гомеостаза, которого может достичь лишь незначительная здоровая часть этноса.

Иногда возникает фаза регенерации— временного восстановления этнической системы после обскурации за счет сохранившейся на окраинах ареала пассионарности. Например, Византия в последний период своей истории. После падения Константинополя в 1204 году под натиском крестоносцев казалось, что великая империя погибла безвозвратно, от нее остался крохотный обломок - Никейская империя, окраина Византии. Но именно из нее через 50 лет смогла возродиться Византийская империя, которая, правда, была только тенью прежней великой страны, но она просуществовала еще 200 лет. Это смогло произойти только за счет того, что в фазе обскурации именно на окраине ареала обитания этноса сохранилась повышенная пассионарность.

Но в любом случае —  это короткий всплеск активности накануне завершения процесса этногенеза, которым является мемориальная фаза. В этой фазе этническая система уже утеряла пассионарность, и лишь отдельные ее члены продолжают сохранять культурную традицию прошлого. Память о героических деяниях предков живет в фольклоре, легендах.  
Такую картину мы наблюдаем на Алтае. Там живут телесы, теленгиты, телеуты, алтайцы. У всех есть богатый былинный эпос. Такую же картину можно увидеть у киргизов Тянь-Шаня, индейцев пуэбло и других, некогда могучих этносов, превратившихся в малочисленные «племена».⁸

После конца динамических фаз этногенеза уцелевшие люди не становятся хуже, слабее или глупее прежних. Изменяются не люди, а этническая системная целостность. Раньше рядом  с обычным большинством были пассионарии, многим мешавшие, но придававшие этносу сопротивляемость и стремление к переменам. Агрессивность этнической системы исчезает, но снижается и ее резистентность (сопротивляемость). А это значит, что взамен приобретений наступает время утрат.  
Дальше все зависит от соседей. Если они не будут нападать, то остатки этноса продолжат меняться, превращаться в милых, безобидных людей, гостеприимных и доброжелательных. Они постепенно теряют память о прошлом, а вместе с ней и ощущение времени. На конечном этапе они просто ограничиваются констатацией смены времен года и даже просто дня и ночи. Так живут чукчи — прекрасные охотники, создавшие развитую мифологию. Сходную картину демонстрируют племена Центральной Африки, члены которых не знают даже, сколько им лет (при этом они прекрасно ориентируются в джунглях). Но эти этносы живут в контакте с более пассионарными соседями, которые держат их в форме. Если же этого не будет, то остатки этноса могут просто вымереть из-за отсутствия желания жить. Такие этносы сегодня живут в некоторых заповедниках.

Переход от мемориальной фазы к законченной форме этнического  гомеостаза имеет очень плавный характер и выглядит как постепенное забвение традиций прошлого. Жизненный цикл повторяется из поколения в поколение, система сохраняет равновесие с ландшафтом, не проявляя каких-либо форм целенаправленной активности. Этнос в это время состоит почти целиком из гармоничных людей — достаточно трудолюбивых, чтобы обеспечить всем себя и свое потомство, но лишенных потребности и способности что-либо менять в жизни.

В таком состоянии этнос  может существовать неограниченно  долго, если только не станет жертвой  агрессии, стихийного бедствия или не будет ассимилирован. Тому пример — народы Австралии, Крайнего Севера, пигмеи Центральной Африки.

Новый цикл развития может  быть вызван лишь очередным пассионарным толчком, при котором возникает новая пассионарная популяция. Но она не реконструирует старый этнос, а создает новый, давая начало очередному витку этногенеза - процессу, благодаря которому Человечество не исчезает с лица Земли.

Таким образом, согласно теории пассионарности, вся этническая история связана с постепенным расходованием пассионарной энергии и, соответственно, с понижением преобразующих возможностей этноса. Причем в различные периоды истории этнос по-разному реагирует на своих героев-пассионариев. Если в период подъема пассионарности герои становятся признанными и уважаемыми лидерами общества, то в период пассионарного спада они воспринимаются как «возмутители спокойствия» и становятся «белыми воронами» или «персонами нон-грата».⁹

Главным достижением теории Гумилева следует считать то, что  он на огромном историческом материале  выявил однотипную последовательную смену  фаз наиболее стабильных человеческих общностей (определяемых им как этнические) – от первоначального объединения  людей на основе их общего стремления следовать неким достаточно отвлеченным  идеалам до превращения этой общности в нестойкий конгломерат безыдейных эгоистов. 

 

 

                                    

2. «Неоевразийство» и его критика

2.2. Последователи Л.Н. Гумилева

Сам Гумилев не формулировал исторических игеополитических выводов на основании своей картины мира. Это сделали его последователи. Такое направление в целом получило название «неоевразийство», которое имеет, в свою очередь, несколько разновидностей. Не все они наследуют идеи Гумилева, но в целом его влияние на эту идеологию остается очень

сильным.¹⁰

Евразийство, после десятилетий забвения (запреты властей предержащих, усилий придворных ученых и т. д.) вновь возрождается, причем процесс идет весьма стремительно. Об этом говорит поток публикаций в журналах, газетах. Вышло несколько номеров евразийского обозрения «Элементы», сборника «Пути Евразии», а самое главное рост тиражей работ историка, этнографа, географа Л.Н. Гумилёва. Интерес к его научным трудам, к идеям первых русских евразийцев, которых он вызвал из забытья, возник у весьма широкого круга читателей.

Евразийство вызывает интерес и в других странах мира: от самых больших – сверхдержав до самых крошечных, таких, как Великое княжество Монако или Лихтенштейн. Американские историки, политологи, советники президентов и монополий регулярно в течение 1990-х гг. публиковали обстоятельные аналитические материалы по таким проблемам, как положение России, Россия и Европа, Россия между Европой и Азией. В число евразийцев входят американские ученые русского или советского происхождения, например А. Рязановский и А. Янов, американский геополитик М. Вассин, бывший советник Президента США Дж. Картера по национальной безопасности, ныне советник крупной американской корпорации, давний ненавистник СССР, а сейчас России – политолог З. Бжезинский.¹¹

Последователи евразийцев сделали  не только выводы из наследия Гумилева, но и сформировали целое направление в науке, получившее название «неоевразийство». Оно имеет несколько разновидностей.

Одну из них являют представители  течения национальной идеократии имперского континентального масштаба, объединившиеся вокруг газет «День», «Завтра», журнала «Элементы». Это течение основывается на идеях П.Н. Савицкого, Г.В. Вернадского, Н.С. Трубецкого, Л.Н. Гумилёва и развивает их. Его представители противостоят либеральному западничеству и узкоэтническому национализму. В их исследованиях Россия – это ось геополитического Большого пространства. Ее задача и миссия – создание империи евразийского социализма. Либеральную экономику, создаваемую российскими реформаторами, они считают признаком атлантизма. Советский период российской истории, пишет А. Дугин, рассматривается как модернистская форма традиционного русского национального стремления к планетарной экспансии и «евразийскому антиатлантическому универсализму».¹²

Теория пассионарности Гумилёва обогащается учениями о «циркуляции элит» итальянского социолога В. Парето и религиоведческими взглядами школы европейских традиционалистов Генона и Эвола. Идеи традиционалистов – «кризис современного мира», «деградация Запада», «десакрализация цивилизации» и т.д. - являются важными компонентами этого течения неоевразийцев.

Другое течение современного неоевразийства опирается на идею континентального русско-иранского союза. Выбор, исламских стран, прежде всего Ирана и Ирака, России в качестве своего стратегического союзника является базой антиатлантической стратегии на юго-западе Евразии. Тюркские народы и русские, ислам и православие имеют положительную комплиментарность, совпадение экономических и политических интересов, моральных ценностей. Это объективно объединяет народы и страны региона для противодействия антитрадиционному, утилитарно-прагматическому Западу со всеми разновидностями их неополитических проектов. 

 

Представители данного течения  неоевразийства совершенно не приемлют ни атлантизма, ни мондиализма. Немногим благосклоннее смотрят они на европеизм и умеренный континентализм европейских геополитиков, который им представляется как промежуточная реальность. Эта разновидность неоевразийства имеет много точек соприкосновения с другими альтернативными геополитическими проектами: исламским «социализмом», европейским национал-большевизмом, геополитиками стран Африки и Латинской Америки.¹³[2, C. 123-134]

Интерес к неоевразийству в России не угас и в начале XXI в. Об этом свидетельствуют многочисленные публикации в российских изданиях самых разных направлений. В конце апреля 2001 г. сторонники евразийских идей учредили на своем съезде общероссийское политическое общественное движение «Евразия». Основным принципом нового движения, евразийской философии является принцип «цветущая сложность». Это можно понимать так, что под небом Евразии есть место представителям всех 130 народов, народностей и национальных меньшинств России.

Новое течение в русской  политической и идеологической жизни  открыто противопоставило себя атлантизму. В докладе на упомянутом съезде отмечалось, что современная история дала неоевразийской философии научный арсенал, рациональную и действенную методологию, актуальность и применимость к реальной политике. Неоевразийская философия у идеологов – последователей Гумилёва представляет собой «историко-религиоведческий аппарат, позволяющий осмыслить и осознать тончайшие нюансы в религиозной жизни различных государств и народов». Авторы концепции увидели свой третий путь экономического развития, условно названный неортодоксальным социализмом, который, по их мнению, сможет успешно противостоять губительному гиперлиберальному пути.

Другие разновидности  неоевразийства – проекты выработки «национальной идеи», призывы к изучению наследия первых русских евразийцев – во многом носят заказной идеологический характер, спекулируют на национальных чувствах русских или тюркских народов, национальных меньшинств. Под этими проектами нет более или менее прочной научной основы, серьезной теории и методологии, они искусственны, фрагментарны и не могут претендовать на самостоятельную и серьезную геополитическую идеологию и методологию.¹⁴ 

 

 

  

 

 

  

 

 

  

 

 

 

2.2. Критика пассионарной теории этногенеза 

 

Льва Гумилёва иногда называют среди предшественников фолк-хистори. Некоторые историки жёстко критикуют пассионарную теорию этногенеза и сделанные на её основе частные выводы за слабую обоснованность и политизированность.

Л.С. Клейн, например, считает, что «предложенные Л. Н. Гумилевым  обобщения - рубежи периодов (фаз), их длительность, цифры - всё это построено на песке. Потому что какой смысл говорить о начале существования этноса или его конце, о его преобразованиях, если неправильно, неубедительно указаны его определяющие признаки, если нет критериев диагностики - один и тот же это этнос или уже новый?».¹⁵ Он же указывает на методологическую слабость провозглашаемой Гумилёвым опоры на данные естественных наук - служащую, по его мнению, основой этноса «геобиохимическую энергию живого вещества» невозможно соотнести ни с одним видом энергии, известным естествознанию.

Теория, по которой пассионарные толчки являются следствием вариации интенсивности космических лучей, также не выдерживает строгой естественнонаучной критики. Данные дендрохронологии ясно показывают, что приводимые Л.Н. Гумилёвым даты пассионарных толчков не соответствуют реально наблюдаемым максимумам образования 14C, являющегося универсальным маркером интенсивности внешней радиации. К тому же известно, что в горной местности интенсивность космического излучения заметно выше, чем вблизи уровня моря, и тогда горные этносы должны были бы иметь бо?льшую пассионарность, чем равнинные, чего на приводимых Л.Н. Гумилёвым примерах пассионарных этносов не наблюдается.

Яков Лурье указывает  на такие слабые моменты в теории пассионарности. По Гумилёву, «продолжительность жизни этноса, как правило, одинакова и составляет от момента толчка до полного разрушения около 1500 лет», а «до превращения этноса в реликт около 1200 лет». Однако Гумилев фактами это не подкрепляет, а лишь ссылается на «наблюдения этнологов», не называя их.¹⁶

А.Л. Янов утверждает, что  отсутствие объективного и верифицируемого  критерия новизны этноса не только делает гипотезу Гумилева несовместимой  с требованиями естествознания, но и вообще выводит её за пределы  науки, превращая в легкую добычу «патриотического» волюнтаризма.

Янов указывает, что Гумилёв  так изображает процесс рождения нового этноса: сначала возникают  «пассионарии», люди, способные жертвовать собой во имя возрождения и величия своего этноса, провозвестники будущего. Затем некий «страстный гений» сплачивает вокруг себя опять же «страстных, энергичных, неукротимых людей» и ведет их к победе. Возникает «контроверза», новое борется с «обывательским эгоизмом» старого этноса. Но в конце концов «пассионарность» так широко распространяется посредством «мутаций», что старый этнос сдается на милость победителя. Из его обломков возникает новый.¹⁷

По словам Янова, это - всего  лишь универсальный набор признаков  любого крупного политического изменения, одинаково применимый ко всем революциям и реформациям в мире, например к Великой Французской революции. Вольтера и Дидро можно назвать  «пассионариями», сказать, что у них возникла «контроверза» со старым феодальным этносом, что «наряду с процессами распада появилось новое поколение - героическое, жертвенное, патриотическое, что эта «пассионарность» так широко распространилась по Европе, что старому этносу пришлось сдаться на милость победителя (Наполеона)».

Янов указывает, что Гумилёв  подчёркивает приоритет нации (этноса) над личностью: «Этнос как система  неизмеримо грандиознее человека», является противником культурных контактов  между этносами, а свобода для  Гумилева тождественна анархии: «Этнос может… при столкновении с иным этносом образовать химеру и тем  самым вступить в «полосу свободы», при которой возникает поведенческий  синдром, сопровождаемый потребностью уничтожать природу и культуру…».¹⁸