Родословная Пушкиных

                                              Родословная Пушкиных

А.С.Пушкин любил и знал отечественную историю. Живой интерес к истории России сочетался у него с интересом к истории собственной семьи. В 1830 году в печати появилось стихотворение “Моя родословная”. В том же году поэт написал небольшую статью “Родословная Пушкиных и Ганнибалов”. В бумагах Пушкина обнаружена была ещё одна статья, посвящённая предкам. В собрании сочинений поэта она опубликована под названием “Начало автобиографии”:

 “Избрав себя лицом, около  которого постараюсь собрать  другие, более достойные замечания,  скажу несколько слов о моём  происхождении.

 Мы ведём свой род от  прусского выходца Ратши или Рачи (“мужа честна”, говорит летописец, т.е. знатного), выехавшего в Россию во времена княжества св. Александра Ярославича Невского. От него произошли Мусины, Бобрищевы, Мятлевы, Поводовы, Каменские, Бутурлины, Кологривовы, Шеферединовы и Товарковы. Имя предков моих встречается поминутно в нашей истории…”

 Остановимся на этих строках  и попробуем отделить правду  от вымысла.

 Летописцы в рассказе о  битве на Неве увековечили  имена шести дружинников Александра  Невского. Четверо из них –  новгородец Гаврила Алексич, княжий  ловчий Сбыслав Якунович, Яков Половчанин и Миша Прушанин – были из старшей дружины Александра Ярославича, тогда как Савва и Ратмир – из “молодшей”. Возможно, этот же “молодший” дружинник (а попросту – княжий слуга) Ратмир в других летописях упоминается как Ратша, Рачша или даже Рачьтша. Встречая в древних документах знакомое имя, Пушкин предполагал, наверно, что летописный Ратша и есть тот самый “честной муж”, память о котором сохранили семейные предания. Прошло много лет, прежде чем историки смогли выяснить, что родоначальником Пушкиных и других Ратшичей был вовсе не Ратмир, а другой витязь, тоже служивший Александру Невскому и отличившийся в сражении на Неве.

 Первым исторически достоверным  лицом рода был Гаврила Алексич.

 О его подвиге мы знаем  по летописи: витязь на коне  вскочил на палубу вражеского  судна, но был сброшен. Выскочил  из воды, вновь налетел на неприятеля, врубился в середину вражеского  полка – убил епископа и  воеводу шведов. “Ту убиен бысть пискуп их и воевода их”, – отметил летописец.

 В том памятном сражении  Гаврила Алексич уцелел. Он погиб  в 1241 году “не старым”.

 Достоверность Гаврилы Алексича  споров не вызывает. Доказана  и его связь с последующими  поколениями рода Ратшичей. В качестве доказательства приводятся поминальные записи, сделанные потомками витязя. Записи в синодиках заслуживают доверия: никому не пришло бы в голову поминать в своих молитвах вымышленных предков.

 Проследить потомков Гаврилы  Алексича не составляет труда.  Нас же больше интересует Иван  Гаврилович по прозвищу Морхиня: Александр Сергеевич Пушкин был его прямым потомком в XVI колене.

 В 1340 году потомок Гаврилы  Алексича Александр Иванович  Морхинин упомянут в летописи как великокняжеский воевода. У Александра было пять сыновей.

 Странное прозвище его старшего  сына так и останется для  нас загадкой. Слово “пушка”  при жизни Григория Александровича  Морхинина было относительно новым, служило для обозначения огнестрельного оружия, которое в те времена тоже было в диковинку. Было ли прозвище связано с характером Григория? Например, он мог быть громогласен, подобно пушке. А может быть, увлекался оружием, любил пострелять картечью из кованого медного ствола. Достоверными сведениями на этот счёт мы не располагаем. И семейные предания об этом, к сожалению, умалчивают.

 

А.С.Пушкин, внимательно изучавший свои генеалогические корни, оригинально процитировал родословную в “Борисе Годунове”: ввел боярина Пушкина в сюжет трагедии как действующее лицо.

 Поразительна объективность  поэта, сказавшаяся в этом эпизоде.  Так естественно было бы в  положении автора, который волен  распоряжаться своими героями,  приукрасить далекого предка, показать  его в выгодном для него  и для себя свете. Он же  делает прямо противоположное.В его изображении боярин оказывается едва ли не подстрекателем убийства царевича Феодора и его матери, царицы Марии

 

Но А.С.Пушкин уверен: на руках его предков нет крови невинно убиенных Годуновых. Это гордый род. И, перенесясь спустя несколько лет из одного заточения в другое – его, как и его предков, не жалует судьба, – из села Михайловского в село Большое Болдино, в ожидании, когда, наконец, по манию царя, четыре года державшего под запретом трагедию “Борис Годунов”, рукопись ее будет опубликована, Пушкин вновь возвращается к истории своего рода осенью 1830 года и пишет стихотворение “Моя родословная”.

 В болдинских черновиках  одна за другой появляются  строфы, где в рифмованных созвучиях  кратко изложена история некогда  славного – и богатого, что  было бы так кстати для него сейчас, накануне женитьбы, – рода бояр Пушкиных. Он рассматривает длительную полосу его оскудения как цепь превратностей, все-таки выгодно отличающихся от благополучной жизни мнимых аристократов-выскочек.

 Любопытно, что те же самые  мысли и в те же самые  осенние дни бились в его  сознании, переложенные в прозу:  и в его незавершенных записках  – набросках об отдаленных  и близких своих предках, и  в художественных замыслах, тоже  начатых, но не доведенных до  конца...

 Но прежде все-таки о стихах. Не случайно именно они были  завершены, имея бесспорное преимущество  перед прозой хотя бы уже  потому, что в ней так или  иначе нужно высказаться до конца в надежде быть понятым. В стихах же какая-нибудь “случайная” ассоциация, беглый намек говорят уму и сердцу больше, чем обилие скучных фраз, необходимых, чтобы начать и завершить суждение по законам логики и более или менее точно выразить его.

 Но для Пушкина с его поразительной стихотворной техникой поэзия часто предпочтительней прозы, потому что в какой-нибудь одной стихотворной строчке он способен был высказать содержание, на которое в прозе ему понадобилась бы громоздкая фраза или ряд фраз, или даже отрывок текста: будь то автобиографическая записка или тем более беллетристическая вещь, например, задуманная повесть с элементами биографического толка.

 Вот это замечательное болдинское  стихотворение “Моя родословная”, которому сопутствовало множество  прозаических набросков и множество  раздумий, не вошедших в эти  наброски, но не оставлявших его  в покое, можно сказать, всю  жизнь, в особенности же в  болдинское время.

 Мы опустим первую и заключительную  строфы и приведём лишь изложение  его родословной – сначала  Пушкиных, потому что здесь же, в этом стихотворении, последует  затем стихотворный рассказ о  Ганнибалах. Поэт спокоен, но ироничен  и презрительно насмешлив, когда  речь от гордой старины и  крупных характеров переходит  к торжеству новых царедворцев  без роду и племени, с сомнительной  славой, зато с большими доходами.

 

В уничтожающем приговоре аристократической  черни, проникшей в знать с задворков, скрыто множество саркастических намеков и разоблачений. Закончив с обзором выскочек, поэт переходит к своей действительно древней родословной и умудряется уложить ее в четыре строфы!

 

Мой предок Рача мышцей бранной

 Святому Невскому служил;

 Его потомство гнев венчанный,

 Иван IV пощадил.

 Водились Пушкины с царями;

 Из них был славен не  один,

 Когда тягался с поляками

 Нижегородский мещанин. 

 

Смирив крамолу и коварство,

 И ярость бранных непогод,

 Когда Романовых на царство

 Звал в грамоте своей народ,

 Мы к оной руку приложили,

 Нас жаловал страдальца сын.

 Бывало нами дорожили;

 Бывало... но – я мещанин.

 

Упрямства дух нам всем подгадил:

 В родню свою неукротим,

 С Петром мой пращур не  поладил

 И был за то повешен  им.

 Его пример будь нам наукой:

 Не любит споров властелин.

 Счастлив князь Яков Долгорукой,

 Умен покорный мещанин.

 

Мой дед, когда мятеж поднялся

 Средь петергофского двора,

 Как Миних, верен оставался

 Паденью третьего Петра.

 Попали в честь тогда Орловы,

 А дед мой в крепость, в  карантин,

 И присмирел наш род суровый,

 И я родился мещанин.

 

Поэт, хоть и был беден, имел основание  гордиться своим более чем 600-летним дворянством и считал себя по происхождению  равным вельможам и царям, и потому никогда не ломал шапки перед  сильными мира сего, не унижался, не кланялся, дорожил чувством собственного достоинства, независимостью в суждениях и поступках. “Писал стихи и ссорился с царями”, – как сам весело говорил.

 Зато и цари знали его.  Один из них, Александр I, отправил  его в ссылку за антиправительственные  стихи и злые насмешки над  собой; другой, Николай I, вернул  его из ссылки, но стал его  цензором, отдал его под надзор  полиции, а потом вольно или  невольно позволил убить его  на дуэли. Во всяком случае, роковым оказался его отказ  поэту удалиться от петербургского  света и жить в Болдине помещиком.

 По отцовской линии к Пушкину  перешла еще одна “родовая”  черта – страсть к стихотворству.  Отец его, некогда блестящий  гвардейский офицер, писал стихи  по любому поводу одинаково  легко по-русски и по-французски, а его брат, Василий Львович  Пушкин, дядя гениального поэта,  и сам был известен как поэт: часто появлялся в печати с  элегиями, посланиями, баснями, сказками, сатирами. В 5-й главе “Евгения  Онегина” Пушкин со свойственной  ему веселостью и с изобретательным  остроумием вспоминает одного  из персонажей шутливой поэмы  Василия Львовича “Опасный сосед”. В Болдине он вновь вернется  к памяти о нем, говоря о  последних его днях и о последних  его предсмертных словах –  словах человека, преданного литературе  и жившего ею.

 

С Василием Львовичем было связано  и само пребывание Пушкина в Болдине  именно осенью 1830 года. Во-первых, неожиданная  смерть Василия Львовича внезапно отдалила женитьбу. “Ни один дядя не умирал так  некстати”, – грустно шутил Пушкин. Свадьба, было наладившаяся, вновь откладывалась  по причине семейного траура. Во-вторых, Василию Львовичу принадлежала часть  сельца Большое Болдино, совершенно, впрочем, разоренного.

 Так что поэзия и проза  жизни – а не просто художественная  проза, – если иметь в виду  родственные связи Пушкина, тесно  переплелись под крышей запущенного  барского дома. О проклятой бедности  он вспоминал здесь очень часто.  Этой темой началась “Моя родословная”, ею же и закончилась: вторая  строфа, как эхо, отозвалась в  последней, посвященной истории  рода Пушкиных.

 

Понятна мне времен превратность,

 Не прикословлю, право, ей;

 У нас нова рожденьем знатность,

 И чем новее, тем знатней.

 Родов дряхлеющих обломок

(И по несчастью не один),

 Бояр старинных я потомок;

 Я, братцы, мелкий мещанин...

 

Под гербовой моей печатью

 Я кипу грамот схоронил

 И не якшаюсь с новой  знатью,

 И крови спесь угомонил.

 Я грамотей и стихотворец,

 Я Пушкин просто, не Мусин,

 Я не богач, не царедворец,

 Я сам большой: я мещанин...

 

Бедность чести не помеха. Поэт то и дело задумывается над этим в болдинском “дворце” об одном  этаже. Присущий ему комизм скрашивал  настоящее, не давал воли печали.

 Итак, оказавшись в Большом  Болдине и с грустью рассматривая, хотя бы мысленно, причудливые  узоры генеалогического древа  бояр Пушкиных на скучном фоне  картин деревенского осеннего  пейзажа, поэт обычно, что бы  ни писал, художественное ли  произведение, заметки ли, начинает  со славной старины, а заканчивает  печальным настоящим.

 Мы предложили лишь краткие  наброски огромного материала  к изучению родословной А.С.Пушкина, отражённой в его произведениях.

Рассмотрим принципы составления  родословных

 

Родословные составлялись еще в  древности для доказательства знатного происхождения фараонов, королей, царских  и дворянских фамилий. В конце 19 века англ. антрополог Ф.Дальтон предложил составлять и анализировать родословные для установления закономерностей наследственной передачи признаков (в том числе болезней) человека. Этот метод был назван генеалогическим и стал одним из основных в изучении генетики человека. в частности, генеалогический метод широко используют при медико-генетическом консультировании для диагностики и определения величины риска появления заболевания в потомстве. Установление особенностей наследования позволяет правильно подойти к анализу клинических проявлений наследственных болезней и поставить правильный диагноз до развития выраженных стадий заболевания. Кроме того, с помощью генеалогического метода можно определить влияние на наследственность человека внешних факторов, близкородственных браков и др.

 

Сущность генеалогического метода состоит в выявлении родственных связей и прослеживании проявления определенного признака в различных поколениях родственников. Условно генеалогический метод можно разделить на два этапа: составление родословной и ее генетический анализ.

 

Источниками сведений для составления  родословной являются непосредственное обследование , истории болезни, результаты опроса членов семьи, архивные и другие материалы.