Политическая власть

    Но  это только в идеале. В реальной же истории человечества любая властная система так или иначе, в той или иной степени основана на акте или актах насилия. Сила слишком часто выступала в качестве не последнего, а первого и решающего аргумента. Необходимость насилия и принуждения в качестве механизмов регулирования поведения людей в обществе определяется недостаточностью одних только средств поощрения и порицания. Неотъемлемым атрибутом власти являются санкции, наказания, в том числе физическое принуждение. Подчеркивая значимость этого факта, в «Законах Ману» отмечалось: «Наказание — царь, оно — мужчина, оно — вождь и оно — каратель... Если бы царь не налагал неустанно Наказание на заслуживающих его, более сильные изжарили бы слабых, как рыбу на вертеле... Весь мир подчиняется (только) посредством Наказания... Все варны испортились бы, все преграды были бы. сокрушены, и произошло бы. возмущение всего народа от колебания в (наложении) Наказания. Где идет черное, красноглазое Наказание, уничтожающее преступников, там подданные не возмущаются, если вождь хорошо наблюдает». Необходимость санкций, наказаний, запретов вытекает из самой противоречивой природы человека.

    По-видимому, выражение «сильный всегда прав»  восходит еще к тем временам, когда  спор решался исключительно с  помощью физического насилия. В  этом смысле власть представляет собой  проявление превосходства в сугубо материальном смысле: если я обладаю способностью подавить или убить другого человека, то я «сильнее» его, я способен подчинить его своей власти.

    Слишком часто власть являлась результатом  военной победы, узурпации, брато- и отцеубийства, государственного переворота или какого-либо другого незаконного деяния. Для любого историка это настолько очевидный факт, что здесь вряд ли надо приводить какие-либо примеры. Поэтому без всякого преувеличения можно сказать, что с самого зарождения власти на ней, как говорится, лежит каинова печать. Приходится признать и то, что в основе множества самых мирных, считающихся в наши дни самыми законными и укладывающимися в рамки права общественных и политических феноменов лежат насилие и другие формы противозаконных действий. Так, все важнейшие атрибуты современной демократии и правового государства прошли испытание насилием. Например, национально-государственный суверенитет, торжество права и закона над божественным правом государей на власть, разделение властей первоначально являлись объектами ожесточенной идеологической и политической (в том числе и вооруженной) борьбы между противоборствующими группами, сословиями, классами, государствами.

    На  пути разработки, учреждения и институционализации  этих принципов и институтов каждая страна прошла через революции, гражданские войны, цареубийства и другие формы насилия. Великобритания, считающаяся одной из самых совершенных демократий современного мира, пережила две революции, причем в первый раз она избавилась от своего короля отрубив ему голову. Еще в большей степени это верно применительно к Франции, которая прежде чем окончательно принять демократические ценности и институты, прошла через несколько революций и переворотов. В США политическая демократия и рыночно-капиталистические отношения одержали окончательную победу лишь в результате самой жестокой и кровопролитной со времен Мария и Суллы гражданской войны.

    Естественно, что власть ни в коем случае нельзя свести к силе, тем более, к голой физической силе или насилию. Но нельзя не учитывать и тот факт, что власть, не опирающаяся на силу, не способная добиться реализации своих решений, в том числе силой или угрозой применения насилия, может оказаться благим пожеланием или просто блефом. В этом смысле власть представляет собой форму выражения силы. Одна из главнейших задач государства — разрешение противоречия между необходимостью порядка и разнообразием интересов в обществе, сопряженных с конфликтами. С этой точки зрения государство и власть, политическое в целом призваны внести порядок в рациональную организацию, в социально-политический процесс, обуздать стихию человеческих страстей.

    Поэтому естественно, что и государство  и власть самым тесным образом связаны с насилием. Государство, даже самое демократическое, представляет собой во многих отношениях механизм принуждения, насилия над людьми. Но это насилие особого рода. Еще Т. Гоббс (продолжая в этом вопросе традицию Н. Макиавелли) усматривал главный признак государства в «монополии (курсив мой.— К.Г.) на принуждение и насилие». Дж. Локк считал политической властью «право создавать законы, предусматривающие смертную казнь и соответственно все менее строгие меры. наказания для регулирования и сохранения собственности, и применять силу сообщества для исполнения этих законов и для защиты, государства от нападения извне — и все это только ради общественного блага».

    С тех пор этот тезис в разных редакциях стал общим местом в большинстве теорий государства. Данную мысль в несколько иной форме выразил известный немецкий правовед XIX в. Р. Еринг, который подчеркивал, что государство обладает абсолютной монополией на принуждение. Наиболее завершенную разработку данный тезис получил у М. Вебера. Он, в частности, утверждал, что государство невозможно определить социологически в терминах его целей или из содержания его деятельности, поскольку нет такой задачи, которая была бы исключительным достоянием государства. Поэтому, говорил Вебер, четко очерченный признак государства следует искать в средствах, которые оно использует. Таким средством, по его мнению, и является насилие: «Государство есть то человеческое сообщество, которое внутри определенной области... претендует (с успехом) на монополию легитимного физического насилия. Ибо для нашей эпохи характерно, что право на физическое насилие приписывается всем другим союзам или отдельным лицам лишь настолько, насколько государство со своей стороны допускает это насилие: единственным источником «права» на насилие считается государство».

    Исходя  из этой посылки, М. Вебер рассматривал государство как «организованный по типу учреждения союз господства, который внутри определенной сферы добился успеха в монополизации легитимного физического насилия как средства господства и с этой целью объединил вещественные средства предприятия в руках своих руководителей, а всех сословных функционеров с их полномочиями, которые раньше распоряжались этим по собственному произволу, экспроприировал и сам занял вместо них самые высшие позиции». Хотя сущность государства и власти, политического в целом, как будет показано ниже, и нельзя свести всецело к отношениям господства и подчинения, все же с точки зрения власти и властных структур эти отношения отличают политическое от других сфер общественной жизни. Более того, государство, власть и насилие немыслимы друг без друга. Хотя, подчеркнем, насилие не является единственным средством государства. Но это специфическое для него средство.

    Государство, особенно если речь идет о современном государстве, в котором как бы в едином организме сочетается множество разнообразных конфликтующих, зачастую несовместимых друг с другом интересов, устремлений, установок и т.д., не в состоянии обеспечить выполнение своей главной функции по реализации общей воли своих подданных одними только уговорами или благодаря их сознательности и доброй воле. В данном контексте власть является как бы данью, отдаваемой греховной природе человека, средством, призванным бороться с несовершенством человека и социального мира в целом.

    Мировая история по большому счету еще  не знала государства без механизмов и средств предотвращения и наказания уголовных правонарушений, без системы исправительных учреждений. Насилие или угроза применения насилия является мощным фактором, сдерживающим людей от всякого рода поползновений на жизнь, свободу, собственность других членов общества. Непременные атрибуты государства — человек с ружьем, армия, полиция, призванные гарантировать внутреннюю и внешнюю безопасность как самого государства, так и всех без исключения его подданных. Они составляют инструмент силового обеспечения политики государства. В этом контексте прав французский мыслитель конца XVIII—начала XIX в. Ж. де Мэстр, который говорил: «бог, сотворивший власть, сотворил и наказание... палач сотворен вместе с миром».

    Государство отличается от всех других форм организации  людей тем, что оно располагает военной силой и судебно-репрессивным аппаратом. Более того, государство вправе не только применить к своим подданным в случае необходимости насилие, но и требовать от них служения с оружием в руках для применения вооруженного насилия к врагам самого государства.

    При этом необходимо учесть следующее обстоятельство. В принципе насилие может быть применено и нередко применяется родителями в отношении своих детей, руководителем предприятия — в отношении своих подчиненных и др. Но все дело в том, что в любом из этих случаев действия применяющих насилие противоречат закону. Более того, закон запрещает такие действия под угрозой применения к ним самим насилия. Что касается государства, то формы, средства, условия использования им насилия или угрозы применения насилия строго определены и регламентированы законом.

    Поэтому и говорят о легитимном, или узаконенном насилии со стороны государства. Важно учесть также не только легитимность насилия, применяемого государством, но и то, что ему и только ему принадлежит это исключительное право. Коль скоро все граждане независимо от социального положения, национальной, религиозной, профессиональной или иной принадлежности равны перед законом, то ни один из них не вправе (кроме тех случаев, которые предусмотрены законом) применить насилие в отношении другого человека. Это касается и разного рода организаций, объединений, союзов, заинтересованных групп.

    Другими словами, право применения или угрозы применения насилия отнято у всех индивидов и коллективов, составляющих общество, и сосредоточено в одном  месте — у государства. Государство не просто наделено правом на применение насилия, а пользуется исключительным правом, т.е. монополией на применение насилия. Поэтому-то и говорят, что государство обладает монополией на легитимное, или узаконенное насилие. Причем такая монополия составляет важнейшее условие самоорганизации и интеграции высокодифференцированного общества.

    Очевидно, что в современном государстве  сила, насилие и принуждение облекаются в форму писаных или неписаных  законов, разного рода запретов и предписаний, которые в существенной своей части строго определены и при необходимости исполняются с использованием силы. При всем сказанном, власть отнюдь не сводится всецело к функции насилия. Во властных отношениях подчиненный, будучи одной из сторон, тоже является участником этих отношений. Выше уже говорилось, что цель самоорганизации государства дается как бы изнутри. Это выражается, в частности, в том, что сама идея государственности включает в своей основе начало солидарности, вытекающей, как подчеркивал С.Л.Франк, из онтологического единства «мы». «Государственное единство в лице патриотического сознания более всего утверждается через интимное сознание местных областных единств, через любовь к своеобразию своего родного города или родной области, через привязанность к местным обычаям, песням, диалекту... Общество, как живой организм, именно постольку прочно и жизненно: поскольку оно, как всякий сложный организм, складывается как иерархическое многоединство подчиненных и соподчиненных низших общественных единств».

    Государство представляет собой единство всеобщего и частного интереса, синтез всеобщей и частной идеи. Здесь к началу личной свободы и личных прав присовокупляются начала обязанности. Каждый конкретно взятый гражданин должен действовать не только в собственных интересах, но и во имя общего блага, преследовать не только частные цели, но и носить в своем сознании начала общественные. Все это позволяет сделать вывод, что власть проявляется не только в насилии, но также в различных «динамичных формах зависимости, независимости и взаимозависимости между человеком и человеком, личностью и обществом, социальными группами, классами, государствами, блоками государств».

    Общество  или государство представляет собой  не некое механическое соединение тех или иных институтов и отношений, а формы самоорганизации человеческих сообществ, где единство не навязано извне силой, а дано как бы изнутри. С данной точки зрения немаловажен тот факт, что помимо насилия власть имеет своим основанием целый ряд других источников, например традицию, обычай, добровольное делегирование полномочий гражданами на основе договора и т.д., место, значение и роль которых общеизвестны. Поэтому политическая власть никогда не бывает всеисключающей. Рядом с ней и зачастую в противовес ей существует множество других источников и форм власти и авторитета, которые призваны уравновешивать и ограничивать ее. Это власть и авторитет традиции и обычая, разного рода организаций, объединений, институтов гражданского общества, такие как церковь, семья, университеты, бизнес, общественное мнение и средства массовой информации, профсоюзы и заинтересованные группы, господствующие в обществе нравственные императивы.

    В значительной мере степень независимости  граждан от государства, степень демократичности общественно-политической системы прямо пропорциональна степени полицентричности распределения власти в обществе. Как же в этом случае совместить принцип единства и неделимости верховной власти государства? Дело в том, что в соответствии с большинством современных теорий верховная государственная власть имеет некие границы, которые она не вправе преступать. Это — неотчуждаемые права личности на жизнь и свободу мысли от внешнего вмешательства. Как подчеркивал П.И.Новгородцев, императивом для верховной власти остается «идея суверенитета народа и личности». Между правом, государством и отдельно взятой личностью существует некий договор относительно этих неотчуждаемых прав личности на жизнь, свободу и независимость, договор, подкрепленный «народовластием и парламентаризмом» в Конституции. Гарантией сохранения и реализации прав личности Новгородцев считал строгое разделение прерогатив и функций властей, призванное не допустить перекоса в пользу какой-либо ветви власти, в том числе и «деспотизма парламента». При этом он всячески подчеркивал, что «под единой властью... не разумеется, конечно, власть единоличная».