Франкфрутская школа

Против тенденции абсолютизации  указанного антагонизма и выступил с критикой Маркузе. Контраст не имеет  метафизической природы, он – продукт  специфической социально-исторической организации. Фрейд показал, что  ограничения свободы неизбежны  как цена за построенную цивилизацию. Однако отсюда не следует, что платить  надо вечно. Вскрывая всю глубину  несвободы, Фрейд защищает подавленные  устремления человечества, вводя  теорию бессознательного. Бессознательное  есть память о порыве к полному  удовлетворению, где нет нужды  и подавления. В бессознательном продолжает жить желание возрожденного рая вместе с завоеваниями цивилизации.

В психоаналитической теории память занимает, центральное место и терапевтическая функция памяти проистекает из истинностной ее ценности. Поэтому важно суметь погрузиться в память, обнаружить бессознательное в его продуктах, проанализировать сны, посмотрев на них “открытыми глазами”. Открыв, таким образом, “строгие истины”,

Освобожденный эрос

Маркузе пытается показать, что освобождение от прошлого не заканчивается  примирением с настоящим. Необходимы “поиски утраченного времени”. С другой стороны, “весь технический  прогресс, завоевание природы, рационализация человека и общества не упраздняют и не могут отменить отчужденного, механического и неприятного  труда”. Тем не менее прогрессивное отчуждение увеличивает потенциал свободы: чем больше индивид отстранен от необходимого труда, тем меньше втянут в царство необходимости. Это означает, что технологический прогресс создал предпосылки для освобождения общества от обязательного труда, создав пространство свободного времени и изменив их соотношение.

“Царство свободы, расширяясь, становится царством свободной игры индивидуальных способностей. Освобожденные, они порождают новые формы  реализации, заново открывают мир, придавая, в свою очередь, новые формы царству  необходимости, борьбе за существование”. Так на смену царству свободы  приходит нерепрессивное общество, примиряющее природу с цивилизацией. Освобожденный эрос торжествует. Теперь эрос – радость практики, не растрачивающей себя в коммерции, в игре и фантазии он вновь находит творческую потенцию. В эстетическом измерении он обретает бескорыстное наслаждение, отвергнутое принципом прибыли и эксплуатации. Торжество эроса означает победу логики удовлетворения над логикой подавления.

Стало быть, в технологическом  прогрессе есть объективные условия  радикальной трансформации общества. Однако прогресс следует контролировать и направлять. Власть, сознавая возможный  крах системы, пытается задушить освободительную потенцию, продлить обязательный режим, переставший быть необходимым. Так утопия, технически возможная, остается пока недостижимой.

Важность философии в  том, что, не рассуждая о царстве  свободы в деталях, она указывает  на препятствия, создаваемые властью  и ревизионистами фрейдизма. Последние, вместо того чтобы анализировать  социальные условия в психологическом  ключе, толкуют психологические  факты в социологических терминах. Науке (психоанализу), продолжает Маркузе, не удалось до конца задушить эрос, и в системе остались зазоры, воспользовавшись которыми можно проложить дорогу к нерепрессивной цивилизации, где вместо борьбы за существование возникнет сотрудничество в духе свободного развития индивидуальных потребностей. Необходима новая рациональность удовлетворения, в рамках которой разум совпадает со счастьем. Тем не менее “даже окончательная победа свободы не может утешить тех, кто умирает в страданиях. Воспоминания о преступлениях человечества и его жертвах не могут не омрачить перспективу нерепрессивной цивилизации”.

 Одномерный  человек

Самое известное сочинение  Маркузе – “Одномерный человек” (1964). Шестью годами раньше появилась его книга "Советский марксизм", описывающая бюрократическое разложение партии и государственности. Маркузе указывает на магический характер идеологии, которую он характеризует не столько как ложное сознание, сколько как сознание фальшивой объективности. Убогой схоластикой и жестокой “теологией” называет он диамат. Тоталитарное советское государство оказалось в руках бюрократической технократии, сконцентрировавшей никем и ничем не контролируемую власть над населением.

В “Одномерном человеке” мы находим образ человека, живущего в обществе с одним измерением, руководимом такой же убогой плоской философией. Общество, в котором критика парализована тотальным контролем, это общество без оппозиции. Философия поражена язвой технологической рациональности и логики силы-власти при поддержке худшей разновидности позитивизма.

В технологическом обществе аппарат стремится к всевластию, определяя не только занятость и  социальное поведение, но и индивидуальные потребности. Технологический универсум  стремится стать политическим универсумом. Это последняя стадия реализации исторического проекта – превращение  природы в простой объект подавления.

Свобода мысли и слова, сознания и инициативы, однажды пройдя институализацию, разделяют судьбу всего общества. В самом деле, индустриальное общество, сражающееся за “всеобщее процветание”, есть общество, организация которого требует все более эффективной власти над природой и человеком (ее частью), все более действенного использования ресурсов. Высокая продуктивность делает все более напряженным труд, ограничивая потребности. Так подавляющий контроль распространяется на все сферы жизни общества, включая приватные отношения, абсорбируя все альтернативы. В тоталитарно-технологическом универсуме “душа и тело постоянно мобилизованы на его защиту”. Это общество способно сдерживать любое качественное изменение в нужных временных рамках, а его рафинированные техники контроля дают человеку иллюзию свободы. “Некоторая комфортная, прилизанная, рассудочная, демократичная несвобода доминирует в разросшейся индустриальной цивилизации”.

Так общество, аннулируя  критическую мысль, уничтожает саму возможность изменения. Развитие капитализма  изменило структуру и функции  классов, рабочий класс, интегрированный  системой, потерял роль трансформирующего  исторического фактора. Теперь борьба за обновление не может идти путем, указанным Марксом. “Тоталитарные  тенденции одномерного общества делают неэффективными традиционные формы  протеста... Все же на периферии общества есть социальный слой отверженных, чужаков, эксплуатируемых, преследуемых национальных меньшинств, безработных и неработоспособных, жаждущих положить конец невыносимым условиям... Их оппозиция подрывает систему извне, эта сила нарушает правила игры, показывая тем самым, что игра нечистая. Когда, объединяясь, они требуют элементарных прав, то, встреченные вооруженной силой, готовы к пыткам, лишению свободы и даже смерти... Сам факт, что они отказываются участвовать в игре, уже означает начало конца этого периода”.

Это не значит, что события  будут развиваться таким образом. Это лишь знак нового настоящего внутри и за пределами индустриального  общества. У критической теории нет  понятий, заполняющих лакуну между  настоящим и будущим, обещаниями и успехами. Оставаясь негативной, эта теория “хочет сохранить верность тем, кто безо всякой надежды дал  и продолжает давать жизнь Великому Отказу”.

ЭРИХ ФРОММ  И “ГРАД БЫТИЯ”

Порок ли неподчинение?

Человек рождается тогда, когда он разрывает первобытные  связи с природой, характеризующие  животное существование. Такова точка  зрения Эриха Фромма (1900-1980). Порвав цепи, человек остается одиноким. Дискомфорт изоляции заставляет его выбрать один из следующих путей: 1) подчиниться власти (человека, государства, института, божества); 2) попытаться подчинить других, – т.е. мазохизм или садизм. Но и первый (мазохизм), и второй (садизм) пути, пишет Фромм в "Психоанализе современного общества" (1955), патологичны как формы человеческого поведения. Крах таких моделей поведения ведет к признанию, что единственно здоровая форма отношений есть любовь. Лишь она дает возможность сохранить полноту свободы.

Отделение человека от природы (как в физическом, так и в  социальном плане) – вещь непростая. Его преследуют искушения “кровосмесительного  сращения” с кланом, социальной группой, властью, связь с которыми страхует человека от риска и ответственности. Проблема в том, пишет Фромм в книге “Бегство от свободы” (1941), что ставший свободным человек ответствен за свои поступки, мысли, выбор. Когда он не выдерживает груза этой ноши, то ищет убежища в стадном конформизме, слепо принимает и выполняет установленные нормы, защищает клан от “врагов”, т.е. от всех чужаков, “несвоих”.

В поисках собственной  идентичности человек, выбирая суррогаты, жертвует своим душевным здоровьем. Здоровье характеризуется способностью любить и творить, освобождением  от кровосмесительных клановых связей, самодостаточностью, пониманием, что  человек обладает собственными потенциями в их объективности и разумности.

Что смиренное подчинение есть добродетель, а неподчинение –  порок, веками внушали жрецы, феодалы, промышленные магнаты и родители, читаем мы в работе Фромма “Неподчинение как психологическая и моральная проблема” (1963). “Адам и Ева были внутри природы, как зародыш в утробе матери. Однако неподчинение разорвало эту природную связь, и они стали индивидами. Первородный грех дал начало истории. Человек был изгнан из земного рая, чтобы он научился все делать сам и стал настоящим человеком”.

Как следует из пророчеств, дальнейшая эволюция человека была бы невозможна без серии актов неповиновения. Не только пример Прометея, похитившего  огонь у богов, доказывает это. Духовное развитие стало необратимым, когда  предки нашли смелость сказать “нет”  властям от имени собственной  совести и веры. Разве смог бы интеллект достичь таких вершин, если бы не свойство человека возражать  авторитетам и выступать против предрассудков? Личность становится свободной, в частности, и посредством непослушания. Способность быть несогласным –  одно из условий свободы. С другой стороны, свобода проявляется как  протест. “Если у меня есть страх  перед свободой, то трудно найти  мужество не подчиниться. В самом  деле, свобода и способность протестовать неотделимы друг от друга”, ибо без них рост личности невозможен. Не менее очевидно, что если “человечество покончит с собой, то это произойдет благодаря тем, кто нажмет на фатальные кнопки, тем, кто подчинится архаичным чувствам страха, ненависти, жажды обладания, тем, кто выступает от имени так называемого государственного интереса и национального престижа... Советские лидеры щедры на разговоры о революции и свободном мире. Но именно откровенное применение силы и изощренные убеждения вызвали неповиновение... способность сомневаться, критиковать и не подчиняться есть то, что располагается между будущим человечества и концом цивилизации”.

Быть или иметь?

Анализу причин кризиса современного общества посвящена одна из самых  известных книг Фромма "Иметь или быть?" (1976). Из двух способов существования – иметь и быть – в первом берется за аксиому правило: “Я есть то, что имею и потребляю”. Индивидуалистам и консумистам Фромм напоминает призыв Будды не стремиться к собственности. Ничто не утешит человека, обретшего весь мир и потерявшего себя, говорил Иисус. Маркс, говоря о том, что “роскошь есть точно такой же порок, как и бедность”, советовал быть в середине бытия, что значило не иметь слишком много (Фромм ссылается на “подлинного”, не тронутого искажениями Маркса). Модальности бытия человека суть “независимость, свобода и присутствие критического разума”. Фундаментальная характеристика бытия – быть активным, но не в смысле внешней суеты, а в смысле внутренней продуктивности. Это означает обновляться, расти, любить, выйти из изоляции собственного Я.

“Центром культуры позднего средневековья был град Божий. Современное  общество стало развиваться под  знаком земного града. Такая точка  зрения привела наш век к судьбе Вавилонской башни, которая шатается на наших глазах, грозя обвалиться. Если град Божий и град земной образуют тезис и антитезис, новый синтез представляется единственной альтернативой  хаосу. Синтез духовного ядра позднесредневекового мира и рациональной пост-ренессансной культуры образует град Бытия”.

Город Бытия будет городом  нового человека, структура которого характеризуется следующими чертами. “Готовность отказаться от всех форм присвоения, чтобы "быть" до конца. Надежность, чувство подлинности  и доверие основаны на приятии  всего – потребностей, интересов, любви, солидарности с окружающим миром, вместо суетного желания иметь, контролировать мир, быть рабом собственных интересов... Любовь и уважение к жизни во всех ее проявлениях, осознание, что не вещи, власть и все, что от смерти, а  жизнь и все к ней принадлежащее  обладают сакральным характером... Развитие собственной способности любить и критически мыслить, собственную  фантазию, которая не есть бегство  от невыносимых обстоятельств, а  скорее предвосхищение конкретных возможностей преодоления обстоятельств... Осознание  того, что зло деструктивно и проистекает  из поражения, невозможности дальнейшего  роста”. Как совместить социальную природу с призванием человека любить? Этой проблеме посвящена книга “Искусство любви” (1956).