Критерий  приписывания более важен, когда  этничность проявляется в явных  физических характеристиках, например расовых различиях.

     Когда же нет явных межгрупповых различий, важнее может оказаться внутренний выбор человека, и группа его примет, даже если по крови он – "чужой".

     В полиэтническом обществе люди демонстративно поддерживают позитивную групповую  идентичность, проявляя предубеждения  по отношению к представителям других этнических групп и уклоняются от тесного взаимодействия с ними.

     Моноэтническая  идентичность с чужой этнической группой ведёт к полной ассимиляции, т.е. принятию норм, обычаев, языка чужой  группы, вплоть до полного растворения  в ней.

     Множественная идентичность позволяет человеку использовать опыт одной группы для адаптации  в другой, овладевать богатством ещё  одной культуры без ущерба для  ценностей собственной. Это благотворно  сказывается на личности, росте выходцев из межэтнического брака.

     Существует  и маргинальная этническая идентичность. В этом случае человек колеблется между двумя культурами, не овладевая  ни одной из них. Такие люди, путаясь  в идентичностях, часто испытывают внутриличностные конфликты. Они могут  быть агрессивно настроенными националистами – в пользу своей или в пользу чужой группы, в зависимости от того, какая из них имеет более  высокий статус в обществе.

     Но  случаев ассимиляции, маргинализации и биэтнической идентичности меньше, чем попыток любыми путями поддержать свою этническую идентичность.

     Иными словами, при сравнении своей  этнической группы с другими, люди чаще всего стремятся сохранить или  восстановить позитивную групповую  идентичность. У членов группы доминантного большинства обычно не возникает  с этим особых трудностей.

     Существует  ещё одна стратегия позитивной этнической идентичности – стратегия социальной конкуренции. В этом случае позитивные различия устанавливаются в прямом соревновании. Очень часто такая  стратегия социальной конкуренции  перерастает в ситуации межэтнической  напряжённости. Дело доходит до кровопролитных войн.

      Глава II. Характеристика национальных особенностей в этнопсихологии

     2.1 Этнодифференцирующие  характеристики

     Один  из сложнейших вопросов социальной психологии — вопрос о национальных особенностях человеческой психики.

     Каждая  нация имеет специфические

     для нее психические черты и свойства, совокупность которых обозначается понятиями психического склада нации  и национального характера и  которые проявляются и преломляются в национальной культуре. Однако конкретное изучение национальных особенностей психологии (этим занимается особая область социальной психологии — этнопсихология) сопряжено  с большими трудностями.

     Понятие национального характера по своему происхождению не теоретико-аналитическое, а описательное. Впервые его стали  употреблять путешественники, а  за ними — географы и этнографы  для обозначения специфических  особенностей поведения и образа жизни народов. При этом разные авторы имели в виду совершенно разные вещи. Одни подразумевали под национальным характером свойства темперамента и  эмоциональных реакций народа. Другие описывали различия социальных установок, ценностных ориентации, морали, отношения  к труду и т.д. Однако социальная и психологическая природа этих явлений различна.

     Национальный  характер подразумевает систему  свойств не отдельного индивида, а  многочисленной группы — нации или  народности. Каждая нация имеет свою специфическую культуру, систему  знаков, символов, обычаев и т. д. Но как связано все это с  индивидуальной психологией? Из факта  существования национальной культуры еще не вытекает, что и каждый отдельный человек, принадлежащий  к данной нации, обладает определенным набором национально-специфических  свойств. И если такие свойства существуют, то как складывается и каким путем передастся эта общность из поколения в поколение? Имеет ли она биогенетические или только социально-исторические основы?

     На  уровне повседневного, обыденного сознания наличие психологических различий между народами не вызывает сомнений. Пунктуальность, высоко ценимая (и фактически широко распространенная) в Германии или Голландии, сравнительно мало значит в Испании и еще меньше в  странах Латинской Америки. Североамериканцы запросто зовут друг друга по имени, но это вовсе не означает дружбы или интимной близости, которые такое обращение предполагало бы в Западной Европе. Национальные особенности ярко проявляются в искусстве, особенно народном. Можно легко отличить русскую мелодию от итальянской или узбекской, украинский орнамент от индийского, английский юмор от французского. Люди обычно без особых затруднений перечисляют черты, типичные, по их мнению, для разных народов. Но часто подобные характеристики расплывчаты, а то и вовсе произвольны.

     Но  как научно объяснить эти особенности? Во-первых, хотя «национальный ореол» свойствен многим элементам, формы  во всех видах искусства, его интенсивность и определенность далеко не одинаковы. Мы прекрасно представляем себе, например, отличие интонационного строя русской песни от итальянской, мотивов украинского орнамента от узбекского, отличие пластических структур в армянском и китайском зодчестве, по не существует таких явлений, как «русский рисунок», «немецкий колорит», «испанская перспектива», «английские пропорции», «итальянская архитектоника», «грузинская композиция», «украинская гармония»; лишь в редких случаях печать национального своеобразия задевает эти грани художественной формы.

     Также очень трудно сказать, какие именно психологические особенности стоят  за теми пли иными элементами художественной формы. Поэтому интерпретация национальных особенностей искусства, как правило, сводится к более или менее общим замечаниям, впечатлениям, образам, не всегда принимая вид строгих научных понятий.

     Не  легче оказывается и интерпретация  народных обычаев, жестов, мимики и  других экспрессивных действий. Шведский путешественник Эрик Лундквист рассказывает, как однажды па Новой Гвинее после  удачной охоты он, обгрызая косточки дичи до половины, бросал остальное  старому туземному вождю, который  обгладывал их начисто, а затем разгрызал  и сами кости. Присутствовавший при  этом друг Лундквиста, европеец, возмутился: «Ты обращаешься с ним, как  с собакой! Швырять ему кости! Это же унизительно для него. А  еще сам постоянно проповедуешь, что мы должны обращаться с чернокожими  по-человечески, так, словно они белые». Однако у папуасов другие обычаи, чем  у европейцев. Поделиться своей едой считается у них высшим проявлением  дружеских чувств, поэтому в том, что ему давали, как мы бы выразились, объедки, старый вождь усматривал не обиду, а знак дружеского расположения.

     Европейца, впервые попавшего в Японию, поражает и даже шокирует, что японец улыбается  не только когда ему весело, но и  когда ему делают выговор или  когда он сам сообщает вам печальную  весть, например известие о смерти ребенка. Неопытный человек нередко видит  в этом проявление наглости, цинизма  или бездушия. На самом же деле улыбка просто имеет здесь иное символическое  значение: она призвана смягчить тяжелую  ситуацию, подчеркнуть готовность человека справиться с ней и т. д.

     Понять  это многообразие символов, жестов, реакций не так-то легко.

     Распространенные  в обыденном сознании стереотипные представления о психологических  свойствах и культуре разных народов  всегда имеют ценностный, оценочный  характер и соотносятся, осознанно  или неосознанно, с какими-то представлениями  об особенностях своего собственного народа и его культуры. Еще французский  философ XVI в. М. Монтень писал по поводу распространенных в его время  взглядов на «варварские» народы, что  «в этих народах, согласно тому, что  мне рассказывали о них, нет ничего варварского и дикого, если только не считать варварством то, что нам непривычно. Ведь, говоря по правде, у нас, по-видимому, нет другого мерила истинного и разумного, как служащие нам примерами и образцами мнения и обычаи нашей страны.

     Склонность  рассматривать и оценивать явления  и черты иной культуры, другого  народа сквозь призму культурных традиций и ценностей своего собственного народа называется этноцентризмом. «Суть этноцентрпзма сводится к совокупности массовых иррациональных представлений о собственной этнической общности как о центре, вокруг которого группируются все остальные. Эти представления являются психологическими образованиями массового сознания в виде конкретизированных упрощенных образов своего народа, щедро наделенных положительными чертами в количествах, которые намного превосходят аналогичные черты в представлениях о других народах».

     Национальное (как и любое другое групповое) самосознание, чувство «мы» обязательно  предполагает соотнесение (и в этом смысле — противопоставление) этого  «мы» какому-то «они». Все познается  в сравнении. Но сравнение это  не всегда бывает объективным: «своя  рубашка ближе к телу», групповое  сознание и чувство «мы» способствует сплочению и интеграции этнической группы. Этот акцент на различиях имеет и психологические причины. Л. С. Выготский указывал, что осознание сходства требует более развитой способности к обобщению и концептуализации, чем осознание различий; сознание сходства предполагает наличие обобщения или понятия, охватывающего ряд сходных объектов, тогда как осознание различий возможно и на чувственном уровне.

     Субъективность  и оценочность любых национальных стереотипов заставляет относиться к ним весьма критически.

     2.2 Психологические  причины роста  этнической индентичности

     Существует  несколько объяснений, почему в современном  мире обострилось национальное чувство, чувство принадлежности к определенному  народу (этносу). Это чувство еще  называют этнической идентификацией.

     Все вопросы этнической идентичности обостряются  по мере роста социальной и экономической  нестабильности.

     Одна  из психологических причин роста  этнической идентичности в этом веке – поиск ориентиров и стабильности в перенасыщенном информацией и  нестабильном мире. Вторая психологическая  причина лежит на поверхности  и не требует особых доказательств.

     Это интенсификация межэтнических контактов, как непосредственных (трудовая миграция, перемещение миллионов эмигрантов и беженцев, туризм, студенческий обмен и т. п.), так и опосредованных современными средствами массовой коммуникации. Повторяющиеся контакты актуализируют этническую идентичность, так как только через сравнение можно наиболее чётко воспринять свою национальность как нечто особое. Они создают реальную необходимость индивидуального самоопределения своей этнической принадлежности. Сегодня уже не редкость русский, говорящий на английском языке, работающий, например, на Мальте или на Майорке. Кто для него «Мы»?

     Психологические причины роста этнической идентичности едины для всего человечества, но особую значимость этнос приобретает  в эпоху радикальных социальных преобразований, приводящих к социальной нестабильности. В этих условиях этнос  часто выступает в качестве аварийной  группы поддержки.

     Именно  в такой период человеку свойственно  ориентироваться, прежде всего, на этнические общности и нередко преувеличивать позитивное отличие своей группы от других.

     Многие  люди "погружаются" в разные субкультуры, но для большинства в период слома  социальной системы необходимо "зацепиться" за что-то более стабильное. Как и  в других странах, переживающих эпоху  острой социальной нестабильности, в  Казахстане такими группами оказались  межпоколенные общности – семья  и этнос. Этническая идентичность является наиболее доступной формой социальной идентичности именно в нашей стране, так как советская паспортная система превратила "национальность" в расовую категорию, определяемую по "крови", тогда как в других странах это понятие означает гражданство.

     Социологические школы объясняют рост этнической идентичности следующими причинами:

     а) реакцией отставших в развитии народов  на этнокультурное разделение труда, порождающее  экономическую и технологическую  экспансию народов более развитых.