2.3. Идолы рынка

      Это ложные представления людей, порождаемых  неправильным употреблением слов, особенно распространенных на рынках и площадях.

      Его опасность кроется в опоре  на коллективный опыт. Идол – продукт  общения людей, главным образом, речевого. "Существуют, однако, такие идолы, которые возникают путем взаимного общения. Их мы называем идолами рынка потому, что возникли они путем взаимной договоренности в обществе. Люди договариваются при помощи речи; слова определяются общим пониманием. Плохой и неправильный выбор слов значительно мешает и разуму. Эти помехи не могут исправить ни определения, ни объяснения.

      Слова просто насилуют разум и все приводят в смятение, а людей ведут к  бесчисленным излишним спорам и идеям Люди полагают, что их разум повелевает словами. Но они непроизвольно проникают в сознание ".

      Вредно  неверное словоупотребление. Принимая слова за вещи, люди ошибаются. Здесь  его критика направлена против схоластов. Преодолеть идол можно, осознавая, что  слова – это знаки вещей. Осознавая, что существуют единичные вещи – то есть нужно встать на позицию номинализма. Слова не репрезентируют реальность, а лишь обобщающую деятельность ума.

      Бэкон уделяет большее внимание, но не находит (кроме последовательного выполнения правил новой индукции) эффективного способа их преодоления. Поэтому он определяет идолы рынка как наиболее вредные.

2.4. Идолы театра

      Искажённые, неправильные представления людей, заимствование из различных философских систем.

      Продукт коллективного опыта. Если человек имеет слепую веру в авторитеты, особенно в древние. Чем древнее, тем большую иллюзию авторитет вызывает. Как актеры на сцене в свете рампы, древние мыслители находятся в ореоле своей славы. Это результат «аберрации зрения». А они такие же люди, как и читатели. Надо понимать, что чем древнее – тем наивнее мыслитель, ибо он меньше знал.

      "Это  идолы, которые переселились в  человеческие мысли из различных  философских учений. Называю их  идолами театра, ибо все традиционные  и до сих пор изобретенные философские системы являются, по моему мнению, как будто театральными играми, которые создали миры, вымышленные как будто в театре. Не говорю здесь ни о нынешних философиях и школах, ни о тех старых, потому что таких игр можно сложить и сообща вести еще очень много. Поэтому истинные причины ошибок, совершенно отличных друг от друга, являются более или менее почти одними и теми же".

3. Важность индукции в противоположность  дедукции

    Индукцию  и дедукцию наряду с анализом и  синтезом  называют универсальными методами познания. Логически дедукция описывается как процесс перехода от неких общих  посылок к следствиям (заключениям), которые являются частными  случаями, или примерами, этих исходных посылок. Таким образом, индукция есть движение от частного к общему, дедукция, наоборот, — от общего к частному. Если из того, что «все люди смертны», мы выводим, что «Сократ смертен», то это дедукция. Если же из того, что и Сократ смертен, и Платон смертен, и Иван смертен и так далее, мы приходим к выводу, что «все люди смертны», то это индукция. Два указанных логических движения, таким образом, противоположно направлены. И как их совместить в едином  логическом движении по большому счету непонятно до сих пор.

    Противоположность индуктивного и дедуктивного движения может быть выражена и в иной форме — в форме, где эта  противоположность уже переходит в противоречие. Дело в том, что всякая  дедукция предполагает некоторое число недоказуемых положений, которые носят название аксиом или постулатов. Причем они должны иметь всеобщий характер, иначе говоря, должны быть верными для бесконечного числа состояний. С другой стороны, всякая индукция ограничена только конечным числом случаев.

    Так, например, Б.  Рассел замечает, что  «проблема индукции через простое  перечисление остается нерешенной и по сей день». Именно после Рассела стал популярен пример с индуктивным умозаключением о том, что «все лебеди белы». Как известно, последующее «открытие» случая  черного лебедя опровергло это «общее» и «достоверное» положение. Таким образом, проблема индукции так, как она ставится индуктивистами, то есть получение через простое перечисление случаев всеобщего и необходимого вывода, в принципе неразрешима. Она неразрешима подобно «проблеме» вечного двигателя: невозможно пробежать  бесконечный ряд состояний так же, как невозможна работа без затраты энергии. Иначе говоря, индукция не может непосредственно перейти в свою собственную противоположность — дедукцию. Знание  единичных случаев не может нам дать знания всеобщего. Здесь нужны какие-то опосредствующие звенья. А причина заключается в том, что проблему единства индукции и дедукции пытаются решать, исходя из уже существующей  противоположности индукции и дедукции. Но сама эта  противоположность является продуктом определенных исторических  обстоятельств, которые должны быть точно фиксированы.

    Здесь нужно вспомнить знаменитую работу Джона Стюарта Милля «Система логики силлогистической и индуктивной». Именно от Милля идет традиция противопоставления индукции дедукции, как и так называемый всеиндуктивизм. В рамках той же традиции часто указывают на Фрэнсиса Бэкона, будто именно он противопоставил  индукцию дедукции, что не совсем так. Более верно ситуацию с методом научного познания и ролью  Бэкона в нем характеризует американский философ XX веке Дж. Дьюи. По крайней мере, он характеризует его значительно вернее, чем некоторые современные логики. Френсис Бэкон, писал Дьюи, выдвинул  обвинение против аристотелевского метода как такового. Прежде  всего потому, что в самых жестких своих проявлениях этот метод ставил своей целью доказательство, а в более мягких — убеждение. «Однако и доказательство, и убеждение, — отмечает Дьюи, — призваны  одержать победу скорее над разумом, чем над природой. Более того, оба они предполагают, что некто уже обладает знанием истины и  единственной проблемой остается убедить в ней другого, то есть обучить его.

    В противоположность методам Аристотеля новый, выдвинутый Бэконом метод  подразумевал, что в мире существует крайне  небольшое количество познанных  истин, а количество и значение истин, которые еще предстоит обрести, огромно. Новая логика должна стать логикой открытий, а никак не логикой аргументации, доказательства и убеждения. Для Бэкона старая логика даже в лучшем ее виде была логикой обучения тому, что уже известно, и обучение при этом  предполагало посвящение в некие доктрины»³. Суть приведенного выше положения в том, что англичанин Фрэнсис Бэкон вовсе не предполагал противоположность индукции и дедукции и не предлагал использовать индукцию вместо дедукции, как это чаще всего представляют. На самом деле Бэкон предложил использовать вместо старого метода новый метод, средоточие которого составляет эксперимент. А в экспериментальном методе  противоположность индукции и дедукции, практически снимается. Ведь Галилей эспериментально открывает и подтверждает закон свободного падения тел на Землю не тем, что он устанавливает его сначала для одного тела, потом для другого и так далее, то есть индуктивно. И он не выводит его из некоторой общей идеи — дедуктивно. А он создает такие условия протекания этого процесса, при которых индивидуальные тела проявляют и могут проявить свои всеобщие  свойства. «...Всякое действительное, исчерпывающее познание, — писал в связи с этим Энгельс, — заключается лишь в том, что мы находим и констатируем бесконечное в конечном, вечное — в преходящем». Как мы видим, переход от единичного ко всеобщему через  особенное осуществляется не путем абстракции от особенного и отдельного, а путем практической и экспериментальной деятельности. А индукция и дедукция здесь оказываются всего лишь формальными и  абстрактными моментами этой деятельности, которые только при абстракции от особенного содержания данного процесса превращаются в  самостоятельные «методы», которые потом не знают, как соединить.

    Профессиональные логики вслед за позитивистами первой волны настаивают на противостоянии индукции и дедукции как двух разных методов познания, то в реальной науке мы находим нечто третье, заключающее в себе то и другое как «снятые», то есть  подчиненные моменты. Фрэнсис Бэкон соединил индукцию с анализом и экспериментом. И реальная наука поступает именно так⁴.

    Так называемый всеиндуктивизм, то есть сведение всех методов только к индукции, родился в XIX в. и перешел в позитивизм XX в. Но и Карл Поппер, который ударился в другую крайность, не преодолел эмпиризма позитивистов, а просто отбросил его и объявил процесс формирования гипотез и теорий иррациональным процессом, то есть не поддающимся разумному объяснению. И это связано как раз с тем, что Поппер знал только формальную дедукцию, которая не вмещает в себя логику формирования новой гипотезы и новой теории,  которая всегда есть особенная логика. Но более высокая форма логического развития предполагает не только единство индукции и дедукции, но также совпадение этого логического развития с действительным развитием. Это совпадение прекрасно иллюстрируется на примере эволюционной теории,  объясняющей происхождение видов. Но если мы хотим понять логику развития самого научного познания, то здесь мы по необходимости должны выйти в область истории науки.

4. Индуктивный метод Бэкона: ошибка или истина?

    В «Новом Органоне» Бэкон изложил свои взгляды. Цель приобретения знания – покорение природы. С этого момента эксперименты над природой стали проводиться постоянно. Проблемы, с которыми столкнулся Бэкон: на каком этапе ученый может делать выводы и обобщения?

    Метод индукции не требует логического  дополнения до тех пор, пока мы не столкнемся с исключением. Метод индукции не всегда дает результаты, Бэкон разработал опыты плодоносные (дают практический результат) и светоносные (не дают результата, но двигают науку вперед, избавляя нас от заблуждений).

    Бэкон принадлежал к эмпирикам (в основе познания лежит опыт). Он восстановил материалистическую традицию в европейской науке (сам материалистом не был), предложил новое понимание материи (совокупность частиц – отражение в физике Ньютона). Бэкон – основатель теоретической механики (движение–неотъемлемая часть материи). "Эмпиризм" - направление, которое строит свои гносеологические посылки преимущественно на чувственном познании и опыте. Бэкон сам говорит по этому поводу: "Я не переоцениваю слишком непосредственное и собственно чувственное восприятие, но поступаю так, что чувства оценивают только эксперимент, а эксперимент сам говорит о вещах, ведь тонкость опыта далеко превосходит тонкость самих чувств, пожалуй, и вооруженных исключительными приборами"⁵.

    Главная заслуга Фрэнсиса Бэкона – разработка методологии, то есть учения о методе. Он разработал новый метод, противопоставляя его схоластике, которую он отвергает в силу ее бесплодности: силлогистическое утверждение не добавляет ничего нового к тому, что уже было выражено в посылках. Так нового знания не получишь. А сами посылки – результат поспешных обобщений, хотя и не все.

    Метод Бэкона – эмпирико-индуктивный метод  получения истинных обобщений из опыта.

    По  Бэкону, объект познания – природа; задача познавания – получение истинного знания; цель знания – господство над природой; метод – средство решения познавательных задач. Исходный пункт метода – опыт. Но он не должен быть слепым. Не нужно груды опытов и знаний. Другая крайность – «паутина схоласта», выплетаемая им из себя самого. Опыт должен быть дополнен рациональной организацией. Исследователь должен быть похож на пчелу, собирающую нектар и перерабатывающую его в мед. То есть рационально осмыслить и переработать опытные знания.

    Основным  рабочим методом своей логики Бэкон считает индукцию. В этом он видит гарантию от недостатков не только в логике, но и во всем познании вообще.

    Характеризует он ее так: "Под индукцией я  понимаю форму доказательства, которая присматривается к чувствам, стремится постичь естественный характер вещей, стремится к делам и почти с ними сливается". Индукция является истинным методом рационального осмысления – от частного к общему, непрерывное, без скачков тщательное обобщение.

    Он  отвергает ту индукцию, которая, как  он говорит, осуществляется простым перечислением. Такая индукция "ведет к неопределенному заключению, она подвержена опасностям, которые ей угрожают со стороны противоположных случаев, если она обращает внимание лишь на то, что ей привычно, и не приходит ни к какому выводу".

    Поэтому он подчеркивает необходимость переработки  или, точнее говоря, разработки индуктивного метода: "Наукам нужны, однако, такие  формы индукции, которые проведут анализ опыта и отличат друг от друга отдельные элементы и только потом, когда ответственно исключат и отвергнут, придут к убедительному выводу".⁶

    При Бэконе понятие индукции сводилось  к полной и неполной (то есть неполный охват опытных данных). Бэкон не приемлет распространение индукции через перечисление, так как учитывается лишь то, что подтверждает факт.