Индустрия кулътуры

Теодор Визенгрунд родился в 1903 году во Франкфурте-на-Майне в зажиточной семье еврейского виноторговца, перешедшего в лютеранство ещё до рождения сына. Его мать, корсиканка Мария Кальвелли-Адорно делла Пьяна, была талантливой певицей, а её сестра Агата, жившая в семье, – прекрасной пианисткой. Поэтому неудивительно, что заботами двух музыкально одарённых женщин в 6 лет Теодор уже играл на скрипке, несколько позже – на фортепьяно. В это же время он уже предпринимал попытки писать музыку.

Детство Адорно было безмятежным. Он не знал материальной нужды и всегда был окружён  заботой. Впрочем, видимо, именно в силу этого обстоятельства Адорно так  никогда и не научился обороняться  – ни в прямом, ни в переносном смысле. В школе его как отличника  нередко лупили. Да и позже, уже  будучи профессором, во время конфликта  со студентами ему не пришло в голову ничего иного, кроме как обратиться в полицию.

В 1921 году Адорно с отличием заканчивает гимназию и приступает к изучению философии, музыковедения, психологии и социологии во Франкфуртском университете. Одновременно он берёт уроки композиции и уроки  игры на фортепьяно в консерватории. В 1925 году, защитив диссертацию, Адорно при материальной поддержке родителей  отправился на полтора года в Вену, где он продолжал изучать музыку, причём теперь его учителем композиции был сам Берг. В последующие  годы, работая редактором в некоторых  музыкальных журналах, Адорно активно  пропагандирует музыку Шёнберга. Однако от музыкальной карьеры он отказался, получив после защиты докторской диссертации место преподавателя  на философском факультете Франкфуртского университета.

В 1933 году в  результате кампании нацистов, направленной на отстранение профессоров еврейского происхождения от преподавательской  деятельности, Адорно был вынужден покинуть университет. В 1934 году он уезжает  в Оксфорд, а в 1938 году – в Нью-Йорк. В Америку Адорно пригласил его  приятель Хоркхаймер, возглавлявший  Институт социологических исследований. Хоркхаймер понимал, что образ мышления Адорно с явными элементами марксизма  и фрейдизма вряд ли сможет стать  популярным в США. К тому же, Адорно довольно плохо знал английский. Поэтому  Хоркхаймер в письме к Адорно рекомендовал

«не говорить ничего, что  можно было бы истолковать  политически. Следует  избегать употребления даже таких терминов, как «материалистический». Постарайтесь также  выражаться как можно  проще. Сложность  выражения – это  уже повод для  подозрений».

В эмиграции  Адорно пришлось столкнуться с реальностью, которую прежде он позволял себе игнорировать и которая никак не вязалась с  его теориями. В Америке Адорно вынужден был заняться социологическими и психологическими исследованиями. Собственно только благодаря дружбе с Хоркхаймером Адорно и оказался в «левом лагере». Вернувшись из эмиграции в Германию, Адорно вновь забросил эмпирические исследования и предавался исключительно теоретическим изысканиям. Поэтому многие, кто хорошо знал Адорно, упрекали его во враждебном отношении к практике.

В США Хоркхаймер и Адорно совместно написали «Диалектику  просвещения», ставшую впоследствии своего рода программой неомарксизма и студенческого движения. Впервые  книга вышла в 1947 году в Амстердаме и осталась незамеченной. В 60-х годах  во время студенческого движения стали появляться нелегальные копии  книги. Переиздать книгу удалось  лишь в 1969 году. Философ Юрген Хабермас назвал «Диалектику Просвещения» «самой чёрной книгой критической теории». В адрес авторов посыпались упрёки в «безудержном пессимизме».

Адорно и  Хоркхаймер поставили перед собой  солидную задачу: беспрецедентность  нацистского варварства побудила их заложить основы критической теории, отличной от беспомощных философствований об ужасах, когда те уже случились. Собственно, вся книга посвящена  вопросу, «почему человечество, вместо того, чтобы перейти к действительно  человеческому состоянию, впадает  в новое варварство».

Под «Просвещением» авторы понимают не определённый период истории, а современное состояние  сознания: человек стремится к  полному пониманию взаимосвязей между природой и обществом. Но страх  перед природой ведёт к тому, что  человек пытается навязать природе  свою волю, и одновременно становится рабом свой собственной изуродованной  природы. Разум как инструмент самосохранения человека пытается заставить весь мир  подчиняться определённым рациональным условностям. Таким образом, человек, сохранение и спасение которого Просвещение, собственно, и объявляет своей  целью, оказывается пленником системы.

Если Гегель рассматривал мировую историю в  аспекте поступательного развития разума и свободы, то Адорно и Хоркхаймер представляют эволюцию человечества как  историю «неудавшейся цивилизации». «Буржуазный» разум, противопоставивший себя природе, усугубляет отчуждение в  обществе. Всю историю Запада Адорно трактует как патологический процесс  усугубляющегося безумия и утраты индивидуальной свободы. Разум в  силу противопоставления себя природе  «сходит с ума». А «фишизоидный»  капитализм и откровенно бесчеловечный  фашизм делают индивидуальную свободу  в рамках такой системы невозможной.

Главную свою задачу Адорно видел в «спасении  индивидуума» в этом бюрократизированном  и коммерциолизированном мире. Критикуя Канта за то, что тот определяет индивидуума как часть общества, Адорно утверждает:

«Любые  попытки добиться примирения между  общим и частным  всегда будут означать ликвидацию частного».

Поэтому, по мнению Адорно, ни о каком примирении между индивидуумом и системой не может быть и речи. Своё скептическое отношение к «общему» Адорно выразил  фразой:

«Счастье  может заключаться  только в индивидуализации, в полном уходе  из общества».

Пожалуй, ни одной теме Адорно не уделяет так  много внимания, как культуре.

«Если понимать под культурой  инструмент выведения  человечества из варварского  состояния, то придётся признать, что культура оказалась неудачной. Культура не может  восприниматься людьми, если они лишены возможности  вести жизнь, достойную  человека.»

Адорно пытается разобраться в противоречиях  современной культуры, в частности, в её однообразии. Для этого он вводит понятие «культурная индустрия». При этом он подразумевает не процесс  производства, а стандартизацию культуры (вестерн, например, строится всегда по одной и той же схеме) и рационализацию способов распространения культуры. Первоначально Адорно говорил о  «массовой культуре», но затем отказался  от этого термина, чтобы избежать впечатления, будто речь идёт о культуре масс. «Культурная индустрия», по мнению Адорно, кардинально отличается от массовой культуры.

«Культурная индустрия придаёт  привычному новое  качество. Во всех своих  отраслях она более  или менее планомерно производит свою продукцию, рассчитанную исключительно  на потребление массами, и она же определяет потребительские  запросы масс. Все  отдельные отрасли  практически одинаковы  по своей структуре. Все они прекрасно  вписываются в  систему. Это обусловлено  сегодняшними техническими возможностями и  высокой концентрацией  экономики и бюрократии».

Критика Адорно направлена не против заинтересованности «культурной индустрии» в прибылях, не против низкопробности массовой культурной продукции и даже не против того, что культура становится товаром, а  против того, что она стала исключительно  товаром.

«Продукция  культурной индустрии  – это не просто товар, это – исключительно  товар, и ничего более.»

В критике  в адрес «культурной индустрии» можно распознать главный мотив  всей философии Адорно: утрата индивидуального, победа всеобщего, победа системы.

«В  культурной индустрии  индивидуум становится иллюзорным не только в силу стандартизации продукции. На терпимость индивидуальность может  рассчитывать только до тех пор, пока она  не ставит под вопрос свою идентичность со общим. От нормированных  импровизаций в джазе  до оригинального  киногероя, у которого обязательно должен свисать локон  на глаз, чтобы его  любой мог узнать, – всё это псевдоиндивидуальность.»

По мнению Адорно, «культурная индустрия» выполняет  совершенно определённую функцию: она  должна направить гражданское общество по пути к авторитарному государству, и она призвана отвлекать внимание.

«Категорический императив культурной индустрии, в отличие  от кантовского, не имеет  ничего общего со свободой.»

Адорно считает  «культурную индустрию» антиподом  Просвещения.

«Культурная индустрия превращает Просвещение в  массовый обман, в  оковы для сознания. Она предотвращает  появление автономных, самостоятельных, сознательно  рассуждающих и принимающих  решение индивидуумов.»

По мере того, как студенческое движение принимало  всё больший размах, отношения  Адорно со студентами ухудшались. Многие студенты видели в Адорно, который  выступал с резкой критикой общества, единомышленника и даже соратника. Но это оказалось недоразумением. Адорно действительно критиковал войну  во Вьетнаме и недостатки в политике и в обществе Германии, но мысль, что от вербальной критики можно  перейти к действиям, никогда  ему и в голову не приходила. В 1968 году произошёл окончательный  разрыв: Адорно вызвал полицию, увидев, что группа студентов собиралась устроить дискуссию в опечатанной  аудитории. Этого студенты ему не простили. Как говорилось в одной  листовке:

«Профессор  Адорно всегда готов  засвидетельствовать  склонность западногерманского общества к бесчеловечности. Однако он отказывается высказать своё мнение, столкнувшись с конкретным проявлением бесчеловечности. Он предпочитает молча  страдать от противоречий, которые он перед  этим констатировал».

В следующем  семестре читать лекции Адорно не смог: студенты открыто демонстрировали  своё презрение к нему. Ему пришлось прекратить свою преподавательскую  деятельно. Летом 1969 года Адорно уехал  в Швейцарию. Через месяц он умер от инфаркта.

Адорно, никогда  не знавший финансовых проблем, был  человеком очень образованным. Именно этот тип человека он (сознательно  или нет) объявил идеалом. Он резко  осуждал то, что многие люди отдают предпочтение материальным потребностям и низкой культуре (к которой он причислял и джаз). Адорно громко сожалел об «отсутствии истории», об отсутствии настоящей эмансипации, настоящего человеческого существования  и тому подобного. Собственно, он сожалел  о том, что другие люди не стремятся  быть, как он.

Адорно в  силу своего происхождения, своей ментальности, своих убеждений и своего поведения  считал себя принадлежащим к элите. Он нравился себе в роли сноба. В 20-х  и начале 30-х годов он вращался в кругах крупных промышленников, а тот факт, что эти круги  поддерживали фашизм, он просто игнорировал.

Столетие  Адорно, одного из основателей Франкфуртской  школы в философии, Франкфурт  отметил тем, что соорудил ему  памятник на площади перед университетом, которая носит имя Адорно. Памятник в виде рабочего кабинета со стеклянными  стенами обошёлся городу в 220 тысяч  евро. А спроектировал его проживающий  в Кёльне русский художник Вадим  Захаров. В стеклянном кубе высотой  в 2 с половиной метра стоят  письменный стол и стул. На столе  – манускрипт главного произведения Адорно, его «Негативной диалектики», метроном и нотный лист. Это должно напоминать о том, что Адорно был  не только философом, но и музыкантом. Чёрно-белый лабиринт снаружи стеклянного  куба испещрён цитатами из трудов философа. Сам Захаров охарактеризовал  своё произведение как «монумент  творческому мышлению», как моментальный образ, когда мыслитель исчезает, а остаётся только мысль.