Анализ международных отношений на рубеде 19-20 веков

   После непродуктивных обсуждений Великобритания и Франция согласились, наконец, 23 июля 1939 г. начать переговоры военных  в Москве с целью добиться взаимопонимания  о том, как отразить германскую агрессию. Однако подходы к этим переговорам были совершенно различны.

   Москва  нервничала. Со дня на день мог начаться конфликт в непосредственной близости от ее границ. Гитлер говорил о Lebensraum на востоке. Заигрывания с Берлином ни к чему ясному не вели. Союзников  у СССР не было. Новая европейская война могла обернуться второй мировой. На Дальнем Востоке нависала японская угроза. Все это заставляло Москву вести переговоры жестко, добиваясь конкретных решений.  

   Великобритания  и Франция непосредственной опасности  не чувствовали. Правда, обязательства, нехотя данные Польше, надо было выполнять. Для этого предпочтительно было иметь геополитического союзника на востоке - Советский Союз. Однако до последнего момента в Лондоне и Париже надеялись, что Гитлер даст задний ход и необходимость в договоренности с СССР, странным потенциальным союзником, так прочно зарекомендовавшим себя врагом всего Запада, отпадет. Уверенность в своей способности отбиться от Германии в случае войны была велика - особенно в Альбионе. Наконец, за Британией стояла Америка, которая своей четкой позиции еще не выработала, но которая при всем изоляционизме вряд ли оставила бы Лондон на произвол судьбы. В результате английская и французская делегации вели переговоры скорее в форме зондажа СССР и шантажа Германии, что чрезвычайно раздражало советскую сторону.

   Даже  состав делегаций отличался разительно. Западные демократии были представлены весьма скромно, в то время как  Москва послала на переговоры наркома  обороны К.Е.Ворошилова, начальника Генерального Штаба Б.М.Шапошникова, командующих ВМС и ВВС.

   Главным камнем преткновения - и это при  том, что переговоры велись на уровне абстракций - был весьма простой  вопрос: как Красной Армии оказать  сопротивление Германии в случае нападения на Польшу? Единственным способом было пройти через польскую территорию к западным рубежам Польши. Однако Варшава об этом и слышать не хотела, опасаясь, как бы освободители тут же не закрепились бы на польской земле. Та же ситуация сложилась и с Румынией. Советская сторона задавала и другие "неудобные" вопросы: сколько войск направит Британия на континент в случае войны? Какова будет позиция Бельгии? Западные партнеры отвечали без особой охоты.

   При этом позиция главы французской  миссии генерала Думенка отличалась от позиции его английского коллеги  адмирала Дрэкса: более уязвимая Франция склонялась к сотрудничеству с СССР. Однако темпы этого движения были крайне медленны.  

   Позиция Польши была однозначной: никакой советской  помощи. Министр иностранных дел  Польши Й.Бек заявил французскому послу 18 августа, что никакого интереса с военной точки зрения СССР не представляет. Прочное недоверие Варшавы к Москве начало вызывать раздражение даже в Лондоне. Переговоры зашли в тупик. Времени для разрешения противоречий не было: трехсторонние переговоры начались только 11 августа. 21 августа Даладье телеграфировал Думенку распоряжение подписать с Россией военное соглашение. Министр иностранных дел Боннэ инструктировал французского посла передать Молотову, что Франция согласна в принципе на проход советских войск через польскую территорию. Однако Думенк получил телеграмму Даладье только вечером 21 августа и зачитал ее Ворошилову вечером 22. Ворошилов поинтересовался полномочиями Думенка, реакцией Великобритании и Польши (последнее, строго говоря, было весьма оправдано, потому что Даладье пытался сделать Польшу союзником СССР насильно). Для ответов на все эти вопросы нужно было время.

   17. Советско-германский  пакт о ненападении.  Отсрочка оказалась роковой для Запада и Польши. 3 августа 1939 г. Риббентроп передал советскому представителю в Берлине желание германской стороны урегулировать германо-советские отношения, заявив при этом, что "от Балтийского моря до Черного нет проблемы, которой нельзя было бы разрешить к взаимному удовлетворению". Он также намекнул, что неплохо было бы достигнуть взаимопонимания с СССР относительно судьбы Польши. Москва оставалась недоверчивой: как Германия объяснит "антикоминтерновский пакт", поддержку Японии против СССР и исключение СССР из мюнхенского переговорного процесса, вопрошал Молотов.      

   Если  нервничала Москва, то нервничал и  Берлин. Воля Гитлера начать войну  оставалась непоколебимой. 11 августа  Риббентроп информировал Чиано, что  решение напасть на Польшу неизменно. "Чего вы хотите? - спросил итальянский  министр. - Коридора (в Восточную Пруссию. - Ред.) или Данцига?" "Ни того, ни другого, - отвечал Риббентроп. - Мы хотим войны".       

   Гитлер  хотел войны. Но позиция СССР, как  ни была ослаблена советская армия, его беспокоила. Возможная договоренность между СССР и Западом означала войну на два фронта. Этого надо было избежать.       

   12 августа Москва согласилась принять  германского представителя для  политических переговоров. Сталин  осторожничал. Советский ответ на  германские предложения делал  особый упор на постепенность  переговорного процесса. Однако в Москве, очевидно, не знали точной даты нападения на Польшу - или неспешность Москвы была блестящим блефом. 15 августа посол Шуленбург передал Молотову, что Риббентроп готов вылететь в Москву. Молотов в ответ сказал, что визит должен привести к договоренностям, а не к обмену мнениями. В числе таких договоренностей Молотов назвал пакт о ненападении, сдерживание Германией Японии, совместные гарантии прибалтийским странам.      

   Гитлер  немедленно согласился на все. Пакт о  ненападении обеспечивал его восточный фланг, покуда он сам этого хотел (Гитлер был не очень высокого мнения о значимости подписанных документов), а что касается Японии и гарантий Прибалтике, то он был готов предложить гораздо более выгодную сделку.      

   Москва  в ответ потребовала подписать торговое и финансовое соглашения, а также особый протокол, обозначающий интересы обеих сторон по тем или иным международным вопросам, иными словами - договоренность о разделе сфер влияния.      

   Берлин  согласился и на протокол. Риббентроп открытым текстом написал, что необходимо урегулировать германо-советские отношения до начала конфликта с Польшей. Москва намек поняла. 19 августа Кремль согласился на приезд Риббентропа, но даты были указаны как 26 или 27 августа. Гитлер потерял терпение. Он направил личное послание Сталину, в котором просил перенести сроки визита. Только после этого, насладившись своей новой значимостью, Сталин согласился принять Риббентропа 23 августа.      

   Вечером 23 августа Риббентроп был уже  в Кремле. Обменявшись антибританскими любезностями, стороны тут же подписали пакт о ненападении и секретный протокол к нему. Секретный протокол предусматривал ошеломляющий выигрыш для Москвы. В ее сфере влияния оказывались Финляндия, Эстония и Латвия в Прибалтике, а также польская территория к востоку от рек Нарев-Вистула-Сан. Точные границы разделенной Польши должны были быть уточнены позднее. Сталин также выразил свою заинтересованность в Бессарабии.24 августа западные военные миссии попросили встречи с Ворошиловым с тем, чтобы уточнить судьбу переговоров. На другой день Ворошилов объявил им, что продолжать переговоры нецелесообразно. Что же произошло в Кремле 23 августа 1939 года?      

   Гитлер  хотел обезопасить свой восточный  фланг и предотвратить войну  на два фронта, оторвать Советский Союз от намечавшегося союза с Великобританией и Францией. Территории, уступленные им Москве, во-первых, не были для него жизненно важными, а во-вторых, для Гитлера не существовало соглашений, которые были бы окончательными. Он великодушно предоставил Сталину на время свободу рук в пределах бывшей Российской империи.      

   Для Сталина выигрыш был гораздо  более значимым. Дело даже не в том, что территориальные приращения, ставшие возможными благодаря соглашению с Гитлером, сделались как бы легитимными, и их никто не оспаривал во время последующих переговоров Большой Тройки. Этот эффект Сталину еще предстояло осмыслить и оценить по достоинству. Были совершенно конкретные выгоды именно на август 1939 г.      

   Во-первых, в результате дипломатической игры, которая не стоила ему абсолютно ничего, Сталин приобрел право на сферы влияния, о восстановлении которых мечтал давно. Вернуться к границам Российской империи на 1913 год было одной из основных задач Сталина.      

   Во-вторых, внешнеполитическая изоляция СССР была прорвана. Впервые после 1917 г. страна была признана равной в кругу великих европейских держав. СССР вышел в высший разряд европейской политики.      

   В-третьих, на некоторое время страна оказывалась  вне европейского военного конфликта. Другое дело, что Сталин переоценил длительность мирной передышки и не сумел в полной мере ею воспользоваться. Но то, что еще 22 месяца СССР будет находиться вне Второй мировой войны, наращивая свой военный потенциал, было достижением.      

   В-четвертых, советская внешняя политика прочно стала на путь Realpolitik, оставив теорию мировой революции лишь в качестве идеологической оболочки.      

   Для Европы советско-германский временный  союз имел чрезвычайно важные последствия. В 1939-1941 годах Германия воевала в  привилегированных условиях без всякого давления с востока. Это позволило Гитлеру не только расширить границы рейха в Восточной Европе, но и успешно завершить военные действия в западной части континента.       

   Однако  если Гитлер растранжирил капитал, полученный от договоренности с Москвой, то Сталин, напротив, сберег, и территориальные приращения, ставшие возможными с подписанием пакта Молотов - Риббентроп, в ходе Второй мировой войны превратились в плацдарм для вассализации Восточной и Центральной Европы.

   Последствия советсконацистского пакта

   Неожиданный поворот в отношениях между европейскими державами в результате советсконацисткого договора вызвал бесчисленные последствия  и надолго остался олицетворением жестокого реализма, когда ни перед  чем не останавливаются. Оба диктатора ради своих целей не задумывались ни об измене ранее взятым обязательствам (особенно Гитлер), ни об общественном резонансе: в особенности, среди левых, всегда считавших нацизм и фашизм первейшими врагами, с которыми следует неустанно бороться, как они это делали в недавней антифашистской войне в Испании. Смириться с новой реальностью, представить себе, что Гитлер уже не тиранубийца, а ценный союзник, смогли не все сторонники левых: это было испытание, которому сталинизм подверг Коммунистический интернационал и, в более широком плане, антифашистские движения во всем мире.

   В плане международных отношений  важно понять, какое влияние оказал московский договор на европейские  страны. О существовании секретных  статей было тогда неизвестно, хотя развитие событий имплицитно подтверждало существование скрытого сговора. Первыми это заподозрили итальянские дипломаты в Берлине, которые поэтому и отреагировали первыми на сообщения, пришедшие из Москвы. Сегодня трудно сказать, были ли решения, принятые в Риме 2425 августа, результатом встреч в Зальцбурге, но несомненно, что известия из Москвы дали толчок итальянской политике и заставили Италию реагировать немедленно.

   Муссолини снова оказался перед свершившимся фактом, который не был маргинальным событием ограниченного масштаба, а событием столь значительным, что оно опрокинуло систему европейских союзов. Италия же, несмотря на обязательства по «Стальному пакту», не получила даже минимальной информации со стороны Германии. Кроме того, Муссолини глубоко удручало само заключение советсконацистского пакта, что было неприемлемо для лидера итальянского фашизма, который видел в борьбе с коммунизмом смысл своего существования. Дуче, к тому же, не ожидал удара, нанесенного Гитлером, который поддержал советское давление на Румынию, а, следовательно, и на Балканы, что наносило прямой ущерб интересам и намерениям Италии.

   В этой ситуации Чиано было легче убедить  Муссолини как можно более  четко как можно быстрее дистанцироваться от Германии, так как стало очевидно, что «Стальной пакт» приносит выгоды только Германии и угрожает сохранению мира в то время, когда Италия в нем особенно нуждается.

   25 августа Муссолини получил единственное  хвалебное послание от Гитлера,  который информировал его о  том, что произошло, представив  случившееся как невероятный выигрыш для «Оси». Муссолини терял терпение и, хотя в предыдущие дни усердно работал над подготовкой послания, где была отражена его реакция на известия, сообщенные ему Чиано и Аттолико после Зальцбурга, в тот же день, 25 августа, он переписал заново текст письма и твердо заявил: Италия понимает отношение Германии к Польше и готова была бы участвовать в оборонительной войне, но в случае всеобщей войны, спровоцированной нападением Германии, итальянцы не будут участвовать, если Германия будет не в состояниинемедленно поставить Италии необходимое стратегическое сырье, чтобы она могла противостоять вероятному нападению Англии и Франции. Муссолини, наконец, напоминал Гитлеру, что «во время наших встреч было предусмотрено, что война возможна после 1942 года... Считаю своим прямым долгом, как лояльный друг, добавлял Муссолини только внешне дружески, но, в сущности, с упреком и намеком, — сказать вам всю правду и показать вам реальное положение вещей: отказ от этого мог бы повлечь за собой неприятные последствия для всех нас». Наконец, для характеристики настроений, господствовавших в окружении Муссолини, достаточно привести замечание Чиано, который записал в своем дневнике: «Союз между Москвой и Берлином это уродливый брак, который противоречит букве и духу наших договоров. Эта акция направлена против Рима, против католицизма; она означает возврат к варварству, а наша историческая роль заключается в том, чтобы выступить против него всеми средствами и во всеоружии».