Разделение  властей

Разделе́ние власте́й — политико-правовая теория, согласно которой государственная власть должна быть разделена на независимые друг от друга (но при необходимости контролирующие друг друга) ветви: законодательную, исполнительную и судебную. Предложена Джоном Локком. Термин введён Монтескьё (фр. séparation des pouvoirs, лат. trias politica).

Некоторые европейские  страны, а также Тайвань, законодательно выделяют дополнительно контрольную, экзаменационную, юридическую, и, кроме  того, учредительную и избирательную ветви государственной власти.

  История

Идеи, положенные в основу современного принципа разделения властей, высказывались еще Аристотелем. В четвертой книге своего трактата «Политика» он формулирует идею разделения властей в государстве на три части: законодательную, должностную, судебную. Каждую из властей представляет отдельный орган.

Дальнейшее развитие теории разделения властей связано  с именами Джона Локка и  французских просветителей, особенно Шарля Луи Монтескьё, который  осуществил наиболее основательную разработку этого принципа. Именно, начиная с этого времени (то есть с конца XVIII — начала XIX вв.), принцип разделения властей получает признание во многих государствах.

Наиболее последовательно  принцип разделения властей был  проведён в Конституции США 1787 года. При этом «отцы-основатели» (А. Гамильтон, Дж. Мэдисон, Дж. Джей) развили классическую модель. Они дополнили её моделью «вертикального» разделения властей, то есть способами разграничения полномочий между федеральной властью и властью штатов. Кроме того, в содержание классической модели была включена известная система «сдержек и противовесов» (англ. checks and balances).

Дальнейшее развитие принципа разделения властей связано  с попытками расширить список ветвей власти, отразив современные тенденции. Так, наряду с законодательной властью выделяется учредительная власть. Нередко самостоятельный статус придается контрольной и избирательной власти.

В Советском  государстве господствовала социалистическая политико-правовая доктрина, в которой принцип разделения властей отвергался как буржуазный и неприемлемый. Единая государственная власть понималось как власть Советов, то есть власть представительных по сути органов.

Ситуация стала  меняться только в последние годы перестройки, когда были внесены изменения в Конституцию СССР 1977 года и РСФСР 1978 года, принцип разделения властей на законодательную, исполнительную и судебную был провозглашён Декларацией о государственном суверенитете РСФСР, а также закреплён в союзной и российской конституциях, когда были введены посты Президентов СССР и РСФСР.

Содержание и значение принципа разделения властей

Разделение законодательной, исполнительной и судебной властей  является одним из важнейших принципов  организации государственной власти и функционирования правового государства.

Принцип разделения властей означает, что законотворческая деятельность осуществляется законодательным (представительным) органом, исполнительно-распорядительная деятельность — органами исполнительной власти, судебная власть — судами, при этом законодательная, исполнительная и судебная ветви власти самостоятельны и относительно независимы. Разделение властей основывается на естественном разделении таких функций, как законотворчество, государственное управление, правосудие, государственный контроль и т. п. Современное понимание принципа разделения властей дополнено также необходимостью разделения полномочий между высшими и местными органами власти и управления.

Политическое  обоснование принципа разделения властей  состоит в том, чтобы распределить и сбалансировать властные полномочия между различными государственными органами, чтобы исключить сосредоточение всех полномочий либо большей их части в ведении единого органа государственной власти либо должностного лица и тем самым предотвратить произвол. Независимые ветви власти могут сдерживать, уравновешивать, а также контролировать друг друга, не допуская нарушения Конституции и законов, это так называемая «система сдержек и противовесов». Например, в СССР существовали Верховный Совет и Верховный Суд, но их нельзя было назвать отдельными ветвями власти, так как они не были частью системы «сдержек и противовесов».

Характерно, что  в государствах с тоталитарным и  авторитарным режимом, как правило, не признаётся принцип разделения властей или же разделение властей в них закреплено формально.

Государство - гарант демократии

Валерий Фадеев, главный редактор журнала «Эксперт»:

За последний  век, особенно за десятилетия после  Второй мировой войны, государство, а мы говорим об лучших образцах демократического государства, чрезвычайно  глубоко изменило свои функции. Если в предыдущие столетия государство, так или иначе, участвовало в распределении порядка 10% национального богатства, то в ХХ веке эта доля стала быстро расти. 30, 40, 50, даже больше, процентов – вот та доля, которую контролирует сейчас государство.

Огромное  развитие социальной сферы, образование, здравоохранение, пенсионная система, многочисленные социальные программы. Парадоксально на фоне этого беспрецедентного в человеческой истории роста участия государства в жизни общества доминировал иной, противоположный мейнстрим. Модным считалось рассуждать об ослаблении государства. Часто вспоминали старинную концепцию государства, как ночного сторожа. Указывали на появление новых субъектов, которые должны стать более мощными, чем государство и взять на себя часть его функций.

Например, транснациональные  корпорации. Их выручку, которая часто  зашкаливает за 100 миллиардов долларов, очень любят сравнивать с ВВП  целых стран. Однако мировой экономический кризис отрезвил многих. Мы видим, как эти всесильные ТНК или огромные финансовые компании своими сверкающими офисами, устремленными в небеса, и с зарплатами топ-менеджеров, устремленными туда же в небеса, обращаются за помощью к государству. И получают эту помощь.

Есть  две трактовки такой помощи. Первая трактовка – социальная. Государство не может допустить краха многих компаний и банков, пусть даже погрязших в спекуляциях, потому что это ведет к росту безработицы, к снижению уровня жизни, возрастанию социальной напряженности. Эта социальная трактовка имеет, конечно, реальные основания.

Вторая трактовка. Государство в некоторых развитых демократических стран имеют  выраженных олигархический оттенок. Сильное  государство выгодно крупному бизнесу. Оно помогает создавать локальные монополии для извлечения сверхприбылей, снижает издержки производства, берет на себя расходы на инфраструктуры, а когда надо снижает налоги. И, наконец, обеспечивает протекционистские меры по внутреннему рынку против других стран. Это тезисы статьи Эммануила Валлерстайна в свежем номере журнала «Эксперт», он здесь распространяется. Вы можете ее прочитать.

Затрону еще один экономический аспект, который  важен для понимания будущего. Похоже, общество потребление в той  форме, в какой она сложилась  в последние десятилетия, подходит к своему концу. Зачастую искусственно раздуваемое потребление, в сущности, не нужных товаров и услуг – одна из возможных фундаментальных причин нынешнего мирового кризиса. Я подчеркиваю, не нужных товаров и услуг. Речь не идет о относительно небогатых странах, где и нужных товаров еще не хватает.

В одной  из своих последних статей выдающийся экономист Гэлбрейт указывал, что  основной экономический показатель – валовой внутренний продукт, измеряется суммой показателей производства материальных объектов и услуг. Не размерами образования, искусства или культуры, а производством автомобилей, включая и роскошные внедорожники.

Конечно, материальный сектор необходим. Он дает занятость, рост доходов, материальное благосостояние. Однако безусловный приоритет этого сектора ведет самые развитые страны в тупик, причем не только экономический, но и ценностный. Должно ли современное государство и каким образом, если должно, трансформировать базовую систему экономических ценностей? И со стороны капитала, чем заменить погоню за прибылью и сохранить при этом созидательный творческий потенциал капитала, не убить инициативу, и со стороны потребителей, скорректировав их предпочтения? Подчеркиваю еще раз, в меньшей степени это касается небогатых стран. Там еще многое предстоит сделать для достижения материального благополучия.

Последнее замечание – государство и  демократия. А нас, конечно, интересует демократическое государство. Целый ряд исследователей последнего времени, среди них и глубокий Чарльз Тили, и модный Френсис Фукуяма, указывали, что скорее государства с высоким потенциалом, сильные государства, имеют возможность построить эффективную демократию. Слабое государство рискует скатиться к авторитаризму. Выживание слабых государств возможно лишь под покровительством великих держав. Таким образом, сильное государство и развитая демократия – вот тот идеал, к которому следует стремиться. Вероятно, система таких государств повышает стабильность глобализованного мира, увеличивает общую безопасность.

Сейчас, когда мировой кризис несколько  притих, наблюдается некая самоуспокоенность в политических кругах. Хотя еще год назад кажется, что ведущие мировые политические круги были близки к панике. Похоже, эта успокоенность не оправдана. Мир будет серьезно меняться. Нужны дискуссии, нужны новые решения. Этим важна наша конференция. Россия не только включается в эту общую дискуссию – Россия инициирует обсуждение ключевых вопросов. Тех вопросов, которые сейчас затронул я, и которые перечислил губернатор Вахруков, и которые будут обсуждаться на секциях нашей конференции.

Я особо признателен  иностранным гостям, выдающимся ученым, политикам, которые откликнулись на наше приглашение на эту конференцию. И я надеюсь, что мы продолжим  работу и после этой конференции  на каких-то следующих мероприятиях в рабочих группах, в том числе и в других странах. 

История демократии в России не заканчивается

В. Петухов

Процесс "путинской  политической стабилизации" интерпретируется сегодня очень по-разному. 
 
Для одних он - признак возвращения политического процесса в свои "естественные пределы". Для других такая стабилизация символизирует только новый застой и стагнацию общественной активности, отказ масс от ценностей демократии и ее институтов.

Истина, как  всегда, лежит посередине. Несомненно, давно прошли те времена, когда политические баталии вызывали неподдельный интерес, а лидеры политических партий были кумирами миллионов. В стране появилась и получила признание "частная жизнь", а граждане получили свободу выбора между участием и неучастием в политике. Воспользовавшись этим правом, большую часть своей жизненной энергии они направляют на работу, образование, семью, ближний круг, творчество, досуг и т.п. 
 
Заметно изменилось и отношение к демократическим ценностям и институтам. Демократия, напомним, это не статичный набор всегда неизменных ценностей и институтов, но процесс развития, укоренения в ткань общественной жизни одних ценностей и институтов и угасания, деградации других. У россиян еще с перестроечных времен укоренилась приверженность к таким из них, как наличие свободы слова и СМИ - это считают важным 83% опрошенных ВЦИОМ в 2006 г.; свободы выбора - 78%, предпринимательства - 68%, свободы передвижения 63%, и т.п. Сохранилось и позитивное отношение к демократии как к оптимальной и самой передовой модели общественного устройства. И все это несмотря на то, что ее становление происходило отнюдь не в тепличных условиях распада СССР, террористических атак, экономического кризиса и т.д. Учитывая это, нельзя не признать мифом тезис об отторжении российской почвой демократических ценностей и институтов, существующей между Россией и Западом "ценностной пропасти" и т.д. 
 
Однако прошедшие годы, благоприобретенный политический и социальный опыт научили россиян видеть разницу между нормативной моделью демократии и тем, какие формы она обрела в нашей реальности. Результатом стала "прагматическая селекция", т.е. отбор слагаемых демократии, в которых есть реальная заинтересованность, либо тех, которые в последнее время оказались в дефиците. 
 
Прежде всего сюда относится весь комплекс социально-экономических прав и свобод; равенство всех граждан перед законом, независимость суда; возможность политического самовыражения и высказывания мнений. Как результат, в массовом сознании укоренилось представление о демократии как такой системе организации общественной жизни, которая призвана обеспечить, во-первых, законность и правопорядок и, во-вторых, реализацию социально-экономических прав граждан. 
 
Ни того, ни другого наша демократия сегодня, по мнению граждан, не обеспечивает. И поэтому, оценивая практическую реализацию "российского демократического проекта", респонденты далеко не так строги, как некоторые зарубежные и близкие им "внутренние" наблюдатели, но достаточно критичны. Лишь 15% опрошенных полагают, что Россия уже стала демократической страной. 37% считают, что "переходный период" еще не завершен, но мы уже близки к цели. А 33% придерживаются той точки зрения, что наша страна сегодня так же далека от демократии, как и во времена СССР. 
 
Подводя итоги демократического развития последних лет, респонденты прежде всего примеряют их "на себя". И получается так, что демократия больше нравится тем, кто успешен, у кого дела идут хорошо. Таких людей много, но отнюдь не большинство. Выигравшими от либеральных реформ и демократических преобразований чувствуют себя 19% опрошенных, 38% остались, что называется, "при своих" и примерно столько же (36%) чувствуют себя проигравшими. Обращает на себя внимание и то, что даже среди респондентов с высоким уровнем доходов примерно половина считает себя выигравшими от реформ, которые начались в стране 15 лет назад, тогда как другая половина уверена, что она либо не выиграла, либо даже проиграла. Среди средних слоев и малообеспеченных доля выигравших составляет лишь 21 и 10% соответственно. 
 
Ценности второй свежести 
 
Известно, что стабильная демократии не может существовать без такого уровня экономического и социального развития страны, который обеспечивал бы приемлемый для большинства граждан уровень благосостояния. В значительной степени именно поэтому многими согражданами демократические ценности все чаще воспринимаются как ценности второго, третьего ряда, как важные и желательные, но не настолько, чтобы бороться за их утверждение всеми доступными легальными способами. А вызвавшее панику на Западе "наступление на демократию" (укрепление государственного контроля над СМИ, реформа выборной системы, снижение роли политической оппозиции) заметного впечатления на россиян не производит. 
 
Обычно это объясняется ростом авторитарных настроений как у власти, так и у населения. Между тем, если говорить об обществе, то "искушением" авторитаризма Россия уже переболела в середине-конце 90-х, а еще раньше - пережила испытание "повседневностью", когда люди, принявшие демократию на ура, испытывали настоящий шок по мере того, как она трансформировалась в реальность. Сегодняшнее общество волнует совсем другое, а именно - наполнение демократии новым социальным, этическим и правовым содержанием. Далеко не случайно за последние два года в полтора раза - с 30 до 45% - увеличилось число тех, кто считает, что нашей демократии в первую очередь угрожает бедность населения, высокий уровень социальной дифференциации. С 15 до 24% выросла доля указывающих на такую угрозу, как сращивание власти и капитала. Третью же позицию в иерархии угроз демократии сохраняет отсутствие равенства граждан перед законом. 
 
Куршевельский синдром 
 
Имеем ли мы дело с новой межклассовой рознью, провозвестницей классовых битв a ля 1905-1917 гг.? Нет, ни классов, ни классового сознания у представителей разных социальных полюсов современного общества пока не образовалось. Но проблема богатства и бедности, сращивания власти и капитала воспринимается как новая линия социального противостояния, социокультурного раскола между социальными верхами (по меткому выражению - "архипелага рублевок") и остальной частью общества. "Куршевельский казус" высветил эту проблему со всей определенностью. Россияне, и прежде всего средние слои, тратя массу жизненной энергии на поддержание сносных условий жизни для себя и своих семей, шокированы сверхгедонистским образом и стилем жизни новой российской элиты, болезненно переживают и обращают к власти недоуменные вопросы: как в нашей пока еще очень бедной и далеко не самой развитой стране может происходить такое? В любом демократически организованном обществе консенсус по поводу принципов гражданской морали (civic morality) является необходимой предпосылкой для нормального функционирования общества, а законопослушание и следование общепринятым моральным ценностям - одной из важнейших предпосылок социальной мобильности и успешных практик. 
 
В России все чаще проявляется обратная зависимость, что многим представляется как аморальным, так и несправедливым. Отсюда - синдром растущего недоверия, захватывающий самые разные области и сферы жизни, начиная от финансовых институтов, государственных органов и общественных организаций и заканчивая уровнем межличностного общения. Жить сегодняшним днем по принципу "вы нас не трогайте, и мы вас трогать не будем", организовывать в своем непосредственном окружении социально-экономические ниши, в которых можно чувствовать себя комфортно, - это и есть одно из проявлений такого недоверия. Интерес значительной части населения к общественной и политической жизни страны, востребованность легальных форм политического участия год от года снижаются. Самое тревожное здесь - это падение интереса к выборным механизмам легитимации власти. Параллельно идет процесс деидеологизации общества, порождающий ситуацию идейного вакуума. Это, в свою очередь, может создать и уже создает предпосылки для широкого и быстрого распространения радикальных идеологических воззрений. 
 
Представляется, однако, что низкий уровень политического участия драматизировать особо не следует. Перестав быть массовой, "покидая" формальные институты и практики (выборы партии и т.п.), с которыми его традиционно принято отождествлять, это участие постепенно трансформируется в формы коллективной интеграции, самозащиты и самоорганизации. Например, в виде движений "одного требования" (обманутых дольщиков, автомобилистов, жителей сносимых домов и т.п.), которые, с одной стороны, спонтанны, а с другой - весьма эффективны. 
 
Внушает надежду то, что этап прогрессирующей атомизации социального бытия в России, похоже, пройден. Начинается малозаметная, но уже вполне ощутимая перегруппировка "активных" и "инертных" в политическом отношении групп и слоев. Если в 90-е годы интерес к политике демонстрировали наименее преуспевающие группы общества, то сегодня наблюдается обратная тенденция. Имущие россияне, будучи более активно включены в разнообразные сети социального взаимодействия, начинают все чаще интересоваться политикой и общественной жизнью. А значит, история демократии в России отнюдь не заканчивается, а обещает нам еще много новых волнующих страниц.