Философская антропология Маркса

Интерес к философской антропологии Маркса в нашем веке возник после 1932 г., когда  были опубликованы «Экономическо-философские  рукописи 1844 г.» Обнаружилось, что  Маркс усиленно работал над фундаментальными проблемами сущности и существования  человека, его свободы и рабства, отчуждения и преодоления отчужденных  сил, смысла истории. В трактовке  этих проблем Маркс проявил себя как творчески мыслящий гегельянец. Заметна его установка на критический  синтез многих гегельянских идей. Наиболее же показательны для философско-антропологических  взглядов Маркса труды 1845-1848 гг., в которых  молодой автор стремился критически переосмыслить и развить фейербаховские представления о человеке, учитывая при этом идеи А. Цешковского, М. Гесса  и в особенности М. Штирнера. Главное, что внес Маркс в понимание  человека, — это концепция социального отчуждения человеческой сущностной природы. Мысль о социальной природе человека у Маркса встречается чуть ли не с первых его шагов на философском поприще.  

В полной мере она выражена в «Тезисах о  Фейербахе», где Маркс говорит  о сущности человека как "ансамбле общественных отношений". Положения «Тезисов» были развиты Марксом в «Немецкой идеологии», где полемика с Фейербахом осложнена спором с М. Штирнером. Согласно Фейербаху, человек выразил свои сущностные свойства в идее Бога, наделив объективированный образ Бога предикатами любви, мудрости, силы. Это отношение нужно "перевернуть" — человек осознает свою природу в божественных свойствах и тем самым "присваивает" их себе, таким образом освобождаясь от религиозного отчуждения. Человек сам божественен, т.е. добр, могуч, мудр, доброжелателен. Сущность человека — в этих моральных качествах. Штирнер критически отнесся к фейербаховскому образу человека, доказав, что все его моральные характеристики содержательно идентичны стандартным христианским ценностям и потому остаются отчужденными, враждебными людям как индивидам. По Штирнеру, моральное отчуждение имеет столь же репрессивную природу, как и отчуждение религиозное. И то и другое призвано лишь к подавлению отдельных Я. Индивидуальную же природу Штирнер считал эгоистической, антиморальной, даже анти-социальной, если речь идет о стандартах жизни и деятельности в гражданском обществе и государстве.  

Обе эти  позиции Маркс преодолевает, но частично использует их идеи. Его понимание природы человека как социальной включает в себя объяснение причин и идеальных, позитивных представлений о человеке, и эгоистических характеристик индивидуального сознания и праксиса. При этом также используется понятие отчуждения. Согласно Марксу, в человеке все его основные (чувственно-эмоциональные, телесные и интеллектуальные) характеристики несут нечто природное, натуральное или как-то заданное извне. В человеке все "очеловечено", поскольку человек как индивид существует в связях и отношениях с другими людьми. Исторические традиции, обычаи, культурные схематизмы и стереотипы, унаследованные поведением и мышлением, активно воздействуют на любого индивида. Глубинные, "родовые" характеристики человека — а это и есть его "сущность" — составляют, по Марксу, итог мировой истории, результат социальных воздействий. "Человек как таковой" — только абстракция, фиксирующая эту бесконечность качеств, вложенных в каждого индивида социумом. Равным образом, Я — индивид как таковой — тоже абстракция; Я есть микрокосм, в котором "...история отдельного индивида отнюдь не может быть оторвана от истории предшествовавших ему или современных индивидов, а определяется ею". Таким образом, добро и зло в человеческой природе, любовь или эгоизм Маркс объясняет не самой этой природой, а социальными обстоятельствами, или, как он выражается, "предпосылками", наделяющими индивидов теми или иными качествами. Обстоятельства вовсе не однозначны, т.е. стимулируют либо "добро", либо "эгоизм". Они историчны, т.е. изменчивы в социальном времени. Они рукотворны, ибо сам человек или сами индивиды создают свои собственные социальные обстоятельства в ходе смены поколений. Они еще и широко вариативны. Характеристики социального бытия — язык, половозрастные роли, семейные отношения, виды жизнеобеспечения и трудовой деятельности — многообразны. Поэтому социальная детерминация личностного Я человека всегда наличествует, но вовсе не становится, по Марксу, столь же стопроцентной, как детерминация природная. В современном ему обществе Маркс видел узкий выход из сферы социального детерминизма в полосе социально случайного. Индивид в этом смысле обладает свободой и выбором, может встать на сторону "добра" или на сторону "зла", приблизиться к гуманистическому идеалу (по Фейербаху) или отклониться в сторону штирнеровского "эгоиста".  

Тем не менее Маркс вовсе не старался возвыситься над вековой схваткой добра и зла, "самоотверженности" и "эгоизма". Если ни о человеческом роде, ни об отдельном индивиде не следует  выражаться в этих морально-философских  категориях, то все же можно оценивать  и квалифицировать эпохи, нравы, социальные параметры "обстоятельств" жизни людей. И диагностировать  этим большую или меньшую степень  тяготения людей к тому или  иному полюсу. Социальный диагноз  у Маркса становится основой морально-философских  оценок человеческой жизни, сознания и  праксиса. Маркс многократно подчеркивал, что не следует верить "словам эпохи о себе самой", что судить о людях нужно по делам, а не по словам. Мораль, даже в философском  изображении, лишь манифестирует, да и  то однобоко, глубинные течения и  движения в социальной реальности. Поэтому-то Маркса и, не устраивала фейербаховская идея о единстве сущности человека и его существования. Он расценивал ее как прекраснодушие — чаще всего люди как раз живут в весьма неблагоприятных для "человеческого" начала условиях и обстоятельствах. Равным образом, Маркс видел в штирнеровском образе "человека-эгоиста" такую же однобокую философскую символизацию всех реальных вариаций связей между людьми в условиях господства товарно-денежных отношений. Хотя эти отношения Маркс считал господствующими в современном ему обществе, а всякое индивидуальное человеческое существо так или иначе вследствие этого господства оказывается искаженным, "одномерным" (как выразился в наше время Г. Маркузе), но это не исключает и возможности иного пути. Реальность, определяющую "человеческое" и "античеловеческое" в человеке, Маркс судит строго, поскольку в ней царит отчуждение. "Примирение с действительностью" в гегелевском духе Маркс отвергает. Это позиция гуманизма, поскольку, по Марксу, в современном ему обществе стало наглядно явственным положение, когда "...собственное деяние человека становится для него чуждой, противостоящей ему силой, которая угнетает его, вместо того, чтобы он господствовал над нею". Такое положение квалифицируется как социальное отчуждение (Entfremdung); этим понятием Маркс пользуется для оценки всей социальной реальности. В наибольшей степени отчуждение, по Марксу, тяготеет над людьми наемного физического труда (пролетариями), однако то же самое, в несколько иной степени, можно сказать о любом человеке. Отчужден мир человека — отчужден и сам человек в своем мире. Но если у Фейербаха отчуждение человека концентрировалось в Боге и ликвидация отчуждения означала обратное "присвоение" человеком всех божественных качеств, — то у Маркса человек должен присвоить себе обратно весь социальный мир, сделать его своим, т.е. превратиться в ' "целостного", "универсального", "тотального" индивида. В состоянии ли он это сделать? По Марксу, — в состоянии, поскольку по своей сущности человек не только социальное, но и практическое существо. Эту мысль, известную по «Тезисам о Фейербахе», Маркс также разделяет с другими гегельянцами — А. Цешковским, М. Гессом, — но интерпретирует по-своему. Согласно Марксу, устойчивые формы практической деятельности задают пределы развитию человека: каков праксис, таков и человек. Существующие формы практики достаточно инерционны, поэтому и люди в истории соединяются в типические социальные группы, характеристики которых повторяются. Человек, созидая предметы (опредмечивание) — нечто иное, чем он сам, — тем самым реализует себя в природе, превращает ее в очеловеченную природу. Но природа вовсе не пластична, поэтому преобразование ее в человеческую непросто. На протяжении большей части человеческой истории оно выступает как движимое нуждой. Это необходимость, которая для отдельного частного индивида представлена в виде давления внешних условий и обстоятельств жизни. Человек "живет природой", человек сам природное существо — это означает, что для Маркса нет природы вне человека, нет разрыва между человеком и "внешней средой". Вообще-то для Маркса довольно долгое время были безразличны проблемы антропогенеза, и уж совсем чужды космогонические интересы и размышления об устройстве мира, о месте человека во Вселенной. Маркс — социальный философ по преимуществу, его размышления о человеческом праксисе имеют общим основанием тезис о единстве "природы и истории" (своеобразное развитие гегелевско-шеллинговского единства духа и бытия). В крайне редких высказываниях можно найти мысль о материи как "абсолютной предпосылке" человеческого бытия, но в этом качестве она Маркса особо не интересует. Напротив, мыслей о неразрывности истории человеческого рода и истории природы немало (в полемике с Л. Фейербахом, Б. Бауэром и в некоторых других аспектах содержания «Немецкой идеологии»).  

Итак, природа  служит "великой мастерской" для  человека. Человек вынужден постоянно  и непрерывно создавать себе возможности  для жизнеобеспечения и тем самым  опредмечивать самого себя, практически  реализовывать свои потенции в предметном мире. Одно нельзя оторвать от другого: создавая предметы, преодолевая внешние  обстоятельства или приспосабливаясь к ним, производя, реализуя в предметной среде свою сущность, человек одновременно изменяет самого себя. Нет человеческого праксиса без самоизменения человека — это важнейшая характеристика праксиса как субстанции в Марксовой философии. Или, иначе говоря, праксис у Маркса можно понимать по аналогии с гегелевской субстанцией-субъектом (некое порождающее и независимое начало, которое само себя одухотворяет в ходе собственной порождающей деятельности). Для оценки марксовского понимания праксиса важно иметь в виду, какие представления об этом были в немецкой философии раньше: и у современников, и особенно у Фейербаха. В 1844 г., приступив к освоению экономической литературы, Маркс оценил историческое значение труда — как самопорождающего начала для человеческого рода (и подобное понимание с радостью обнаружил он у Гегеля). Но труд в мире отчуждения человеческой сущности есть нечто иное. Поэтому немецкая философская традиция, вплоть до современников Маркса, нисколько не обольщалась значением труда, справедливо отрицала его конкретные античеловеческие формы. Гегельянцам потому и казалось нужным создать "практическую философию", ввести философию "в каждый дом", что мнения их о человеческом праксисе были весьма негативны. В их отношении к праксису был как бы генетически закодирован страх людей духовного, теоретического труда перед грубостью и жестокостью житейского обихода, политических и культурных нравов Германии. Англо-американского личностного активизма, принятия практической жизни и себя в ней немецкая философия не знала. И потому максимум вовлечения в практические дела (себя — как философа) без ущерба для философии она видела в фейербаховской программе "единения с природой", чувственного контакта с натурой и любовных отношений с другими, т.е. с иным Я (под чем Фейербах понимал семейные отношения и праксис со всей немецкой основательностью и трезвостью).  

Особенно  же сильно философская вражда к "практическому" проявлялась в неприятии столь  всесильной в сфере поступков  и общественных отношений власти материальных интересов, эгоизма, отношений  купли-продажи, взаимной эксплуатации людей, принципу полезности. Во всех этих образах так или иначе фиксируется  социальная жизнь с ее суровыми реальностями, среди которых практичность —  синоним практического успеха, богатства, жизненной удачи. Это чуждо философам, и Фейербах вполне последовательно  — в «Сущности христианства»  — поддержал традиционно протестантское неприятие "торгашески-практического" начала в жизни. Для понимания  Марксовой концепции человеческого  праксиса важно то, что фундаментальнейшим уровнем социальной жизни Маркс считает производство. Это, так сказать, "самый" субстанциональный уровень самой субстанции. Ошибочным было (и у приверженцев, и у противников Маркса) мнение, будто Маркс некритически и простодушно видит человеческий праксис в какой-то степени развития промышленности, той или иной исторической форме производственной деятельности. Напротив, Маркс толкует производство весьма обобщенно, причем сам указывает на отличие философского подхода от всякого более конкретного: "Промышленность можно рассматривать как великую мастерскую, в которой человек впервые присваивает себе свои собственные силы и силы природы, опредмечивает себя, создает себе условия для человеческой жизни. Когда промышленность рассматривают таким образом, то абстрагируются от тех обстоятельств, в рамках которых она не действует как промышленность; в этом случае стоят уже не в промышленной эпохе, а над нею; рассматривают промышленность не по тому, чем она ныне является для человека, а по тому, чем нынешний человек является для человеческой истории, чем он является исторически; оценивают не промышленность как таковую, не ее нынешнее существование, а напротив, ту силу, которая заключается в промышленности помимо ее сознания и против ее воли и которая уничтожает ее и создает для человеческого существования". В промышленности, таким образом, Маркс видит общую субстанцию человеческого рода — праксис; или, иначе, осмысливает промышленность скорее на философском, чем на социологическом уровне.  

В исторических же формах промышленности — до современной  включительно — Маркс видит господствующим труд в его отчуждении; таков же его оценочный подход к историческому  прошлому промышленности и бывшим в прошлом формам труда. Наделение человека или людей рангом самостоятельной суверенности, т.е. статусом субъекта социальной истории, и расшифровка, раскрытие этих положений в понятии производящего праксиса (или "производства", "промышленности") — все эти Марксовы идеи имеют далеко идущий философский смысл. Прежде всего бросается в глаза некая двойственная, но и очевидная интенция к "снятию" наиболее могучих "ограничителей" человеческой активности — Бога и природы. Кажется, что Маркс исключает саму идею трансцендентного и абсолютного; социум, общественная реальность приобретают у Маркса некий фундаментальный, конечный онтологический смысл. В абстрактном философском "пределе" у Маркса отношения между людьми, между человеком и природой, между человеком внешним и внутренним должны быть чисты и прозрачны. Универсальный индивид, универсальная деятельность, универсальная гармония! Смысл существования богов и природы снят, они не нужны и забыты. В реальном праксисе — лишь частичное приобщение, лишь начало подлинной истории, а потому господствует предыстория, нечто иное, оборотное, что лишь когда-то в будущем можно будет сбросить, как старую кожу. Мир наличный, мир сегодняшнего бытия всегда есть мир зла и отчуждения.

Философская антропология Маркса включает в себя два важнейших понятия –  «отчуждение» и «присвоение». С проблемой отчуждения человека западно-европейская философия знакома давно. Еще Т. Гоббс и Ж.Ж. Руссо понимали под отчуждением процесс обезличивания, деиндивидуализации социальных отношений, связанный с передачей прав личности государству. Г. Гегель трактовал отчуждение как овнешнение мирового разума в природе и истории, как институлизацию сущности сил человека.

Маркс ставит проблему социального отчуждения, когда "…собственное деяние человека становится для него чуждой, противостоящей ему силой, которая угнетает его, вместо того, чтобы он господствовал над нею". Социальный труд выделяет человека из животного мира, наделяет его сущностными характеристиками, но со временем приобретает характер принудительный, насильственный, и в этом виновато появление частной собственности.

Маркс проводит анализ «отчужденного» труда в нескольких аспектах. В условиях, когда существует частная собственность и все средства производства принадлежат капиталисту, а рабочий вынужден продавать свою рабочую силу (единственное, что ему принадлежит), непременно возникает отчуждение производителя от продукта его труда. Рабочему все равно, что производить – ни материал, ни полученный продукт ему не принадлежат, он лишь получает причитающуюся ему за проработанное время заработную плату, размеры которой первоначально были настолько малы, что ее едва хватало на самое необходимое. Производитель отчуждается также от собственной активности. Он не выбирает, работать ему или нет; в управлении или совершенствовании самого процесса производства он не принимает участия. Тем самым, по мысли Маркса, рабочий отчуждается и от родовой сущности; к тому же интенсивный труд отупляет его, лишает здоровья и интереса к другим сторонам жизнедеятельности.

Род человеческий живет в природе и поддерживает с ней связь посредством труда, но для рабочего это лишь средство для поддержания его индивидуального  существования. В конечном счете, возникает  отчуждение и между людьми, - между  производителями в силу конкуренции  за рабочие места, между классами – в силу разности их имущественного положения. Маркс заключает, что рабочий становится свободным лишь вне процесса труда, когда удовлетворяет свои биологические (животные) потребности, тогда как должен быть свободным в силу родовой сущности лишь в труде.

«Частная  собственность сделала нас столь  глупыми и односторонними, что  какой-нибудь предмет является нашим  лишь тогда, когда мы им обладаем, когда  мы его потребляем. Поэтому на место  всех физических и духовных чувств стало простое отчуждение всех этих чувств – чувство обладания». Такое положение вещей, считает К. Маркс, можно и необходимо изменить, - в процессе общественной эмансипации человек должен «присвоить» себе обратно весь социальный мир, и тем самым превратиться в «целостного», «универсального» человека.

Итак, Марксова антропология рисует образ человека как некоего потенциального сгустка  социальной активности; однако противоречие в том, что бытие человека трактуется как мир отчуждения; праксис людей  тесно ограничен наличными предпосылками, обстоятельствами, т.е. отчужденными формами, "окаменелыми" результатами их деятельности. Оценка человеческой активности как  всесильной и наличного бытия  как "предыстории" становится ключом к пониманию некоторых утопических  прогнозов и проектов, встречающихся  в текстах Маркса (преобразование всех основ социального универсума, ликвидация семьи, государства, появление  всемирного языка или концепция  личностной универсальности). Ясно, что  антропология Маркса создавалась с  целью служить обоснованием радикалистских программ и движений. Считалось, что  в мире человеческого праксиса все  можно и должно переделать, включая  и самого человека. 
 
 
 

СПИСОК  ИСПОЛЬЗОВАННЫХ ИСТОЧНИКОВ 

1. Цифровая  библиотека по философии [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://filosof.historic.ru/books/item/f00/s00/z0000005/index.shtml . – Дата доступа: 10.11.2011
2. Электронный альманах о человеке [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://www.antropolog.ru/doc/library/merab/mamardashvili2. – Дата доступа: 12.11.2011
3. Сайт кафедры философии и культурологи ТГ У [Электронный ресурс]. – Режим доступа: http://fik.dax.ru/index%2053.html. – Дата доступа: 10.11.2011
4. Гуманитарные науки  http://h-sciences.ru/philosophy/104-10-filosofskaya-antropologiya-chast-3.html. – Дата доступа: 12.11.2011