Творчество И.С. Тургенева

МИНИСТЕРСТВО ОБРАЗОВАНИЯ  РОССИЙСКОЙ ФЕДЕРАЦИИ

Тамбовский Государственный  Технический Университет

 

 

 

Кафедра русской филологии

 

Контрольная работа

по ИСТОРИИ  МИРОВОЙ ЛИТЕРАТУРЫ И ИСКУССТВА

Тема: Творчество И.С. Тургенева

 

 

 

Выполнила:

Студентка 4 курса

Группы CCО-41з

Малышева Е.В.

Зачетная книжка  № 9801

Проверила:

Попова И.М.

 

Тамбов 2011

 

 

 

 

 

ПЛАН

 

Введение

1. «Скорби и вопросы»  времени

2. «Записки охотника»

3. Роман «Рудин»

4. «Дворянское гнездо»

5. Революционные настроения  Тургенева - роман «Накануне»

6. «Отцы и дети»

Заключение

Список литературы

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Введение

Иван Сергеевич Тургенев давно уже стал для русского читателя одним из самых любимых классических писателей. Его произведения читали и читают.

Тургенев родился в  дворянской семье. Мыслящие русские люди еще со времен Кантемира и Фонвизина высмеивали дворянскую фанаберию, пустые выдумки о каких-то особых, высших достоинствах дворянской породы; но сами эти люди были дворяне, и их насмешки - это реальный результат процесса накопления и органического усвоения дворянской средой главнейших достояний мировой культуры, без чего творчество внутри самобытной национальной культуры было немыслимо. Но дворянская культурность вырастала на почве крепостничества, которое определяло и быт, и нравы дворянской массы.

Когда речь заходила о  детстве, Тургенев чаще всего вспоминал  о том, в чем особенно резко  сказывались крепостнические порядки  и обычаи их семьи. Конечно, в детские  и ранние юношеские годы Тургенев вряд ли еще понимал, что он, барчук, которого секут по высоким педагогическим соображениям «в комнатах» и «любя», и те кучера, повара, сенные девушки, мальчики и казачки, которых по распоряжению его матери секли на конюшне, - жертвы одного и того же порядка, одной и той же морали. Но горячо, до боли сочувствовать их страданиям он научился уже тогда, в этой жестокой домашней школе.

В 1827 году Тургеневы всей семьей переехали в Москву - главным образом с той целью, чтобы продолжить образование детей.

В Московском университете Тургенев учился всего только один год; в 1834 году он вместе с отцом и старшим братом переехал в Петербург и стал студентом университета, который через два года и закончил, Петербург был центром тогдашнего литературного движения: Пушкин, Крылов, Жуковский, Гоголь - все они жили в Петербурге. На одном из вечеров у Плетнева Тургенев видел Пушкина... В годы студенческой молодости Пушкин был для Тургенева, по его собственному признанию, «чем-то вроде полубога»; но в тогдашних его стихах можно без особого труда различить отзвуки поэзии Жуковского, Байрона и меньше всего Пушкина. Позднее, в письме Л, Толстому, он признался, что «плакал, обнявшись с Грановским, над книжкою стихов Бенедиктова».

Тургенев не принадлежал  к числу тех писателей, к кому широкое признание пришло скоро  или даже сразу, как, например, к Достоевскому, который после опубликования первого же своего романа - «Бедные люди» - стал знаменитостью; в этом смысле и другие сверстники Тургенева - И.А. Гончаров, В.Д. Григорович - на первых порах были гораздо счастливее его. В 1838- 1841 годах он писал мало и очень немногое из написанного находил достойным печати, Каждое из его опубликованных стихотворений было «не хуже» тех, которыми известнейшие стихотворцы (само собой разумеется, Лермонтов, Кольцов, Баратынский из этого числа исключаются) «украшали» страницы литературных журналов; но ни одно из них не привлекало внимания ни читателей, ни критики.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

1. «Скорби и  вопросы» времени

Главная мысль своеобразного творчества заключалась в указании на «скорби и вопросы» времени. Молодые литераторы тех лет, как и подавляющее большинство читателей «Отечественных записок», где печатались статьи Белинского, хорошо понимали, что в его устах эти слова являются одним из обозначений социальной темы. Именно в разработке этой темы великий критик видел залог дальнейших успехов в развитии русской литературы. Без большого риска ошибиться, можно сказать, что все творчество Тургенева 1840-х годов подчинено было одной, пользуясь термином Станиславского, сверхзадаче - поиску своего решения социальной темы в литературе.

В истории литературы есть книги, которые выражают целые  эпохи не только в развитии искусства  и литературы, но и всего общественного  сознания. Такой книгой стали «Записки охотника». Они явились непосредственным и наиболее глубоким выражением общественной и литературной борьбы 1840-х годов XIX столетия, центром которой был вопрос о крепостничестве, то есть вопрос о судьбе закрепощенного народа.

В 1845-1846 годах Тургенев все еще не был уверен в своем писательском призвании и даже «возымел, - как писал он в своих воспоминаниях, - твердое намерение вовсе оставить литературу; только вследствие просьб И.И. Панаева, не имевшего чем наполнить отдел смеси в 1-м номере «Современника», я оставил ему очерк, озаглавленный «Хорь и Калиныч». (Слова: «Из записок охотника» были придуманы и прибавлены тем же И.И. Панаевым с целью расположить читателя к снисхождению.) Успех этого очерка побудил меня написать другие; и я возвратился к литературе».

С выходом в свет каждого  нового очерка или рассказа из «Записок охотника» это убеждение укреплялось все больше и больше. Прежде всего, обращала на себя внимание широта авторского кругозора; Тургенев как будто писал с натуры, но его очерки и рассказы не производили впечатления этюдов или этнографических зарисовок, хотя он и не скупился именно на этнографические и «краеведческие» подробности. Частная жизнь, по-видимому, невымышленных людей обыкновенно дается у него в системе сопоставлений, которые показывают, что в поле зрения автора - вся Россия в ее связях со всем миром. Благодаря этому каждая фигура, каждый эпизод при всей своей индивидуальной непосредственности, а иногда и кажущейся мимолетности или случайности приобретают особую значительность, а содержание той или иной вещи оказывается шире воспроизводимого в ней жизненного материала.

В «Записках охотника»  Тургенев часто прибегал к приему сопоставления времен - старого и нового. Причем, что бы ни говорили по этому поводу герои - хвалят ли они старые годы или не одобряют, - авторская оценка прошлого ясна: «золотой век» русского дворянства - век Екатерины и Александра - это преимущественно век дворянского разгула, мотовства (стоит только вспомнить забавы и потехи графа А.Г. Орлова-Чесменского, о которых рассказывает однодворец Лука Петрович Овсяников), разврата и наглого самоуправства. Ну а новые, николаевские времена? Как это ни странно, но именно в эту глухую пору казенные борзописцы больше, чем когда бы то ни было, кричали об успехах просвещения, особенно среди помещиков. В рассказе «Бурмистр» как раз и повествуется об одном «просвещеннейшем» помещике - об Аркадии Павлыче Пеночкине. Тургенев ничего не оставляет для догадки читателя: личина «просвещенности» сорвана прямо у него на глазах. Собственно говоря, Пеночкин и напяливает-то ее только при особых оказиях. Показателен в этом смысле эпизод усмирения «бунта» в Шипиловке: «Нет, брат, у меня бунтовать не советую... у меня... (Аркадий Павлыч шагнул вперед, да, вероятно, вспомнил о моем присутствии, отвернулся и положил руки в карманы.)» В этой отвратительной фигуре заключено обобщение огромной силы.

 

2. «Записки  охотника»

«Записки охотника»  неопровержимо убеждали читателя в  необходимости уничтожения крепостничества  как основы общественного строя  в России; в этом смысле они ближе  всего стоят к «Путешествию из Петербурга в Москву» Радищева. Значение «Записок охотника» в художнической судьбе Тургенева неизмеримо велико. После выхода в свет этой книги он стал общепризнанным главой русской литературы.

Первые рассказы и  очерки Тургенева были написаны и  напечатаны в годы относительного оживления в общественной жизни России, когда даже в правительственных кругах подумывали об отмене крепостного права. Но в начале 1848 года во Франции разразилась революция, и Николай I, никогда не забывавший, какого труса он отпраздновал 14 декабря 1825 года, немедленно решил пресечь любые либеральные поползновения. Каратели предприняли подлинный поход на литературу. Естественно, что, прежде всего, обратили внимание на самый передовой журнал - на «Современник». Некрасов и Панаев были вызваны в Третье отделение, где им было сделано внушение и разъяснение насчет Сибири. Был взят под подозрение и Тургенев, произведения которого были одним из важнейших слагаемых успеха «Современника». Ждали только удобного случая, чтобы расправиться с ним. Такой случай вскоре и представился. Тургенев написал небольшую горячую статью на смерть Гоголя, которую председатель петербургского цензурного комитета запретил на том основании, что Гоголь - «лакейский писатель». Тогда Тургенев переслал статью в Москву, и там она стараниями его друзей - Боткина и Феоктистова - была напечатана. Немедленно назначили расследование, в результате которого Тургенев (по повелению Николая 1) 28 апреля 1852 года был арестован.

Даже по тем временам кара казалась слишком жестокой; само собой напрашивалось предположение, что заметка о Гоголе была не единственной виной писателя.

 

После освобождения из-под  ареста Тургенев должен был без промедления отправиться к месту ссылки - в Спасское-Лутовиново. В невольном затворничестве Тургенев подвел важнейшие итоги своего творчества. Теперь он окончательно убедился, что ни одна тема в литературе не могла быть более или менее удовлетворительно решена без непосредственного или косвенного соотнесения ее со стихией народной жизни. Это касалось и темы личности, темы, которая в реальных условиях русского общественного развития первой половины XIX столетия была неразрывно связана с вопросом о судьбе дворянской интеллигенции.

Критерий народности углубил тему дворянской интеллигенции  по-новому понятой идеей долга. Развитая, а тем более одаренная личность должна стремиться осуществить заложенные в ней возможности; это ее долг, долг перед самой собой, перед идеей Человечества. Без выхода в широкий мир Человечества, Родины, в мир народной жизни дворянский интеллигент обречен на крушение своей личности. Нужен был герой, решившийся на этот выход. По-видимому, для того, чтобы представить такого человека, повести привычного для Тургенева масштаба и формы уже не годились. Эта тема выхода в широкий мир деятельности - деятельности в масштабах целой России - требовала большой повести, как часто говорил Тургенев, то есть требовала романа.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

3. Роман «Рудин»

Именно таким романом  и оказался «Рудин». Здесь тема личности исследована на несравненно более  широком социальном фоне и развита в ином духе, чем в более ранних рассказах и повестях.

«Рудин» начинается как  будто совершенно незначительным эпизодом, в котором рассказано, как молодая  помещица Липина посещает больную деревенскую бабу Матрену. Липина - не сумасбродная барынька; она действительно хочет помочь этой бабе. Но как наивна она в этом своем старании. Михайло Михайлович Лежнев несколькими фразами и замечаниями раскрывает эту ее наивность. Потом Тургенев как бы совсем забывает об этом эпизоде. Но когда мы читаем первый эпилог романа, о начальном эпизоде нельзя не вспомнить. Ведь в первом эпилоге рассказывается о том, как Рудин скитался по России, пытаясь помочь народу (он преподавал в гимназии).

По своей привычке иронизировать над лишними людьми мы не всегда задумываемся, насколько сам по себе этот шаг Рудина был важен. В те годы лишь очень немногие дворяне отваживались идти по тому пути, по которому пошел Рудин. Даже университетское профессорство тогда не было почтенной для дворянина карьерой. Среди тогдашних профессоров дворянин Грановский был почти одинок; большая их часть были разночинцы. Для Рудина дворянская фанаберия ничего не значила; он настолько серьезно относился к этой работе, что совершенно искренне осуждал себя за пробелы в собственном образовании. Потому-то он и рассказывает Лежневу, как один из его недоброжелателей «срезал» его на каком-то средневековом тексте. Но ведь следует помнить, что Рудина отстранили от преподавания в гимназии не за пробелы в образовании. Он был политически опасен, и по этой причине ему не доверяли воспитание юношества; он знакомил гимназистов с идеями и взглядами, диаметрально противоположными тем, которые предписывало начальство. Рудин - деятель для России, для народа; он меньше всего носится с самим собой. Он идет к людям, хочет отдать им всего себя, Но силы рутины и николаевской казенщины мешали ему сделать это. Тут-то и важен второй эпилог - эпизод, в котором описывается гибель Дмитрия Рудина на парижских баррикадах. От избы деревенской бабы Матрены до Парижа, от деревенского затишья до европейских революционных бурь - таков диапазон этого романа. Таков размах мышления Тургенева.

Да, Рудин недостаточно знает Россию, и он сам понимает это не хуже Лежнева, которому он мог  бы возразить, что, конечно, без России каждый из них обойтись не может, но ведь и Россия нуждается в таких людях. И если она все-таки обходится без них, то, может быть, этим и объясняются многие ее беды. В этом смысле очень важен спор между Пигасовым и Рудиным. Рудин отстаивает свои идеи так убедительно и впечатляюще, что на людей, еще не подмятых пошлостью, его речи производят прямо-таки просветляющее действие. Рудин отстаивает образование, науку, культуру потому, что они делают человека благороднее, дают знание о мире и, что особенно важно иметь в виду, дают знание собственного народа или, по крайней мере, обязывают изучать его жизнь, думать о его будущем. Это был спор о России, спор о народе, а точнее говоря -- что и образует тему романа -- это был спор об отношении дворянской интеллигенции к народу. В свете этого спора обретает свое значение и первая сцена романа. Теперь, слушая Рудина, Александра Павловна, может быть, почувствовала, что между ее жалостью к Матрене и мыслями Рудина о долге перед народом есть нечто общее. Не случайно потом она, как и Басистов, будет настойчиво защищать Рудина перед лицом его обвинителей.

Государственная николаевская машина в умном человеке в прямом смысле этого слова не нуждалась, Она нуждалась в уме, способном  беспрекословно подчиняться, на что  Рудин совсем не способен. Рудины -- личности, ум таких людей гораздо шире, мощнее, чем того требует бюрократическая машина. Это были, по выражению Герцена, умные ненужности, Б этой формуле заключена не только трагедия Рудиных, но и трагедия самого общества. Эту трагедию почувствовала своим молодым, чутким сердцем Наталья. Вот здесь-то, в столкновении с этим юным, формирующимся существом, и являет нам Рудин гамлетовскую сторону своего характера. Но гамлетизм не составляет основы характера Рудина; главное в нем -- жажда подвига, жажда полезной деятельности. И когда эта возможность представилась ему, когда нужно было принести свою жизнь в жертву какому-то большому делу, Дмитрий Рудин ни минуты не колебался.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

4. «Дворянское  гнездо»

Если сравнивать «Дворянское  гнездо» с первым романом Тургенева, нельзя не обратить внимание на то, что в этом романе иная атмосфера; здесь все кажется мягким, уравновешенным, нет таких резких противопоставлений, как противопоставление Рудина и Пигасова, Басистова и Пандалевского. Даже Паншин, воплощающий в себе образцовую дворянскую мораль, не отличается явной, бросающейся в глаза отрицательностью. Можно понять Лизу, которая долго не могла определить своего отношения к Паншину и, по существу, не сопротивлялась намерению Марьи Дмитриевны выдать ее замуж за Паншина, Он обходителен, житейски достаточно тактичен, в меру образован, умеет поддержать беседу; он рисует и пишет красками, сочиняет музыку и стихи. И кто знает, как сложилась бы судьба Лизы, если бы не спор. Вообще необходимо заметить, что в композиции тургеневских романов идейные споры всегда играют огромную роль. В «Дворянском гнезде» «завязочным» спором является спор между Паншиным и Лаврецким о народе. Тургенев однажды заметил, что это был спор между западником и славянофилом. Эту авторскую характеристику нельзя понимать слишком буквально. Дело в том, что и Паншин западник особого, казенного типа, и Лаврецкий славянофил не правоверный. В своем отношении к народу Лаврецкий больше всего похож на автора «Записок охотника», то есть на самого Тургенева. Он не пытается дать русскому народу какое-то простое удобозапоминаемое определение; как и Тургенев, Лаврецкий считает, что прежде, чем изобретать и навязывать рецепты устроения народной жизни, нужно понять эту жизнь, изучить характер народа. Здесь он высказывает, по существу, ту же мысль, какую высказал Рудин в споре с Пигасовым.