Типы совместной деятельности людей

Типы  совместной деятельности людей

Момджян К.Х.

Теперь, когда мы знаем, что любой акт  совместной деятельности возможен лишь при наличии взаимосвязанных  людей, вещей и символов, становится понятным, почему выживание самодостаточных человеческих коллективов требует осуществления четырех названных нами типов деятельности. В самом деле, воспроизводство общественной жизни есть не что иное, как воспроизводство совместной деятельности людей, которое, в свою очередь, предполагает создание и воссоздание ее необходимых элементов, ни один из которых не падает в готовом виде с неба.

Материальное  производство.

Так, для  жизни людей, которым присуще  активное приспособление к среде, необходимы соответствующие вещи, созданием  которых занимается материальное производство. Именно оно создает практические средства деятельности, которые используются во всех ее видах, позволяя, людям физически  изменять природную и социальную реальность, «подстраивать» ее под  свои нужды.

Добывая полезные ископаемые, производя необходимую  энергию, станки и пр., материальное производство работает само на себя, создает  продукты, предназначенные к собственному производственному потреблению (пресловутая  «группа А», гипертрофированная в бывшей советской экономике). Ясно, однако, что без продуктов материального производства невозможны также ни наука, ни политика, ни медицина, ни образование, для которых оно создает необходимые средства труда в виде лабораторного оборудования, военной техники, медицинских инструментов, школьных зданий и т.д. Наконец, именно материальное производство создает необходимые практические средства жизнедеятельности людей в сфере быта — продукты питания, одежду, мебель и т.п.

Сказанного  достаточно для понимания той  огромной роли, которую материальное производство играет в общественной жизни людей. Не следует, однако, абсолютизировать эту роль, приписывая материальному  производству несвойственные ему функции, как это делали многие социологи-марксисты. По сути дела речь шла об отождествлении понятий общественного и материального  производства, сведении к последнему всех форм производственной деятельности человека. Частью такое отождествление основано на незнании, непонимании  того, что продуктом производства, распределения и обмена в обществе являются не только вещи, но и все прочие элементы общественной жизни. Однако, с другой стороны, эта ошибка порождается реальной сложностью общественной жизни, тем фактом, что материальное производство в определенной степени «причастно» к производству и людей, и общественных отношений, и даже духовных значений.

В самом  деле, мы не можем не видеть, что токарь, вытачивая детали на станке, в процессе материального производства побочно  совершенствует свое профессиональное умение, создает сам себя как специалиста  вне и помимо специальных институтов ученичества. Это означает, что материальное производство фактически «берет на себя» параллельные функции профессионального обучения, относящегося к иному типу человеческой деятельности.

Аналогичным образом люди, производя необходимые  им вещи, способны закладывать фундамент  определенной системы общественных отношений — к примеру, отношений  распределения труда, которые могут  диктоваться технологическим характером производства, складываясь «за спиной»  производителей как «побочный продукт» их трудовых усилий. Аналогичным образом, характер материального производства может влиять на возникновение экономических  отношений собственности. Всем известно, к примеру, к каким последствиям привело использование новой  производительной техники в Европе Нового времени, результатом которого стало зарождение и утверждение  капиталистических отношений, созданных  не политиками, а совокупными участниками  процесса материального производства.

Наконец, в процессе производства вещей люди создают и закрепляют определенный тип ментальности, способ мышления и чувствования, вытекающий из самого характера трудовых операций (к примеру, некоторые культурологи убеждены в  том, что духовные особенности многих азиатских народов, отличающие их от европейцев, не в последнюю очередь  определены культурой рисоводства, вырабатывающего у производителей специфические свойства характера). Таким образом, материальное производство решает задачи, принадлежащие производству духовному, и даже справляется с ними более успешно, так как создает стереотипы сознания, более прочные, чем любые искусственные конструкции идеологов.

Вполне  соглашаясь с приведенными соображениями, мы не должны, однако, интерпретировать их в «холистском» духе: отрицать реальные различия между типами человеческой деятельности, сваливать их «в одну кучу», сводить к производству материальному. Наличие подобных продуктов (возникающих, как мы увидим ниже, не только в производстве вещей) не отменяет существования форм деятельности специально создающих эти уже не побочные для них продукты.

Продолжая характеристику материального производства, мы должны сделать уточнение, позволяющее  избежать немалой путаницы. Дело в  том, что материальное производство, как может показаться на первый взгляд, способно не только стихийно, но и вполне сознательно выходить за рамки производства вещей, в частности, создавать символические  объекты.

В самом  деле, зададим себе вопрос: к какому из типов деятельности принадлежит, например, полиграфическая промышленность? С одной стороны, мы интуитивно понимаем, что работа типографских станков  мало чем отличается от работы станков  иного профиля, несомненно принадлежащих материальному производству. С другой стороны, из рук печатника выходит книга, которая бесспорно является символическим, знаковым объектом. В результате мы стоим перед выбором: либо признать полиграфию духовным производством, либо согласиться с тем, что материальное производство способно создавать не только вещи, но и символы.

В действительности эта дилемма ошибочна. Конечно, глупо  думать, что печатник занят духовным производством, той же по типу деятельностью, что и автор напечатанной им книги. Не будем забывать, что в типографии создаются не сами идеи, но лишь их «материальная  оболочка», каковой является сброшюрованная, забранная в картонный переплет бумага с нанесенными на ней отпечатками. Нам могут возразить, что и  писатель, создающий роман или  повесть, не может ограничиться продуцированием  «чистых» идей, обязан тем или иным образом «материализовывать» их — если он желает быть писателем  не только для себя, но и для окружающих его людей. Это обстоятельство тем не менее не выводит писателя за пределы духовной деятельности. Почему же мы отказываем в принадлежности к ней полиграфисту, который занят, казалось бы, аналогичной «материализацией» или «объективацией» (по терминологии П. Сорокина) духовных значений?

Отвечая на этот вопрос, мы должны понимать существенное различие между объективацией идей, выступающей как внутренняя фаза, операция духовного труда, и тиражированием рукописей, представляющим собой совершенно самостоятельную деятельность, вид  материального производства. Нас не должен смущать тот факт, что по содержанию конкретных операций (как и в случае со стрельбой из винтовки, приведенном выше) объективация и тиражирование похожи друг на друга. Писатель, сидящий за пишущей машинкой и записывающий собственные мысли, и машинистка, печатающая под диктовку или с рукописи уже готовый текст, — заняты различной по типу деятельностью. Аналогичным образом, никому не придет в голову уподобить Леонардо да Винчи, «материализующему» на холсте бессмертный облик Моны Лизы, печатному станку, тиражирующему репродукции этого великого творения.

На этом примере мы можем видеть, как прогресс техники и разделение труда позволяют  материальному производству «вклиниваться» в создание символических объектов, брать на себя воспроизводство их «телесного бытия», «материального субстрата», который представляет собой совмещенную  со своим духовным значением специфическую  вещь, неотличимую от него с точки  зрения обыденного сознания, но не научной  теории.

Нужно сказать, что подобные операции с  «материальным субстратом» служат для некоторых ученых основанием включать в материальное производство не только тиражирование духовных значений, но и транспортные операции — переноску  и перевозку всего, что имеет  вес, протяженность и иные признаки физического тела, независимо от того, идет ли речь о станках, скульптурах  или людях. Речь идет о деятельности машинистов, водителей, летчиков, грузчиков  и даже почтальонов, относимых к  материальному производству. Мы, однако, не согласны с такой постановкой  вопроса и считаем правильным относить все действия, связанные с перемещением, а также хранением продуктов — т.е. созданием пространственно-временных условий производства — к иному типу человеческой деятельности. 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 
 

Духовная  деятельность.

Определяя задачи духовного производства, мы прекрасно понимаем, что главным  его продуктом являются не предметы, в которых воплощена информация (рукописи, отснятая кинопленка и пр.), а сама информация, адресованная человеческому  сознанию: идеи, образы, чувства. Другое дело, что без средств объективации эта информация негодна к употреблению, так же, как негодно к употреблению вино, не разлитое в бутылки, бочки  и прочую «тару».

Поэтому классификация духовного производства связана не с классификацией его  предметных средств, «перевозчиков  смысла», а с классификацией форм общественного сознания, которые  могут быть продуктом специализированной деятельности.

Конечно, далеко не все состояния сознания, важные для поведения людей, могут  быть созданы искусственно. Достаточно напомнить, что к сознанию в самом  широком его понимании, охватывающем всю область человеческой психики, относятся отличные от рефлексов  идеальные побуждения, которые имеют  характер не осознанных субъектом мотивов  поведения. Зигмунд Фрейд, как уже  отмечалось выше, убедительно показал  ту огромную роль, которую играют в  человеческом поведении смутные  желания, неосознанные влечения — таинственная сфера «Оно», отличная от сферы «Я» (индивидуальный рассудок) и «Сверх-Я (усвоенные индивидом нормы культуры). Ясно, однако, что область «Оно» и связанные с ней привычки, вкусы, волевые импульсы (представляющие собой форму реактивного сознания, т.е. сознания, вплетенного в непосредственные поведенческие реакции) лежит за пределами специализированного духовного производства, допуская в лучшем случае контроль и коррекцию со стороны практической психиатрии.

Это не значит, однако, что за пределами  такого производства находятся лишь формы индивидуального сознания, присущие человеку как «микрокосму» — уникальной экзистенции, а не типическому «агенту» коллективной деятельности. Собственно «общественное», т.е. надындивидуальное, интерсубъективное сознание, выходящее за рамки собственного духовного опыта своих единственных носителей — индивидов, созвучное многим из них — также может иметь стихийный характер, не будучи заранее запланированным продуктом духовного производства. В частности, сопротивляются попыткам искусственного воздействия на них различные «объективно-мыслительные» формы сознания, которые складываются как стихийная реакция людей на реальные условия их жизни. Примером служит безуспешность всевозможных попыток принудительного внедрения трезвости — от «сухого закона» в США до последней антиалкогольной кампании в нашей стране. Мы могли лишний раз убедиться, насколько устойчивы любые, даже вредные установки сознания, если они постоянно «подпитываются» не только традициями, но и наличными условиями жизни, ее неустроенностью, при которой алкоголь становится наиболее доступным средством психологической разрядки.

И все  же, несмотря на эти и другие «запреты», духовное производство есть реальность общественной жизни, оказывающая огромное воздействие на историю, особенно в наши дни. Чтобы понять многообразие его форм, мы должны выделить те области сознания, которые нуждаются в специализированном воспроизводстве и допускают его. Для этого мы должны вспомнить, что система сознания дифференцируется на разные сферы по разным основаниям, лежащим в основе такой дифференциации.

Одним из таких оснований является уже  упоминавшееся выше различие между  рефлективными и ценностными  формами сознания. Напомним кратко, что одной из потребностей человека является знание о мире, таком, как  он есть, независимо от пола, вероисповедания, политических симпатий воспринимающих его людей. Если мы хотим построить  самолет, мост или корабль, мы должны знать о мире нечто такое, что  дано принудительно, независимо от наших  склонностей и стремлений. Мы ищем в мире реальные связи и состояния  и воплощаем их в формулах, подобных уравнениям механики, в которых лишь сумасшедший способен произвольно  переставлять параметры. Ни один ученый и тем более инженер не будет  возводить в куб то, что следует  возводить в квадрат, умножать вместо деления и т.д. — в противном  случае наши самолеты не поднимутся в  воздух, мосты рухнут, а корабли  перевернутся. Речь, таким образом, идет о потребности познавать действительность в собственной логике ее развития, что и составляет задачу рефлективного сознания.