Просветительские мотивы в мировоззрении Эразма

ПРОСВЕТИТЕЛЬСКИЕ  МОТИВЫ В МИРОВОЗЗРЕНИИ ЭРАЗМА 

По словам Энгельса, гуманистическое движение представляло собой «первую форму буржуазного  просвещения» [1]. «Вторая, вполне зрелая форма буржуазного просвещения», говорится здесь же, наступает  в XVIII в. Важнейший признак зрелости последней формы состоял в  решительной борьбе против религии (прежде всего, конечно, христианской), с которой тогда почти неразрывно были связаны многочисленные суеверия, сковывавшие сознание миллионов  людей. Всячески заостряя антиклерикальную направленность своих социальных идей, наиболее смелые просветители XVIII в. —  великие французские материалисты Ламетри, Дидро, Гельвеций, Гольбах — доводили свой антиклерикализм дэ последовательного атеизма, который впервые в истории философии был развит на базе радикального материализма. Конечно, до такого философского уровня просветительства никто из гуманистов (несмотря на то что и среди них имелось немало убежденных антиклерикалов) подняться не мог — не в силу социальной осторожности (хотя и ею в ту эпоху совершенно невозможно было пренебречь), а вследствие искреннего убеждения в необходимости религии для духовной жизни общества (и в особенности для народных масс). Эразм не составлял здесь исключения. По существу, он стал едва ли не самым едким антиклерикалом своего века (впрочем, если рассматривать его как философа, а не просто как писателя). В дальнейшем читатель, надеемся, убедится в этом. Недаром Эразма давно уже называют Вольтером XVI в. Но антирелигиозным мыслителем Роттердамца назвать невозможно. Вместе с тем of один из главных философов Ренессанса, переосмыслявших, перетолковывавших религию (в ее конкретной христианской форме). Но, чтобы подойти к этому важнейшему направлению философской деятельности Эразма, необходимо взглянуть на некоторые другие стороны его просветительства. 

1 Маркс К., Энгельс  Ф. Соч. 2-е изд., т. 22, с. 21. 
 

12 

Фундаментальную идею любого просветительства составляет убеждение  в принципиальном равенстве всех людей, одинаковости человеческой природы. При этом, разумеется, от признания  такого равенства до утверждения  необходимости социального равенства  в любом обществе — огромная дистанция, преодоление которой оказалось  под силу лишь немногим просветителям  даже в XVIII в. От таких выводов были далеки гуманисты Ренессанса (как были близки к ней мистико-пантеистические революционеры, например Томас Мюнцер). Впрочем, читатель может вспомнить также великое произведение Эразмова друга «Утопию», где социальное равенство осуществлено на некоем отдаленном острове. Но описанный здесь общественный строй — только подлинно гуманистическая мечта (подчеркнутая самим названием этого произведения). Ниже мы увидим, как перекликались идеи Эразма с некоторыми идеями изданной им «Утопии». Сейчас же отметим, что невозможно переоценить прогрессивной роли сформулированной многими гуманистами идеи природного равенства людей. Хотя эта идея формулировалась в контексте развития раннебуржуазной культуры, она подрывала основы еще устойчивого тогда феодально-иерархического общества, одним из фундаментальных обоснований которого выступала идея исконного неравенства людей, укорененного в социальном бытии сверхъестественным творчеством бога. 

Для Эразма эта идея совершенно неприемлема. Он высмеивает тех, кто кичится «благородством своего происхождения» [2], кого всесильная Глупость убедила, что «благородство  зависит прежде всего от того, где издал ты свой первый младенческий крик» [3]. Подлинное благородство дано человеку не его принадлежностью к определенной семье, сословию. Благородство, конечно, явление сугубо духовного порядка, но от рождения оно никому не дается, а достигается тяжелым подвигом морального и 

2 Эразм Роттердамский. Похвала Глупости/Пер. П. Губера. М., 1983, с. 116.

3 Там же, с. 56, 
 

13 

интеллектуального самосовершенствования. Позиция просветительства выражалась у Эразма в убеждении, что не природа сама по себе, а  целенаправленное воспитание формирует  подлинного человека. В двух своих  педагогических произведениях —  «Речь о достойном воспитании детей для добродетели и наук...» (1529) [4], а также «О приличии детских  нравов» [5] — автор проводит идею о том, что никому не дано выбрать  себе родителей и родину, но в  принципе всякий может сформировать свои нравы и характер. Растения и животные рождаются и растут, полностью подчиняясь природе, люди же, воздействием разума воспитывая себя, побеждают ее. Человек невоспитанный, по тем или иным причинам лишенный регулирующего воздействия разума, предающийся своим страстям и  инстинктам, фактически стоит ниже животного. Между тем, говорит один из персонажей «Домашних бесед», «невозможно  изменить природные задатки совершенно, но исправить их отчасти — возможно» [6]. Убеждение в принципиальном равенстве  всех людей независимо от их социального  положения перед лицом воспитания, которое, выявляя лучшие свойства человеческой природы, придает тем, кто эффективно усвоил усилия воспитателей, подлинное  благородство, составляет одно из важнейших  просветительских устремлений Эразма. 

4 Declamatio de pueris ad Virtutem ас literas liberaliter instituendis idque protinus a nativitate. — In: Desiderii Erasmi Roterodami Opera omnia... recognovit Johannes Clericus Luguduni Batavarum, 1703-1716, vol. 1, p. 487-544. В дальнейших ссылках Cler., затем римской цифрой обозначается том, арабской — столбец (страница).

5 De civilitate morum puerilium libellus (1530). Cler., I, 1033-1044. Это было первое произведение Эразма, переведенное на русский язык в 60-х годах XVII в. Ецпфанием Славинецким как «Гражданство обычаев детских»,

6 Cler., I, 860B 
 

Другой момент его  просветительства связан с резко  отрицательным отношением Роттердамца к суевериям, переполнявшим тогда сознание народных масс (да и верхов общества) и оказавшимся тесно связанными с христианской религией. «Утробе, конечно, выгодно,— говорит другой персонаж того же произведения,— чтобы суеверия в народе христианском было как можно больше, благо- 

14 

честия — как можно меньше» [7]. Среди множества суеверий, против которых ополчился Эразм, обращают на себя внимание астрология и алхимия, имевшие в ту эпоху огромное воздействие на умы (и поступки) бесчисленного множества людей. На страницах «Домашних бесед» автор неоднократно и едко высмеивает жульнические проделки алхимиков и астрологов. 

Просветительские  стремления Эразма имели под собой  и такую широкую базу, как отвержение чудес, необъяснимых явлений природной  и человеческой жизни, вера в которые  тоже переполняла тогда религиозное  сознание. Между тем, если различные  чудеса и имели место в далеком  библейском прошлом, то «смешно, старомодно и совсем не ко времени,— подчеркивал  автор „Похвалы глупости",— в  наши дни творить чудеса» [8]. Да и  во времена Христа и ею апостолов  чудеса были дарованы лишь на краткий  срок, чтобы преодолеть неверие в  бога. И как ни мало интересовался  Эразм природой как таковой, он был  убежден в наличии у нее  твердых законов, исключающих чудеса. У природы множество тайн, которые  очень трудно объяснить, но их не следует  смешивать с совершенно необъяснимыми  чудесами. 

7 Ibid., 856DE.

8 Похвала Глупости, с. 169. 
 

Ранний этап просветительства гуманистов вообще и Эразма в частности, несмотря на всю их неприязнь к  суевериям и возмущение жульничеством, паразитирующим на них, имел под собой в общем незначительную социальную базу. Ее составляли немногочисленные тогда ряды гуманистической интеллигенции и некоторые передовые представители социальных верхов (не столь уж редко и власть имущих). Обираемый и угнетаемый народ, как ни сочувствовал Эразм его бедствиям, в качестве объекта его просветительских устремлений фактически оставался вне досягаемости. Правда, здесь следует сделать важную оговорку, выявляющую религиозно-христианскую сторону Эразмова просветительства. Подчеркивая сугубо нравственную сущность Священного писания, Роттердамец в своих произведениях (особенно в «Призыве к изучению христианской философии», или «Параклезе») настаивал на том, чтобы оно (в особенности Новый завет) было читаемо и простым народом [9]. Необходимая предпосылка к тому — перевод Писания на живые языки. 

15 

Ниже мы увидим, как  всемогущая Глупость так или иначе ведет за собой самых различных людей всех состояний, притом нередко весьма образованных. Но, конечно, наиболее прочно она укоренена в народных массах. Морально они в целом, пожалуй, выше социальных верхов, но необразованность народа создает особенно благоприятную почву для распространений нелепых и устойчивых суеверий, в силу чего ставит его в самом низу интеллектуального ряда. Эразм не раз выражал свой страх перед народом, который для него некий «исполинский, мощный зверь» [10]. Гуманист-сатирик раскрывал моральную неприглядность феодально-абсолютистских монархов своей эпохи. Но все же их тиранию он предпочитал той анархии, которая воцарялась, как он считал, когда народ сбрасывал узду угнетавших его властей (доказательство чему Эразм усматривал в событиях Крестьянской войны в Германии, весьма устрашивших Мора да и многих других гуманистов). 

9 Paraclesis, id est, adhortatio ad Christianae Рhilоsорhiае studium. Cler., V, 140C-D.

10 Похвала Глупости, с. 34. 
 

Социальная ограниченность раннего просветительства выразилась и в присущем Роттердамцу вместе с подавляющим большинством домарксистских философов со времен античности интеллектуальном аристократизме. Прогресс умственного труда, отделенного от физического, вместе с углублением самой образованности порождал одно из наиболее характерных противоречий духовной культуры классового общества. С одной стороны, этот прогресс, как мы видели, укреплял Эразма в убеждении, что подлинное благородство отнюдь не предопределено социальным происхождением человека, а непосредственно зависит как от его способностей, так и (в особенности) от того воспитания, которое он получает. С другой же стороны, сам этот интеллектуальный прогресс требовал все более напряженных усилий о г тех, кто стремился шагать с ним в ногу. А таких было тогда в общем не так уж много. Тех, кто преуспевал на этом сверхтрудном поприще, и можно отнести к категории интеллектуальной аристократии (в данном случае ее можно почти отождествить с ренессансной интеллигенцией). 

16 

Мировоззрение Эразма определялось прежде всего ее умонастроениями. Оно в особенности выразилось у него в категории «толпа», или «чернь» (Vulgus), с которой читатель неоднократно встретится и на страницах настоящего издания. Значение данного понятия, можно сказать, равным образом моральное и социальное. Но в первом смысле его критическое острие направлено прежде всего против господствующих классов и слоев, а также более или менее образованных верхов тогдашнего общества, моральный облик которых находился в резком несоответствии с их претензиями и самомнением. Во втором же смысле под толпой (которая в этих случаях фигурирует так же как plebs, plebicula, populus imbecillus, rustici) разумелись народные массы, далекие от просвещенности и ближе всего, по убеждению Роттердамца, стоявшие к неразумию.