Биологический редукционизм: социал-дарвинистская школа

   Биологический редукционизм: социал-дарвинистская школа 

   1. Истоки  и принципы 

   Теория  биологической эволюции, разработанная  в трудах Ч. Дарвина, Г. Спенсера, А. Уоллеса, Т. Хаксли, произвела колоссальное впечатление  на современников. Естественно, что  научное событие такого масштаба не могло не затронуть сферу социальных наук. С середины XIX в. принципы теории эволюции энергично вторгаются в  самые разнообразные области  социального знания - от экономики  и государствоведения до лингвистики, где известный немецкий лингвист Август Шлейхер делает одну из первых попыток применения теории Дарвина вне биологии.

   В Англии, помимо Г. Спенсера, систематически применявшего свою эволюционную теорию к социальной жизни, Уолтер Беджгот, известный экономист, социолог и публицист, стремился распространить принципы дарвинизма на изучение социально-исторических процессов. Обоснованием и пропагандой подобных идей во Франции занималась французская писательница, автор трудов в области философии, социологии и политической экономики Клеманс Руайе (1830-1902). В США, где Спенсер к концу XIX в. был властителем дум, его идеи были, в частности, ассимилированы Л. Уордом и Ф. Гиддингсом, не говоря уже о таком ортодоксальном спенсерианце, как Уильям Самнер. В Германии в 1900 г. Йенекии университет объявил конкурс научных работ на тему <Чему учат нас принципы теории происхождения видов в отношении внутриполитического развития и законодательства государства?> Первое место на этом конкурсе заняла работа Вильгельма Шальмайера <Наследственность и отбор в жизни народов>.

   В целом  ключевые понятия теории биологической  эволюции: <естественный отбор>, <борьба за существование>, <выживание сильнейшего> - стали в какой-то мере характерными для всей социальной науки второй половины XIX в. Поэтому социальный дарвинизм  выступил не только и не столько  как особое направление, сколько  как определенная парадигма, проникшая  в разные направления социологической  мысли. Кроме уже упомянутых, в  разное время и в разной степени  под влиянием этих идей находились столь различные социологи, как  К. Маркс, Г. Тард, А. Лориа, Ж. Ляпуж, Э. Ферри, Г. Зиммель, Т. Веблен и др. Даже ученые, весьма далекие от собственно социального дарвинизма или откровенно враждебные ему, нередко находились под его влиянием и использовали его категории. Даже Эмиль Дюркгейм, несмотря на свой радикальный антиредукционизм в изучении социальных явлений и акцент на роли социальной солидарности, рассматривал разделение общественного труда как <смягченную форму> борьбы за существование.

   Некоторые социологи были озабочены выявлением специфики естественного отбора и борьбы за существование в социальном мире в отличие от мира животных, но при этом оставались в рамках той же биолого-эволюционистской парадигмы. Именно такое стремление обнаружить особенности человеческой борьбы за существование пронизывает книгу  итальянского социолога Анджело Ваккаро <Борьба за существование и ее последствия для человечества> [1].

   Но  идеи борьбы за существование и выживания  сильнейшего к концу XIX в. выходят  далеко за пределы науки и становятся популярными в массовом сознании, публицистике, бизнесе, практической политике, художественной литературе. Известно, что этими идеями были очарованы  американские писатели Джек Лондон и  Теодор Драйзер (трилогия <Финансист>, <Титан>, <Стоик>). Представители  экономической элиты, магнаты бизнеса  с удовольствием узнали из теории эволюции (или, во всяком случае, пожелали ее так истолковать), что они не просто самые удачливые, энергичные и талантливые, а, согласно закону эволюции, зримое воплощение естественного отбора и победы в универсальной борьбе за существование. <Соответственно для  Рокфеллера было вполне в порядке  вещей заявлять, что <образование  большой компании -это просто выживание  наиболее приспособленного>, а великолепия  Американской розы можно достичь, только пожертвовав первыми бутонами, которые  вырастают вокруг нее. Для Джеймса  Хилла - утверждать: <Богатства железнодорожных  компаний определяются законами выживания  самых приспособленных>. Или для  Джорджа Херста сказать в сенате, в котором так много было магнатов бизнеса, что в народе его прозвали <клубом миллионеров>: <Я не очень знаком с книгами, я не очень много читал, но я много ездил, видел людей и много чего еще. Накопив опыт, я пришел к выводу, что члены сената - это те, кто выжил, это самые приспособленные>> [2, 191].

   Было  бы, однако, ошибочно видеть истоки социального  дарвинизма только в теории биологической  эволюции и считать его простым  продолжением этой теории. Прежде всего, вопреки закрепившемуся за этим направлением мысли выражению, сам Дарвин не был  сторонником <социального> дарвинизма, так же как и другие создатели <биологического> дарвинизма: А. Уоллес и Т. Хаксли. С другой стороны, некоторые  представители <социального> дарвинизма были противниками дарвинизма <биологического> (например, Людвиг Гумплович).

   Необходимо  отметить, что биологическому редукционизму, присущему рассматриваемому направлению, предшествовал социальный редукционизм в теориях биологической эволюции. В данном случае мы видим любопытный пример <путешествия> понятий из сферы социального знания в естественнонаучное, и обратно. Известно, что понятие <борьба за существование> Дарвин заимствовал у английского экономиста Томаса Мальтуса (1766-1834). Затем уже, внедрившись в теорию биологической эволюции, указанное понятие вновь вернулось в социальное знание. При этом интерпретация <борьбы за существование>, разумеется, претерпевала значительные изменения. Небиологические истоки понятия <борьба за существование> свидетельствуют о том, что теория биологической эволюции в известном смысле лишь актуализировала и вновь обосновала определенную и давнюю традицию социальной мысли. Эта традиция восходит к формуле (<Человек человеку волк>), которую мы находим еще в пьесе римского комедиографа III-II вв. до н. э. Плавта <Ослы>.

   Новая теория биологической эволюции актуализировала  старую идею о ведущей роли конфликтов в жизни общества и во взаимоотношениях между обществами; она дала новое  обоснование этой старой идее. В  разное время о значении этого  фактора размышляли Полибий, Ибн Хальдун, Ник-коло Макиавелли, Жан Воден и многие другие. Для Томаса Гоббса состояние <войны всех против всех> - естественное состояние человечества до возникновения общества (государства). Последние обуздывают это состояние, выступая как устрашающая всех и тем самым умиротворяющая сила. Общество (государство), по Гоббсу, - результат договора между людьми, но этот договор может быть не только добровольным, но и навязанным группой завоевателей [3].

   Учение  о диалектике, разработанное в  немецкой классической философии Кантом, Фихте, Шеллингом и особенно Гегелем, обосновывало роль противоречий в качестве источника развития. Согласно Гегелю, противоречие представляет собой <корень всякого движения и жизненности> [4,520]. П. Прудон, отчасти опираясь на гегелевскую диалектику, рассматривал социальное развитие как борьбу идей и систему противоречий, не разрешающихся  диалектическим синтезом и всегда заключающих  в себе <положительные> и <отрицательные> стороны. Французские историки-романтики  Ф. Гизо, Ф. Минье, О. Тьерри, А. Тьер подчеркивали ведущую роль классовой борьбы в историческом развитии, уходящей своими корнями в борьбу <рас> победителей и побежденных.

   Под влиянием этих историков, а также гегелевской  и прудоновской диалектики К. Маркс и Ф. Энгельс в <Коммунистическом манифесте> провозгласили знаменитый тезис о том, что <история всех до сих пор существовавших обществ была историей борьбы классов>, тезис, который впоследствии Энгельс несколько смягчил, уточняя в позднейших изданиях <Манифеста>, что речь идет лишь об истории, дошедшей до нас в письменных источниках, и оговариваясь, что речь идет о всей прежней истории, <за исключением первобытного состояния> [5, 424, прим. 2; 6, 208]. Маркс и Энгельс, доказывая антагонистический, ожесточенный и бескомпромиссный характер классовых конфликтов, нередко характеризовали их как своего рода военное противоборство и использовали при этом соответствующую терминологию: <...Буржуазия не только выковала оружие, несущее ей смерть; она породила и людей, которые направят против нее это оружие, - современных рабочих, пролетариев> [5, 430].

   Биологический редукционизм в социальной мысли, опиравшийся на теорию эволюции и получивший во второй половине XIX в. название <социальный дарвинизм>, продолжил и усилил тенденцию, присутствующую в теориях вышеназванных мыслителей. Наиболее общий признак социального дарвинизма - рассмотрение социальной жизни как арены непрерывной и повсеместной борьбы, конфликтов, столкновений между индивидами, группами, обществами, а также между социальными движениями, институтами, обычаями, нравами, социальными и культурными типами и т. п.

   У некоторых  социальных ученых, оставивших след в  истории социологии, этот признак  проявился более ярко и отчетливо, чем у других. Их можно рассматривать  как главных представителей социал-дарвинистской  школы. 

   2. Главные  представители 

   Непосредственным  предтечей социального дарвинизма был уже упоминавшийся Т. Мальтус, который в своем <Опыте о законе народонаселения> (1798) обосновывал  тезис о <борьбе за существование> и <выживании сильнейшего> в качестве важнейших факторов социальной жизни.

   Общепризнанным  инициатором и вдохновителем  социального дарвинизма явился английский философ и социолог Герберт Спенсер (1820 - 1903), рассматривавший борьбу за существование, естественный отбор  и выживание наиболее приспособленных  в качестве не только биологических, но и социальных факторов. Спенсер  был выдающимся ученым, и его творчество никоим образом не ограничивается рамками  того, что принято обозначать ярлыком <социальный дарвинизм>. Этот ярлык  неприменим к нему хотя бы потому, что  некоторые его идеи относительно эволюции человеческого общества Дарвин впоследствии распространил на мир  растений и животных, так что, как  справедливо было замечено, скорее не Спенсера, согласно укоренившемуся стереотипу, следует считать социальным дарвинистом, а, наоборот, Дарвина - биологическим  спенсерианцем [7, 11].

   Спенсер первым в развернутой форме стал разрабатывать подход, получивший впоследствии название общей теории систем, и  применять его к человеческому  обществу. В своих исследованиях  он сочетал структурно-функциональный и эволюционный анализ общества. Не будучи социальным реалистом на манер  Конта, он вместе с тем считал общество особой реальностью, возникшей в  результате взаимодействия индивидов  и зависящей от них [8, 277-278].

   Спенсеровское представление об обществе как организме позволило осмыслить и понять ряд важных особенностей структуры и функционирования социальных систем. Он не отождествлял общество с индивидуальным биологическим организмом, как зачастую утверждали и его противники, и его сторонники. Он лишь сравнивал эти две сущности, прослеживая как сходства, так и различия между ними и рассматривая общество как <сверхорганический> организм, т. е. как специфическую организацию.

   Подобный  подход позволил Спенсеру сделать ряд  ценных выводов общего и частного порядка. Это относится, например, к  различению трех систем органов (институтов) в социальной системе: поддерживающей (производство), распределительной (пути сообщения, транспорт, торговля и т. п.) и регулятивной (управленческой) [там же, главы VI-IX]. Спенсеровская трактовка таких категорий, как <воинственный> и <индустриальный> типы обществ, <социальная структура>, <социальная функция>, <социальные институты>, <социальная дифференциация и интеграция>, внедренных им в социологию, до сих пор сохраняет свое значение.

   Будучи  противником теории свободы воли, отрицавшей возможность существования  социологии как науки, Спенсер вместе с тем был непоколебимым сторонником  идеи свободы индивида как ценности. С его точки зрения общество существует для блага своих членов, а не наоборот. Условием успешного социального  развития он считал принципы <равной свободы> индивидов, ограниченной лишь свободой других индивидов; равного  влияния всех индивидов и социальных слоев на принятие политических решений; свободной конкуренции.

   Социальную  эволюцию Спенсер понимал как  многолинейный процесс. Его вера в социальный прогресс была гораздо более осторожной, чем у Конта и Маркса; свой взгляд на характер социального развития он определял как <относительный оптимизм>. Мировоззрение Спенсера было лишено присущих Кошу и Марксу мессианизма и утопизма. Он впервые среди классиков социологической мысли отделил социологию от утопии (у Конта - позитивистско-социократической, у Маркса - коммунистической), соединив ее с идеей либерализма. Тем самым он внес решающий вклад в превращение социологии в науку, в ее очищение от мессианских, утопических, политических, мистических и прочих примесей, с которыми она появилась на свет.

   Сам термин <социология> благодаря Спенсеру был <реабилитирован> и получил  второе рождение. Если раньше он был  неразрывно связан с политико-религиозно-утопической  доктриной его изобретателя, то начиная  со Спенсера он стал рассматриваться  как обозначающий науку об обществе независимо от того, каково социальное, политическое, религиозное мировоззрение  социального ученого.

   Биология  для Спенсера играла роль научно-методологического  прецедента; из нее он черпал гипотезы, методы доказательства, проверки выводов  и т. д. Биологические аналогии он сравнивал со строительными лесами, от которых за ненадобностью отказываются по окончании строительства. В своих  исследованиях он не ограничивался  подобными аналогиями, сочетая их со скрупулезным анализом громадного количества фактов, взятых из этнографии, истории и других социальных наук.

   Тем не менее, из всей фундаментальной и  многоплановой системы Спенсера, изобилующей глубокими идеями и  разнообразными фактами, в сознании научного сообщества и публики оседали, как правило, три формулы объяснения социальной эволюции: <естественный отбор> (который Спенсер вообще считал далеко не универсальным объяснительным принципом), <борьба за существование> и <выживание сильнейшего>. Хотя эти формулы действительно присутствовали у английского мыслителя, их удельный вес и значение в его теоретической  системе часто преувеличивались, а их истолкование носило вульгарный и карикатурный характер у эпигонов и тех, кто нашел в них для  себя удобное основание аморализма, беззакония и политической беспринципности.