Общетеоретические проблемы состава правонарушения

    Общим масштабом оценки социальной опасности  правонарушения является степень его несоответствия основным закономерностям общественной эволюции. Кроме того, социологический критерий общественного вреда учитывает важность общественного отношения, служащего объектом посягательства того или иного субъекта.

    С точки зрения теории общества, коллективное бытие людей основывается, во-первых, на общественных условиях жизнедеятельности этого коллектива. К их числу относятся такие предпосылки существования человечества, как поддержание нормальных экологических условий, мир, соблюдение правил общежития, обеспечивающих сохранение жизни и здоровья людей, охрана нормальных для данной исторической эпохи способов коллективного взаимодействия индивидов и т.д. Во-вторых, поскольку речь идет не о человечестве вообще, а об исторически конкретном обществе, условиями его существования являются специфические экономические отношения, к числу которых относятся господствующие формы собственности на средства труда. Наконец, в-третьих, коль скоро коллективные формы деятельности объективно требуют координации усилий составных частей коллектива и управления социально значимыми поведенческими актами людей, необходимыми предпосылками существования общества являются политические институты, через которые оно осуществляет свою власть (государство, партии, институты голосования и т.д.)

    С позиций социологии, наибольшую общественную опасность для исторически определенного общественного строя составляют покушения на его политические институты, ибо именно через них общество обеспечивает охрану условий своего существования. Поскольку важнейшим составным моментом этих условий является обмен, т.е. тот способ, который объединяет орду одиночек в социальное целое, постольку обменные, в первую очередь экономические отношения занимают второе место на этой шкале общественной опасности. Общие же предпосылки существования человечества (например, экологические условия, мир и даже сами люди) охраняются, как свидетельствует социальный опыт, лишь в той мере, в какой их уничтожение начинает угрожать жизни как таковой, в том числе и физическому существованию власть имущих. Истории известны многочисленные примеры бессмысленных войн или варварского разграбления природных богатств во имя одной только наживы отдельных лиц, что в большинстве случаев вообще не считалось правонарушением.

      Социологический критерий степени опасности правонарушения, далее, включает меру интенсивности действия, совершая которое правонарушитель покушается на то или иное общественное отношение. Ведь от степени интенсивности этого действия зависит размер ущерба — социального вреда, причиняемого правонарушением, и, стало быть, определение тех условий, которые позволяют отличить преступления от проступков, а проступки от общественно безвредных действий. Без учета меры интенсивности действия вряд ли можно отличить озорство от хулиганства, нерадивость от преступной халатности и т.д.

      Наконец, существенным моментом, влияющим на степень  опасности деяний, является их распространенность. То, что имеет случайный характер, обществом не улавливается и как социально опасное явление не фиксируется. Вместе с тем слишком значительная распространенность того или иного поступка среди людей иногда служит объективным препятствием для объявления этого поступка правонарушением и тем более — преступлением. Так, нисколько не сомневаясь в общественной опасности пьянства, сквернословия т.п., право не рассматривает в качестве преступников сквернословящих лиц, злоупотребляющих спиртными напитками. В противном случае государству пришлось бы применить столь обоюдоострое социальное оружие, как уголовное наказание, к значительной части населения, что явно нецелесообразно. Здесь мы сталкиваемся с такой ситуацией, когда большинство населения еще не считает пьянство и нецензурную брань настолько опасными для общества поступками, что их можно было бы включить в официальный перечень преступлений. Условия быта, уровень культуры и образования и некоторые другие моменты таковы, что правосознание населения исключает возможность применения уголовной кары за злоупотребление спиртными напитками, сквернословие и т.п.

      Социологический подход дает возможность объяснить, почему правонарушение имеет место не только тогда, когда субъект активно действует, покушаясь на общественные отношения, но в ряде случаев и тогда, когда он бездействует.

      Заведующий  складом не обеспечил ремонт крыши, вследствие чего дождь испортил товары, которые хранились в складском помещении. Врач отказал в помощи больному, который из-за этого умер, т.д. Во всех приведенных примерах субъект бездействовал в то время, как в силу общественного разделения труда был обязан действовать. Одностороннее самоисключение из социальной системы, существующей на основе обмена деятельностями и их продуктами, тотчас же сказывается на тех, с кем бездействовавший субъект непосредственно связан, а в конечном счете — и на обществе в целом”³.

      Таким образом, с субъективной стороны  всякое правонарушение характеризуется  наличием вины, т.е. психическим отношением лица к содеянному. Степень этой вины наряду с мотивом и целью  правонарушения устанавливается правоприменительными органами на основе конкретных  материалов дела и зависит от характера оценки правонарушителем своих действий и предвидения общественно опасных последствий своего поведения.

      Различают две основные формы вины: умысел и неосторожность. Причем умысле бывает прямой и косвенный (эвентуальный).

      Прямой  умысел выражается в осознании правонарушителем общественно опасного характера  своего деяния, в предвидении общественно  опасных последствий и желаний  их наступления.

      Косвенный умысел заключается в осознании правонарушителем общественно опасного характера своего действия или бездействия, в предвидении общественно опасных последствий и сознательном допущении их.

      Неосторожность  тоже бывает двух видов: самонадеянность  и небрежность.

      Самонадеянность (легкомыслие) состоит в предвидении  правонарушителем возможности наступления общественно опасных последствий своего деяния, соединенном с легкомысленным расчетом на их предотвращение.

      Небрежность выражается в непредвидении правонарушителем возможности наступления общественно опасных последствий своего действия или бездействия, хотя по обстоятельствам дела он мог и должен был их предвидеть.

      Итак, с позиций социологии, правонарушение — общественно опасное деяние, покушающееся на сложившийся порядок общественных отношений.

б) юридическое определение правонарушения.

      Юридическое понятие правонарушения имеет своей  исторической и логической предпосылкой его социологическое определение. С точки зрения юриспруденции, правонарушение — общественно опасное противоправное виновное деяние. В плане формальной логики его характеристика как общественно опасного деяния указывает на родовой признак правонарушения, противоправность и виновность образуют его видовые отличия.

      «По существу юридическое определение дополняет и конкретизирует социологическое, высвечивая в анализируемом феномене свойства, на которые теория общества смотрит совсем с другой стороны. Так, юриспруденция признает общественную опасность неотъемлемым свойством правонарушения. Это признание — отражение требований действующего законодательства и правоприменительной практики. Например, часть II статьи 7 УК РСФСР устанавливает, что "не является преступлением действие или бездействие, хотя формально и содержащее признаки какого-либо деяния, предусмотренного особенной частью настоящего Кодекса, но в силу малозначительности не представляющее общественной опасности»⁴.

      Однако, с точки зрения юриста, общественной опасностью обладают лишь такие деяния, которые противоправны, т.е. противоречат установившимся в ходе исторического развития нормам. При этом предполагается, что сформировавшееся подобным образом право "взяло под охрану" как раз те общественные отношения, которые существенны для сохранения и функционирования общества как целого и потому подлежат защите со стороны нуждающегося в защите целого.

      С другой стороны, активная роль государства, часто готового взять под охрану прежде всего то, что угодно лишь узурпировавшей власть клике, может привести к ситуации, в которой правонарушениями объявляются деяния, противоречащие только закону, но соответствующие праву. Так, бесспорно противоречил праву Закон СССР об уголовной ответственности за измену Родине от 8 июня 1934 г., установивший, в частности, положение, в соответствии с которым «несовершеннолетние члены семьи изменника, совместно с ним проживавшие или находившиеся на его иждивении к моменту совершения преступления, — подлежат лишению избирательных прав и ссылке в отдаленные районы Сибири на 5 лет». Грубо противопоставлялись праву изданные в декабре 1934 года уголовно-процессуальные нормы, вводившие внесудебное применение уголовно-правовых репрессий (правосудие осуществляется только судом), лишавшие подсудимого права на обжалование приговора, право на защиту (это — основополагающие правовые принципы уголовного процесса, закрепленные, в частности, в Конституциях большинства стран мира) и т.д⁵.

      Трансформация социального в юридическое получает выражение в составе правонарушения.  

2. Состав  правонарушения

а) Объект правонарушения.

      В современной российской юриспруденции общепризнанно, что объектом правонарушения являются общественные отношения. Такая трактовка объекта, очевидно, связана с материальным понятием правонарушения как деяния, опасного для основ общественного строя, а не просто нарушающего юридическую норму.

      Вместе  с тем непосредственно правонарушение не затрагивает общественное отношение как таковое. Правонарушитель посягает, например, не на производственные отношения и даже не на общественные отношения собственности, а на вещи. Он покушается не на политические отношения вообще, а совершает, к примеру, террористический акт против конкретного государственного или общественного деятеля. Он дестабилизирует не гражданский оборот как таковой, а не выполняет договорные условия купли-продажи товаров. Число подобных иллюстраций можно было бы многократно умножить. Но и сказанного достаточно, чтобы понять, почему законодатель, стремясь воспроизвести объективные юридические свойства правонарушений, многие их составы построил таким образом, что в качестве объекта в них указываются не общественные отношения, а либо их элементы (например, субъекты политической деятельности), либо то, по поводу чего они, общественные отношения, складываются (например, частное имущество).

      Действительная сложность объекта правонарушения обусловливает и трудности его воспроизводства в теории. Например, науке уголовного права пришлось ввести в свою теорию понятия общего, родового и непосредственного объектов преступления. Под общим объектом преступления понимается вся совокупность общественных отношений как таковых. Под родовым (его иногда называют также групповым) объектом преступления понимается отдельный класс однородных отношений (например, политические, хозяйственные и т.д.). Наконец, под непосредственным объектом чаще всего разумеют отдельные общественные отношения, на которые покушается преступник. Для обозначения же того, на что непосредственно посягает правонарушитель, теория пользуется понятием предмета преступления. Под ним понимаются те материальные предпосылки или элементы общественного отношения, которые становятся предметом прямого преступного посягательства (например, вещи, люди и т.д.).

      Различение  общего, родового и непосредственного  объектов методологически оправдывается тем, что, по существу, оно представляет собой частный случай вскрытого гегелевской философией противоречия между общим, особенным и единичным. Имеет оно под собой и чисто эмпирические основания. Скажем, вор, укравший в магазине какую-либо вещь, посягнул, во-первых, на саму эту вещь (предмет посягательства), во-вторых, — на отношения владения, собственности, ибо украденная вещь находилась в обладании магазина (непосредственный объект преступления), в-третьих, на отношения собственности, поскольку лишил магазин возможности владеть, пользоваться и распоряжаться своим имуществом (родовой объект), и, наконец, в-четвертых, на сами принципы обмена, выражающие глубинную сущность современного общественного строя (общий объект преступления).

      Однако  такой подход все еще продолжает оставаться слишком абстрактным, чтобы прийти к решению ряда важных, но более конкретных проблем. Так, если и в самом деле «объект правонарушения есть тот необходимый признак его состава, который в значительной мере определяет природу данного преступления и степень его общественной опасности», то изучение именно этого элемента состава должно привести к познанию и механизма посягательства на общественное отношение, и способов его правовой защиты, и социальных условий эффективности юридической нормы. Отправляясь же от абстрактного понятия «объект правонарушения», хотя бы и подразделенного на общий, родовой и непосредственный, мы не получим ответа на все эти вопросы. Между тем путь дальнейшего развития науки большинство специалистов в области права видит в углубленном изучении именно объекта правонарушения.