Филология Древнего Рима

    Кроме того, общество придерживалось идеала, называвшегося словом virtus, который определял принципы жизни. Как греческая калокагатия, так и virtus Romana были определенной идеальной нормой, следовать которой был обязан каждый гражданин. Virtus — это обобщенное, хотя и вполне поддающееся разделению понятие. Его содержание составляли отдельные положительные явления, отдельные добродетели (virtutes): disciplina, pietas, fides, gravitas, paupertas, constantia. Римляне считали эти ценности божественными силами. Граждане должны были к ним стремиться, их добиваться.

      Дисциплина (disciplina) на войне и во время мира была основой общественной жизни римлян. На строгой и безусловной воле отца (pater familias) держалась жизнь семьи. Все граждане должны были вести себя как подобает, быть верными долгу (pietas): подобающим образом почитать богов (pietas erga deos — набожность), родителей (pietas erga parentes — любовь к родителям), родину (pietas erga patriam — любовь к родине). Соблюдение данного обещания и доверие данному слову (fides) поддерживали единство общества, достоинство (gravitas) поступков гарантировало серьезное поведение всех. Роскошь (luxuria) римляне всегда считали виновницей разрушения традиционного образа жизни, для которого характерна бедность (paupertas). Во 2 веке до нашей эры было издано даже пять законов, сдерживавших только одно проявление роскоши — пиры. Они ограничивали число гостей и количество блюд. Римляне очень ценили постоянство, твердость избранной позиции (constantia) и особенно подчеркивали значение преемственности и передачи из поколения в поколение образа жизни предков (mores maiorum). Быть достойным предков — главнейший принцип морали римлянина. Верность образу жизни дедов считалась основой государства: Moribus antiquis stat res Romana virisque — «Нравами предков сильна и могуча республика римлян».

    Римляне особенно четко выразили мировосприятие древних народов, когда и время, и мир понимались как вечное возвращение  и повторение. Поступки человека имели  смысл настолько, насколько они  повторяли введенные богом установления, поступки культурного героя или  ранее живших людей. Индивидуальность или новаторство не были ни желательными, ни ценимыми, потому что необычно ведущий  себя человек как бы выходит из вечного круга, по которому движется традиционное бытие.

    С незапамятных времен римляне были земледельцами, воинами, гражданами и в течение  всей истории более всего ценили занятия крестьянина, государственного мужа или воина. Труд художника они  не считали почетным, потому что  он казался нетрадиционным, пришедшим  извне. Актерами, скульпторами, художниками  обычно были рабы или вольноотпущенники. Только ремесло писателя со временем стало почетным. Однако и писателей  уважать стали не сразу. Их творчество долго считалось незначительным проведением свободного времени, оставшегося  от серьезных мужских трудов.

    Несмотря  на консервативность римлян, их образ  жизни, конечно, постепенно менялся. В 3 веке до нашей эры произошел  особый перелом. Рим завоевал весь Апеннинский полуостров и Сицилию. Можем себе представить, как римский легионер, оказавшись на южной окраине Апеннинского полуострова, напоминающей каблук сапога, окинув взглядом Средиземное море, увидел, что в других государствах существуют такие вещи, которых нет у него дома: нарядные храмы и общественные здания, статуи и картины, театры и библиотеки. В Риме этого не было: в древности римляне чаще всего почитали богов у алтарей, не ставили их статуй, не читали и не писали книг. Стоит подчеркнуть, что издревле они имели письменность и школы. Их законы высекались на бронзовых пластинах, их главный жрец  у своего дома устанавливал доски с записанными на них основными событиями прошедшего года, но литературы не было около трехсот лет. Видимо, у римлян не было в ней потребности.

    Однако  теперь, в 3 веке до нашей эры, римляне  захотели иметь то, что они увидели  в других местах. Конечно, большая часть элементов греческой культуры была уже известна римлянам через этрусков, а затем через греческие колонии Южной Италии. Однако  3 век до нашей эры стал особенным.  Как бы прорвав плотину, элементы чужих культур хлынули мощным потоком. Рим, оглядываясь на города эллинистических государств, старался оправдать название столицы: по греческому обычаю строились храмы, началось изучение греческого языка.  

    Самое известное из первых латинских художественных произведений — это не оригинальное сочинение, а перевод. Не свободный  человек и не римлянин, а отпущенный на свободу раб-грек Ливий Андроник перевел «Одиссею» Гомера для того, чтобы было что читать с детьми. Дело в том, что он был учителем. Это произошло около 240 года до нашей эры. С этого времени может отсчитывать свой век история европейского литературного перевода. Ливий Андроник перевел Гомера не гекзаметром, а Сатурновым стихом, характерным для италийских песен. От этого перевода сохранилось только 40 строчек, процитированных другими авторами. Ливий Андроник также переводил греческие трагедии и комедии, которые ставили во время праздников. Переводная литература вдохновила появление и оригинальных сочинений.

    Гней Невий (274—201 гг. до н. э.) создал первую латинскую национальную поэму «Пуническая война» также сатурновым стихом. Кроме того, Гней Невий переводил греческие драмы и написал две оригинальные трагедии из римской истории. Квинт Энний (239—169 гг. до н. э.) ввел в латинский язык гекзаметр и написал этим размером эпос «Анналы». Сочинения обоих этих авторов не сохранились, за исключением небольших фрагментов.

    Восхищение  греческой культурой было необыкновенным: мужчины из семьи Сципионов вместе с другими известными деятелями изучали сочинения греческих философов и писателей, обсуждали, спорили и, по-видимому, считали, что они подражают участникам диалогов Платона. Появились написанные на греческом языке сочинения по римской истории. Возможно, их авторы стремились рассказать о римлянах на понятном миру языке, но такие процессы у многих вызывали тревогу и казались опасными.

    Марк  Порций Катон (234—149 гг. до н. э.), самый знаменитый хранитель сурового и скромного образа предков, начал непримиримую борьбу с эллинофильством. Цель его и его сторонников была такова: «искоренить новые бесстыдства, возвратить старинные нравы. Катон создает песнь о римском образе жизни, на латинском языке пишет первую историю Рима в прозе, в книгах, предназначенных для сына, собирает множество сельскохозяйственных, военных, правовых и другого рода практических сведений, публикует сочинение «О земледелии». Этими трудами он стремится создать противовес драмам, написанным на темы чужой и малознакомой римлянам греческой мифологии, философским сочинениям греков, полным теоретических рассуждений, помешать проникновению греческой дидактической, дающей разнообразные сведения литературы.

    Вся римская литература отмечена знаком зависимости от греков. Комедия перенимает сюжеты Новой комедии; Лукреций учится у Эмпедокла, Парменида, Эпикура; «Энеида» напоминает «Одиссею» и «Илиаду» Гомера, а также «Аргонавтику» Аполлония Родосского, «Георгики» созданы по модели дидактических поэм Гесиода и Арата; «Буколики» написаны вслед за Феокритом; неотерики и элегики оглядывались на александрийскую поэзию; Федр — на басни Эзопа. Герои трагедий Сенеки дают понять, что читали трагедии Еврипида. Цицерон, Цезарь, Ливий, Тацит имели в виду произведения греков Демосфена, Геродота, Фукидида, Ксенофонта, Гекатея, Посидония и других. В домах самых знатных и известных римлян постоянно живут греческие философы, грамматики, поэты. Цицерон переводит диалоги Платона и Ксенофонта, речи Демосфена и Эсхина, поэму Арата о небесных явлениях. Таким образом, кажется, что все римляне свято исполняют известный завет Горация:

                « Образцы нам  — творения греков:

                Ночью и днем листайте вы их неустанной рукою!»

    Однако  процесс был более сложным. Если бы римская литература была только копией греческой литературы, можно  было бы о ней не говорить. То влияние  греческой литературы, которое мы упомянули и еще не раз упомянем, все же не было существенным. Необходимо подчеркнуть два обстоятельства.

    Во-первых, необыкновенно важно то, что, попав  в плен греческой культуры, римляне  все же были способны создать литературу на своем языке. Ведь во всех эллинистических  государствах был распространен  греческий язык. Народы Малой Азии, сирийцы, финикийцы, вавилоняне писали по-гречески. Даже на территориях, завоеванных  македонцами, например, в Карфагене, утвердился греческий язык. Как мы уже упоминали, такая же опасность  угрожала и Риму: Квинт Фабий Пиктор, Луций Цинций Алимент, Публий Корнелий Сципион, Авл Постумий Альбин сочинения по истории своего народа писали по-гречески. В этом отношении они не отличались от излагавших по-гречески Манетона (историю Египта) или Бероса (историю Вавилона). Однако римляне сумели избежать заманчивой возможности писать на мировом языке.

    Во-вторых, перенимая множество элементов  греческой культуры, римляне не переняли греческого миропонимания. Слову mundus (украшение, приведение в порядок) они, насмотревшись на греков, придали и значение вселенной, однако не усвоили греческой веры в гармонию, красоту мира и желания сотворить эту соразмерность и красоту в человеке. Римляне признавали только военные тренировки и упражнения, они не любили атлетику и не имели таких спортивных состязаний, как греки. Они не стремились к красоте тела и не поощряли такого стремления. Сильное, выносливое, тренированное тело ценилось только в практическом аспекте, но не стало объектом эстетической оценки, как в Греции. Скульпторы, создававшие бюсты жителей вечного города, не приукрашивали человека: они не боялись показать его морщинистое лицо или оттопыреные уши.

    У римлян не было рассказов о богах  и полубогах, не было мифологии. Их литература не могла опираться на мифы. Возможно, у них был эпос, возможно, их певцы, как часто утверждается, пели песни  о подвигах предков. Однако об этом можно только гадать, потому что  мы не имеем ни одной такой строчки. Основой римского эпоса по неизвестным  причинам они не стали. Римские поэты  писали исторический эпос: Невий воспевал героев пунических войн, Энний слагал стихи о подвигах и событиях, упомянутых в летописях понтификов. Римляне постепенно мифологизировали свою историю, и со временем храбрые воины Гораций Коклес и Муций Сцевола стали похожими на персонажей греческих мифов Ахилла или Диомеда. Когда уже не хватало исторических фактов, римляне, не слишком задумываясь, использовали греческие мифы, приспосабливая их к римскому духу.

    Таким образом, видимо, необходимо скорректировать  выражение Горация, подчеркивая  то, что, признавая значение греческой  культуры, римляне вовсе не чувствовали  себя побежденными ею. Напротив, они  вели себя с ней как завоеватели. Культурные и образованнейшие мужи в этом отношении становились  подобными неотесанному легионеру, который, похитив в захваченном  городе дочь царя той страны, рассуждал  следующим образом: «Она — царской  крови, но она — моя рабыня, и  я смотрю на нее свысока». Даже сам  почитатель греческой учености и  литературы Цицерон ввел уничижительное название Graeculi (гречата), повторив его несколько. Этим словом он называл не только простых людей, но и ученых: «Ведь споры по поводу слова уже давно мучают гречат, стремящихся более к спору, чем к истине» — Verbi enim controversia iam diu torquet Graeculos homines, contentionis cupidiores quam veritatis. Здесь Цицерон имеет в виду всех греков, начиная с Платона, Аристотеля, Эпикура и кончая их адептами,  жившими в то время в Риме.

    Греки, признавая, что они рабы римлян, презирали  их культуру.  Они не ценили римских  произведений, и даже те греки, которые  знали латинский язык, не цитировали римских авторов и старались  их не упоминать, как будто их и  совсем не существовало [7, 1—23]. Таково было их молчаливое сопротивление поработителям. Упорное сопротивление эллинов, прикрывшихся щитом богатой культуры, спасло Грецию. Римляне, поселившиеся в Галлии, Испании, на небольших завоеванных  территориях Германии и даже в  далекой Дакии, поглотили язык, обычаи, религию, культуру тамошних народов  и племен. Те края были романизированы. Устояла одна только Греция: в ней  не распространились латинский язык и римские обычаи.

    Однако  в Риме культура Греции была поглощена, переварена, превращена в духовную пищу римской культуры. В римской  литературе часто слышен возглас  Ego primus! (Я первый!). Гораций хвалится, что первым показал Лациуму ямбы, следуя за метрикой и духом Архилоха, и первым применил к италийским стихам эолийские размеры. Вергилий гордится, что его муза первая осмелилась играть сиракузскими стихами Феокрита  и что он первый приводит на родину муз с горы Геликона — родины Гесиода. Проперций подчеркивает, что он первый вступает в рощу Каллимаха и Филета. С гордостью вступающие во владения названных греческих жанров и авторов, поэты, возможно, и не чувствовали себя завоевателями, но нисколько не сомневались, что они равноправные соперники.

    Использовав опыт греческого эпоса, римляне создали свой эпос. Аналогична ситуация и в отношении других жанров. Другими словами, из деталей греческой формы римляне создали себе оружие, чтобы отразить эллинизацию. Греческие мифы, идеи, жанры — все осталось только формой, но не стало материалом. Материалом был римский дух. Главная идея всей римской литературы — это восхваление обычаев предков, величие и вечность Рима. Часто повторяют популярную мысль, что знакомство с греческой философией и уроки эллинистической литературы породили внимание римской литературы к индивиду. Это утверждение не является неправильным, однако хотелось бы подчеркнуть, что не это составляет суть римской литературы.

    Просто  мы, люди рубежа XX и XXI века, очень ценим субъективное самовыражение, индивидуальное мнение или хотя бы желание выделиться из всех, такие же элементы ищем в римской литературе и кое-что находим. Нас так волнуют перипетии любви, внимание к друзьям, ссоры с недругами у Катулла, что мы считаем его противником традиционных ценностей Рима и почти не римлянином, не замечая ни дыхания фольклора предков в его поэзии, ни того, что он прославляет Диану как покровительницу рода Ромула и древнего Лациума и обращается к ней типичной римской формулой. Нас восхищает взгляд Вергилия в глубины человеческой души в «Энеиде», но, к сожалению, мы должны признать, что не это там главное. Герой этого эпоса принес свое личное счастье и жизнь в жертву будущему могуществу Рима. «Георгики» прославляют традиционный крестьянский образ жизни римлян. Нам интересны эпикурейские вздохи Горация о желании жить уединенно, беззаботно, его шутки и игры, однако мы не можем не признать, что в его творчестве господствует римский патриотизм.