Гений в науке

Введение

Я гений пламенных  речей.  
Я господин свободных мыслей.  
Я царь бессмысленных красот.  
Я Бог исчезнувших высот.  
Я светлой радости ручей.  
Когда в толпу метну свой взор,  
Толпа как птица замирает.  
И вкруг меня, как вкруг столба,  
Стоит безмолвная толпа.  
И я толпу мету как сор.  
Д. Хармс

Определений гениальности (вернее попыток определить) великое  множество, но граница между талантом и гениальностью остается до конца  не определенной. Мне нравится формула: «талант попадает в цель, в которую  никто не может попасть, гений — в цель, которую никто не видит». Таким образом, отличительная черта гения — не одаренность, а отличность, особость, уникальность, нестандартность мышления. В свою очередь, безумие, сумасшествие характеризуется в первую очередь крайним (физиологическим) отклонением психики от стандартов. 

Идея, что «гений и  безумство вещи совместные» не является новой. Еще Платон считал творчество «бредом, даруемым нам Богами». Луначарский (видимо и о Платоне в том  числе) писал «в глубокой древности художник или поэт был непременно патологическим типом». Френсис Гальтон говорил, что гениальность — отклонение от нормы сродни безумию. Тему «гений и безумие» развивали виднейшие ученые и искусствоведы. Пожалуй, самым значительным исследованием, призванным подтвердить тезис о взаимосвязанности гениальности и сумасшествия, является работа итальянского невропатолога Чезаре Ломброзо «Гений и помешательство», в которой он, с одной стороны анализирует факты, связанные с деятельностью и поведением великих людей, в попытке доказать, что гений и невроз совпадают, а с другой приводит описания огромного количества случаев, когда душевнобольные люди с теми или иными видами помешательства, от шизофрении до различных маний, обнаруживают художественные способности ранее им не свойственные. 

1. Чезаре Ломброзо о гениальности и безумстве

«Не подлежит никакому сомнению, что между помешанным во время  припадка и гениальным человеком, обдумывающим и создающим свое произведение, существует полнейшее сходство»¹, — пишет Чезаре Ломброзо. Исследователь собрал массу фактов о подергивании рук, икр, плеча, лицевых мускулов выдающихся художников, ученых, о странностях их характеров, об отклоняющемся поведении, об аномалиях в строении черепа. «Седина и облысение, худоба тела, а также плохая мускульная и половая деятельность, свойственная всем помешанным, очень часто встречается и у великих мыслителей»². О гениальных, точно так же как и о сумасшедших, можно сказать, утверждал Ламброзо, что они всю жизнь остаются одинокими, холодными, равнодушными к обязанностям семьянина и члена общества. Микеланджело постоянно твердил, что его искусство заменяет ему жену. И хотя «Гете, Гейне, Байрон, Челлини, Наполеон, Ньютон и не говорили этого, но своими поступками доказывали еще нечто худшее».  
Ломброзо считал, что для гениев характерно: отсутствие твердого характера; неестественное, слишком раннее проявление способностей; отклонения в половой сфере; отсутствие усидчивости, частная смена настроений; доходящая до абсурда оригинальность; религиозные сомнения. Главные признаки ненормальности выражаются и в самом строении устной и письменной речи описываемых Ламброзо гениев, в нелогичности выводов, в противоречиях; почти все придавали особое значение своим сновидениям; многие из них обладали большим черепом, но неправильной формы. Но самая существенная черта помешанных гениев — это чередование перемежающихся состояний экстаза (возбуждения) и упадка — у них это принимало патологический характер. 

В книге «Гений и помешательство»  Ламброзо не только пытается доказать, что гений и помешательство — суть одно и то же, но и весьма аргументировано рассуждает о проявлении художественных способностей у сумасшедших. То есть, по Ламброзо, справедлива и обратная взаимосвязь (гении склонны к сумасшествию, а сумасшедшие к гениальности). 

«Хотя артистические  наклонности весьма резко и почти  всегда проявляются при некоторых  формах умопомешательства, но лишь немногие из психиатров обратили должное внимание на это обстоятельство…».  
«….Психическое расстройство часто вызывает у больных необыкновенную оригинальность в изобретении, что резко выражается даже в произведениях полупомешанных людей. Причина этого ясна: ничем не сдерживаемое воображение их создает такие причудливые образы, от которых отшатнулся бы здоровый ум, признав их нелогичными, нелепыми…».

«…Тут, очевидно, играет большую роль тот факт, что с  потерей рассудка фантазия приобретает  полный простор и больной проникается  сочувствием к произведениям  той же фантазии, тогда как у нормальных людей здравый смысл, не допускающий их до иллюзии или галлюцинации, в известной степени подавляет в них эстетические и артистические наклонности». 

«Отсюда уже понятно, каким образом самое искусство  может, в свою очередь, способствовать развитию душевных болезней и даже вызывать их. Вазари рассказывает о живописце Спинелли, что когда он после многих бесплодных попыток нарисовал наконец Люцифера во всем его безобразии, то последний явился ему во сне и укорял, зачем он изобразил его таким уродом. Этот образ потом в продолжение нескольких лет преследовал Спинелли и едва не довел его до самоубийства. Верга знал другого художника, который, долгое время упражняясь в рисовании змеевидных линий, стал видеть их перед собою днем и ночью, под конец даже превратившимися в настоящих змей. Это до такой степени мучило его, что он пытался утопиться». ³

Таким образом, Ламброзо, как бы замыкает круг, объясняя, что  сумасшествие и гениальность именно взаимно связаны, то есть не особенно важно, что является причиной, а что  следствием. 

2. Николай Гончаренко  о гениальности и безумстве

Разумеется, у Ломброзо множество оппонентов. Так, например, Николай Гончаренко в своей книге  «Гений в искусстве и науке» много  страниц посвящает опровержению идей Ломброзо. 

Итальянец упрекается в  тенденциозном истолковании фактов о жизни великих. «Да, многие великие люди были одержимы до фанатизма. Эту бросающуюся в глаза, прежде всего обычному сознанию черту часто принимали за признак гениальности. Были случаи, когда гении сходили с ума, но отсюда нельзя сделать вывод, что от гениальности до безумия — один шаг. Это рвалась до предела натянутая струна творчества, когда нервное напряжение, достигавшее последних границ, затмевало рассудок и давало волю ранее контролируемым чувствам». ⁴

«..Из всего написанного  и сказанного на протяжении длительного времени о ненормальности разума и душевного склада гениальных личностей подавляющая масса информации является мифами, побасенками праздного воображения, рассчитанного на сенсацию. Не вызывают сомнения лишь факты, что некоторые гении, как и некоторые другие смертные, страдали душевными расстройствами. Данные о том, больше сумасшедших среди гениев или меньше, чем среди обычных людей, противоречивы. Все остальное только свидетельство необычности, яркости характера, огромной творческой мощи интеллекта, динамизма души гения, интенсивности его жизни, его чрезвычайной впечатлительности и обостренной восприимчивости. Возможные чудачества, экстравагантность, нелады с общепринятым в его образе жизни и поведении если и есть, то они легко объяснимы характером деятельности, предельной интенсивностью труда, особенностями установленного ими режима, привычками и т.д. Гениальность не болезнь, гений не безумец, ему свойственно здоровое безумие. Так называемые „безумные идеи“ рождаются в умнейших головах, а хаос, вносимый ими в привычное течение мысли, — „созидательный хаос“». ⁵

Многочисленные свидетельства  неадекватного поведения одаренных  людей Гончаренко объясняет следующим  образом: «Эти факты не дают никаких  оснований считать, что они (гении) чем-то отличаются от других людей. Другое дело, что отклонение в поведении необычного человека становится известным „всему миру“, а необычный поступок обычного человека — только его соседям или коллегам. Относительно других „странностей“ гениев, якобы свидетельствующих об их ненормальности (высокое и раннее развитие способностей и т.п.), — это часто те преимущества, которые и отличают их от других людей, но не как душевнобольных, а именно как гениев». ⁶

Эти слова не лишены логики. В то время как трудно припомнить хоть несколько «абсолютно нормальных», без странностей, гениев, именно определение «нормальный»/«ненормальный» может являться ключевым. Разве, можно назвать нормой способности и достижения Достоевского, допустим, или Эйнштейна? Нет, конечно. И будучи не нормальны в творчестве, почему собственно гении должны быть нормальными социально, например. 

Как пишет в своей  статье Гончаренко: «Гении вполне нормальные люди со здоровой психикой. Ненормальным у них часто бывает образ жизни, некоторые поступки, трудно объяснимые с точки зрения обычных представлений, и, конечно, их «безумные идеи» или замыслы, обгоняющие век, пугающие размахом, новизной и непохожестью на до сих пор существовавшее. Поль де Крюи пишет о Пастере, что он «проделывал самые дикие и сумасшедшие опыты — опыты, какие могут прийти в голову только помешанному человеку, но в случае удачи превращают помешанного в гения». ⁷

Как сказал однажды Сальвадор  Дали (которого, безусловно, современники считали безумным): «Единственная  разница между мной и сумасшедшим, в том, что я совершенно нормален». 

С другой стороны, нельзя оставить без  внимания действительно многочисленные случаи безумия среди гениев (и  объяснение Гончаренко, что только ненормальность гениев становится «достоянием  общественности», а все остальные  сходят с ума незамеченными, здесь не выглядит вполне убедительным). Есть большая разница между человеком ненормальным с точки зрения общественного мнения (то есть в вопросах образа жизни, характера, темперамента) и душевнобольным с точки зрения психиатра. 

3. Исследования гениальности и безумства

В предисловии к статье «Даниил  Хармс. Опыт патографического анализа» Н. Бологова говорится: «В психопатологии нет, пожалуй, еще одной столь  же увлекательной, как и малоизученной  проблемы, как проблема гениальности и безумия. Глядя на биографии многих высокоодаренных личностей, воздвигших шедевры мировой культуры, психиатрия сталкивается с парадоксальными фактами существования не только личностных акцентуаций у гениальных, но и расстройств, в прямом смысле отвечающих понятию психической болезни (шизофрения, бредовые психозы и т.д.)».

Сама статья Бологова является очень  интересной попыткой анализа творчества Даниила Хармса с позиции психиатра. Читая «Опыт», обращаешь внимание на то, сколь ни явственна граница между помешательством, безумием и яркой индивидуальностью, неординарностью личности. Не всегда можно сказать с большой долей уверенности, является человек действительно сумасшедшим или просто «придуривается», притом так давно и искусно, что такая манера поведения становится его сущностью. Бологов пишет о Хармсе «игра в человека, совершающего экстравагантные и загадочные поступки, постепенно перестала быть игрой, стала сердцевиной личности Хармса. Речь идет о „амальгамировании“ нажитых психопатических черт с шизоидным ядром личности, что также говорит в пользу эндогенности процесса. Личностная динамика, проделанная Хармсом, таким образом, укладывается в рамки псевдопсихопатии и имеет признаки процессуальности». Анализируя творчество Хармса, Бологов соглашается с концепцией Ломброзо, считавшего, что творчество часто имеет для сумасшедших своего рода терапевтическое значение: «Трудно сказать, испытывал ли Хармс полное удовлетворение от своего сочинительства, удавалось ли ему „смотреть на писание как на праздник“. Судя по всему, вряд ли, но сама возможность творческого самовыражения должна была помочь ему в стабилизации психического состояния и способствовала более благоприятному течению заболевания». Этой теме посвящена статья Рудольфа Арнхейма «Искусство как терапия», в которой автор в частности отмечает, что «творческая деятельность способна вдохнуть жизнь в человека, нуждающегося в психической помощи, и стимулировать его такими способами, которые считались прежде привилегией одних лишь художников», при этом «деструктивная сила психоза может освободить воображение от оков традиционных норм, и стилизованные образы, создаваемые больными, нередко с жестокой откровенностью демонстрируют нам скрытые стороны человеческого опыта». 

Не менее интересны работы, посвященные  творчеству Льва Толстого, Анри Матисса, Винсента Ван Гога, Федора Достоевского и многие другие. Список гениев, которые с точки зрения психиатра имели те или иные отклонения, можно продолжать на нескольких страницах. 

Интереснейшая попытка обосновать схожесть гения и маньяка имеется в работе «Теория катастроф» знаменитого математика Владимира Арнольда. Если охарактеризовать творческую личность ученого тремя параметрами — техникой, увлеченностью и достижениями, то естественно предположить между ними зависимость. Так, если увлеченность невелика, то и достижения незначительны и растут они, как и техника, медленно. В случае же большой увлеченности возникают качественно новые явления — рост достижений и рост техники может происходить скачками, что приводит в результате к сфере наивысших достижений, именуемую областью гениев. Но если рост увлеченности не подкрепляется соответствующим ростом техники, то это неизбежно ведет к катастрофе, следствием которой является скачкообразное падение достижений, и тут мы уже попадаем в другую сферу — область маньяков. 

Арнольд приводит математическую модель, иллюстрирующую эти три параметра  творческой личности. Скачки из состояния  «гений» в состояние «маньяк» и обратно возникают на разных траекториях, и при достаточно сильной  увлеченности гений и маньяк могут обладать одинаковой мерой увлеченности и одинаковой техникой. Различие между ними будет заключаться лишь в достижениях. Такое «объяснение гармонии алгеброй» выглядит очень убедительно и правдоподобно. Вспомним знаменитое высказывание Буаста — «Успех часто бывает единственной видимой разницей между гением и безумием». 

В принципе можно сказать с уверенностью — у сумасшедших и гениев много  общего и, прежде всего, их отличность от других состоит в неподчинении каким-то общепринятым нормам. Даниил Хармс писал: «На замечание: «Вы написали с ошибкой», — ответствуй: «Так всегда выглядит в моем написании». По большому счету гении действительно безумны (называют же крайнюю степень страстной увлеченности безумием). Вопрос насколько безумны? И можно ли быть гением, не будучи безумным? Иными словами, гений и безумие совместны или же они неразрывны?  

4. История вопроса гениальности  и безумства

В средние века понятия гениальности и психического нарушения всё  больше соединялись. Психически больных  считали одержимыми дьяволом, околдованными, а людей с незаурядными способностями и достигшими всемирной известности — святыми, как и некоторых душевнобольных, страдавших религиозным бредом с соответствующими галлюцинациями. Учёные обращались к проблеме гениальности и в эпоху Ренессанса, но научное решение вопроса в то время было ещё невозможным. Приведём краткий обзор, подтверждающий то внимание, которое уделяли мыслители данной проблеме.