Н.Заболоцкий

 

Револьд БАНЧУКОВ (Германия)

ГРАНИ ЖИЗНИ И ТВОРЧЕСТВА НИКОЛАЯ  ЗАБОЛОЦКОГО

При жизни Н.Заболоцкого вышло  всего лишь 4 тонких сборника его  стихотворений общим тиражом  немногим более 40 тысяч экземпляров: "Столбцы" (1929), "Вторая книга" (1937), "Стихотворения" (1948), "Стихотворения" (1957). Не оцененный по достоинству и методически третируемый критикой ("Кажется, ни над одним советским поэтом критика не издевалась так, как надо мной", - с горечью заметит впоследствии поэт), выбитый из литературы в ГУЛАГ во второй половине 30-х годов, он вошел в литературу 50-х годов как большой мастер поэзии и с тех пор остается одним из самых читаемых поэтов.

Николай Алексеевич Заболоцкий родился 24 апреля 1903 года под Казанью, в семье  сельских агронома и учительницы. Детские годы будущего поэта прошли в Вятской губернии, в селе Сернур, неподалеку от города Уржума. По окончании реального училища в Уржуме 17-летний юноша едет в Москву, где поступает одновременно на филологический и медицинский факультеты Московского университета.

Через год Николай Заболоцкий переезжает в Ленинград и поступает в  Герценовский педагогический институт, участвует в литературном кружке "Мастерская слова", потом сближается с молодыми поэтами Даниилом Хармсом и Александром Введенским и организует с ними "Объединение реального искусства" ("ОБЕРИУ"). "Власть, конечно, не понимала того, что они писали. Но власти мерещилось в "обериутах" издевка над ней, презрение, и в своем зверином трусливом инстинкте она не ошибалась" (Е.Евтушенко. "Строфы века"). Вот почему и Хармс, и Введенский, и Заболоцкий станут со временем жертвами сталинских репрессий.\

«Заболоцкий был румяный блондин  среднего роста, склонный к полноте, - вспоминал Николай Чуковский, - с круглым лицом, в очках, с  мягкими пухлыми губами. Крутой северорусский  говорок оставался у него всю  жизнь, но особенно заметен был в  юности. Манеры у него смолоду были степенные, даже важные. Впоследствии я даже как-то сказал ему, что у  него есть врожденный талант важности - талант, необходимый в жизни  и избавляющий человека от многих напрасных унижений. Сам я этого  таланта был начисто лишен, всегда завидовал людям, которые им обладали, и, быть может, поэтому так рано подметил его в Заболоцком. Странно было видеть такого степенного человека с  важными медлительными интонациями  басового голоса в беспардонном кругу  обереутов - Хармса, Введенского, Олейникова. Нужно было лучше знать его, чем знал его тогда я, чтобы понять, что важность эта картонная, бутафорская, прикрывающая целый вулкан озорного юмора, почти не отражающегося на его лице и лишь иногда зажигающего стекла очков особым блеском...»

Общение с "обериутами" способствовало усовершенствованию поэтической техники Заболоцкого, а участие в популярных детских журналах "Еж" и "Чиж" и работа над книжечками стихов и прозы для детей противостояли формальным крайностям и эксцентризму некоторых стихов поэта. Трудные и далеко не бесспорные поиски продолжались.

После книги "Столбцы" с ее язвительным, гротескным жизнеописанием мещанской  среды, с ее рискованными экспериментами и преувеличением опасностей НЭПа, после поэмы "Торжество земледелия" (1929-30), в которой Заболоцкий, то ли искренне заблуждаясь, то ли не решаясь пойти "против течения", показал коллективизацию как великое благо и как начало новых взаимоотношений между человеком и природой, после неудачных поэм "Безумный волк" (1931) и "Деревья" (1933) начинается второй этап поэтического развития Заболоцкого, обратившегося к чистым родникам русской классической поэзии - к Пушкину, Тютчеву, Баратынскому.

Начал Заболоцкий с произведений преимущественно  эпического характера - пришел он к  медитативной лирике. По определению  А.Квятковского, медитативная лирика - это "разновидность лирики, философские  стихотворения, носящие характер глубокого  раздумья над проблемами человеческой жизни, размышления о дружбе, о  любви, о природе и т.п.".

Треть созданного Заболоцким связана с размышлениями о природе. У поэта нет чисто пейзажных стихов. Природа для него - начало всех начал, объект поэтического исследования, сложный и противоречивый мир, полный загадок, тайн и драматизма, источник раздумий о жизни, о себе, о человеке.

 

Слияние с природой - главная мысль  в теме природы у Заболоцкого. Стихи именно этой темы (а не его  стихи 30-х годов о Кирове, челюскинцах, Седове, Мичурине) навсегда остались в  поэтическом активе поэта.

 

Чувство общности с природой роднило  Заболоцкого с Важой Пшавелой, многие произведения которого он перевел на русский язык. Неслучайно внимание Заболоцкого-переводчика привлекло пшавеловское стихотворение "Почему я создан человеком (Песня)": в нем воплощена близкая переводчику тема метаморфоз (превращений). Поэт пишет о том, что хотел бы родиться снежными кристаллами, которые, падая на скалы, не умирают:

 

Был бы я лишь несколько мгновений 

Как бы мертв, а там, глядишь, опять 

Возвратился в этот мир весенний,

Чтоб его с улыбкою обнять.

 

Неслучайно также и то, что "Заметкам о поэзии Николая Заболоцкого" (в кн. "Становление таланта", 1972) В.Огнев предпослал строки великого грузинского поэта:

Теперь он понял мир природы,

Ее живые голоса.

И с ним беседовали воды,

И говорили с ним леса.

Симон Чиковани рассказывал, что Заболоцкий обрадовался, узнав, что Важа Пшавела тоже любил стихотворение Баратынского "На смерть Гете":

 

...Ручья разумел лепетанье, 

И говор древесных листов понимал,

И чувствовал трав прозябанье...

 

Сын поэта, Никита, свидетельствует, что  в книжечке Омара Хайяма поэт аккуратными  кружками обвел номера семнадцати четверостиший (рубаи), в которых говорится о вечном процессе превращения материи:

 

 

 

Кувшин мой, некогда терзался от любви ты.

Тебя, как и меня, пленяли кудри  чьи-то,

А ручка, к горлышку протянутая вверх,

Была твоей рукой, вкруг милого обвитой.

 

В связи с этим Никита Заболоцкий резонно замечает: "Но если у Хайяма превращение в материал кувшина  означает для человека конец существования, для Заболоцкого это превращение - лишь одна из форм существования, но не уничтожение".

 

Николай Заболоцкий, размышляя о  бесконечности бытия, о жизни  и смерти, выдвинул необычное предположение: человек - часть природы, а природа - бессмертна, "трав вечерних пенье, и речь воды, и камня мертвый  крик" - это голоса людей, превратившихся в травы, воды, камни; реальной смерти нет и не было, есть только превращения, метаморфозы ("Он продолжал отрицать смерть - в обычном понимании этого слова - до конца своих дней", - вспоминает Николай Чуковский1):

 

И голос Пушкина был над листвою  слышен,

И птицы Хлебникова пели у воды.

И встретил камень я. Был камень неподвижен,

И проступал в нем лик Сковороды.2

("Вчера о смерти размышляя" - 1936)

 

Как все меняется! Что было раньше птицей,

Теперь лежит написанной страницей;

Мысль некогда была простым цветком;

Поэма шествовала медленным быком;

А то, что было мною, то, быть может,

Опять растет и мир растений множит.

("Метаморфозы" - 1937).

 

Все перечисленные выше стихотворения - элегии особого рода: чувства печали и жизнеутверждения уравновешены, нет минорного тона, характерного для большинства русских элегий. Более того, в "Завещании" превалирует мотив любви к жизни: "Нет ничего прекрасней бытия".

Понятно, что на разбираемую нами поэтическую версию Заболоцкого  поэты наших лет реагировали  по-разному:

Не говори, что к дереву и птице 

В посмертное ты перейдешь родство.

Не лги себе! - не будет ничего,

Ничто твое уже не повторится.

Юрий Кузнецов

 

Распадаясь на микрочастицы,

Жизнь минувшая не умерла, -

И когда-то умершие птицы 

Пролетают сквозь наши тела.

Вадим Шефнер

 

19 марта 1938 года по нелепому  и лживому доносу Н.А.Заболоцкий  был арестован.

На допросе его истязали, избивали, доводили до галлюцинаций (поэт даже был  помещен на две недели в больницу для умалишенных). Постановлением Особого  Совещания НКВД он был приговорен к пяти годам заключения и ИТЛ.

До августа 1944 года Заболоцкий находился  в заключении (Востлаг, Бамлаг, Алтайлаг).

Затем до 1946 года был в ссылке на окраине Караганды. Стихи все  эти годы почти не писал, однако вернулся к поэтическому переводу (отчасти - вольному переложению) "Слова о  полку Игореве", начатому еще в 1938 году и получившему впоследствии высокую оценку К.Чуковского, В.Шкловского, В.Каверина, П.Антокольского. Академик Д.С.Лихачев писал Заболоцкому, что его перевод - "несомненно лучший из существующих, лучший своей поэтической силой".

В 1946 году благодаря заступничеству Фадеева Заболоцкий вернулся из ссылки. Страдания семи долгих лагерных и  ссыльных лет были наконец-то позади. Не было только крыши над головой. Писатель В.П.Ильенков - человек отважного и великодушного характера - любезно предоставил Заболоцким свою дачу в Переделкине. Николай Чуковский вспоминает: "березовая роща неизъяснимой прелести, полная птиц, подступала к самой даче Ильенкова". Об этой березовой роще в 1946 году поэт напишет дважды:

Открывай представленье, свистун!

Запрокинься головкою розовой,

Разрывая сияние струн 

В самом горле у рощи березовой.

("Уступи мне, скворец, уголок").

 

 

В этой роще березовой,

Вдалеке от страданий и бед,

Где колеблется розовый 

Немигающий утренний свет,

Где прозрачной лавиною 

Льются листья с высоких ветвей, -

Спой мне, иволга, песню пустынную,

Песню жизни моей.

 

("В этой роще березовой").

Кстати, последнее стихотворение  стало песней в кинофильме "Доживем  до понедельника".

Мне представляется интересным сравнение  первоначального и окончательного вариантов шестой строфы в стихотворении "Уступи мне, скворец, уголок", написанного, как я уже указал, в 1946 году. Сталин проживет еще около семи лет, и  Заболоцкий (лагерные воспоминания держали  поэта в состоянии вечного  страха) исправит, по свидетельству  его сына Никиты Николаевича, шестую строфу, "смягчив слишком автобиографическое ее звучание". Первоначальный вариант строфы:

Я и сам бы стараться горазд,

Да облезли от холода перышки.

Если смолоду будешь горласт,

Перехватит дыхание в горлышке -

 

Преобразился (не став лучше!) таким образом:

 

Я и сам бы стараться горазд,

Да шепнула мне бабочка-странница:

"Кто бывает весною горласт,

Тот без голоса к лету останется".

 

 

В третий, последний, период в поэзии Н.Заболоцкого натурфилософское, "тютчевское" начало ощутимо вытесняется ярко выраженным социальным, некрасовским началом. Поэта все больше тянет к разгадыванию тайн не природы, а человеческой души и сердца. К последнему этапу творчества Заболоцкого мы с полным правом отнесем его же слова: "Как мир меняется! И как я сам меняюсь!"

"Раньше я был увлечен образами  природы, а теперь я постарел  и, видимо, поэтому больше любуюсь  людьми и присматриваюсь к  ним", - написал Заболоцкий Симону Чиковани в 1957 году, имея в виду такие стихотворения, как "О красоте человеческих лиц", "Некрасивая девочка" с ее потрясающим афористическим финалом:

 

А если это так, то что есть красота

И почему ее обожествляют люди?

Сосуд она, в котором пустота,

Или огонь, мерцающий в сосуде? -

"В кино", "Смерть врача", "Старая актриса", "Генеральская  дача" и другие произведения, написанные  в новой для Заболоцкого манере: поэта заинтересовали конкретные  человеческие судьбы, люди с их  надеждами, стремлениями, несчастьями,  любовью, что было в духе  поэзии 50-х годов с ее углубленным  интересом к человеческой личности. Вспомним, к слову, этапный для  Евгения Винокурова сборник "Лицо человеческое".

О себе же, о своих недавних бедах  пишет поэт крайне мало. Среди редких примеров - стихотворение "Гроза  идет" (1957), в котором Заболоцкий обращается к "дереву печали" - разбитому  молнией кедру:

Пой мне песню, дерево печали!

Я, как ты, ворвался в высоту,

Но меня лишь молнии встречали 

И огнем сжигали на лету.

Почему же, надвое расколот,

Я, как ты, не умер у крыльца,

И в душе все тот же лютый голод,

И любовь, и песни до конца!

 

В течение долгой поэтической жизни  Заболоцкий не написал ни одного интимного  стихотворения, и поэтому цикл "Последняя  любовь" нежданно-негаданно обжег  читателя безысходной печалью, болью  прощания с любовью, принесшей такие  мучительные осложнения в личной жизни поэта.

 

Вы, должно быть, слышали песню с  такими словами:

 

 

Зацелована, околдована,

С ветром в поле когда-то обвенчана,

Вся ты словно в оковы закована,

Драгоценная моя женщина! -

не зная о том, что эта песня  на стихи Н.Заболоцкого из цикла "Последняя любовь" (1956-57), в  котором нет ни мучительно-радостного отсвета тютчевской "Последней любви", ни пушкинской мечты о последней любви:

И может быть - на мой закат печальный

Блеснет любовь улыбкою прощальной.

Нет, все кончено. Остались взаимопонимание  и воспоминания. Без горечи, без  обид, без надежды. Собственно это - прощание с любовью, с жизнью...

 

В последнее десятилетие своей  жизни Заболоцкий активно переводил  старых и современных зарубежных поэтов, поэтов народов СССР. Особенно значителен вклад Заболоцкого в  приобщение русского читателя к богатствам грузинской поэзии, оказавшей на оригинальные стихи переводчика несомненное  влияние.