«Лес» А. Н. Островского и «Вишневый сад» А. П. Чехова опыт сопоставительного анализа

«Лес» А. Н. Островского и  «Вишневый сад» А. П. Чехова: опыт сопоставительного  анализа 

Ранчин А. М.

Лес, сад и две помещицы

 

"Лес" Островского  и "Вишнёвый сад" Чехова  — сходство сюжетных ситуаций  и расстановки действующих лиц  в этих двух комедиях столь  значительно, что никак не может  быть случайным. Переклички с  пьесой Островского в "Вишнёвом  саде" — отнюдь не бессознательное  заимствование и не произвольное  совпадение. Чехов преподносит читателям-зрителям  свою комедию так, словно на  втором плане сцены, на её "задворках"  идёт одновременно другая драма,  созданная иным автором, —  называется она "Лес", сочинитель  — Александр Николаевич Островский.

 

Театр начинается с вешалки, пьеса — с заглавия. Названия двух комедий похожи: и "Лес", и "Вишнёвый сад" обозначают множество  деревьев. Но главное, близки сюжетные коллизии и судьбы леса Гурмыжской и сада Раневской. Помещица Гурмыжская, испытывая недостаток в средствах, вынуждена продать лес купцу  Восьмибратову для рубки. Помещица Раневская, опутанная долгами, лишается вишнёвого сада; милые, родные её сердцу деревья гибнут под топором —  новый владелец имения Любови Андреевны, купец Ермолай Лопахин, велит  их вырубить, чтобы на этом месте  селились и строились дачники. Сходство двух пьес провоцирует, прежде всего, на толкование социально-историческое, столь  любимое официозной ("марксистской") наукой советской эпохи об изящной  словесности. Островский-де изображает первоначальную стадию развития капитализма  в России: помещица не благоденствует, хотя и не разорена, купец уже  в состоянии приобрести часть  дворянской собственности. Чехов живописует упадок и крушение дворянской, усадебной  России и торжество буржуазии: имение уплывает из рук Раневской в хищные лапы преуспевающего дельца, сына бывшего  крепостного — Ермолая Лопахина.

 

Вообще-то в таком толковании есть своя сермяжная (читай: грубая) правда. Но она не объясняет ничего кроме  различия взятого двумя драматургами материала. Успехи капитализма в  пореформенной России — явление, конечно, великое, но зачем же ради этого  пьесы писать?..

 

Да и деревья в двух комедиях совсем разные. Лес у Островского  не более (но и не менее) чем предмет  купли-продажи: ещё не срубленные дрова, имеющие свою, и немалую, цену: три  тысячи рублей. Так смотрит на дело не только Восьмибратов-старший, но и  Раиса Павловна Гурмыжская: деревьев ей ничуть не жаль. Впрочем, и сам  сочинитель, кажется, не особенно горюет: нет в пьесе описания трепетных  белых берёзок, трепещущих на лёгком тёплом ветру, и соснового корабельного бора, чьи вековые сосны, как громадные  свечи, стоят на высоком речном берегу. И не щемит сердце от звуков топора, вонзающегося в древесную плоть… Лес не изображён, не показана и его  гибель. Мотив вырубки леса в комедии  Островского воплощён в названии имения Гурмыжской — "Пеньки". Но название это рождает смыслы исключительно  переносные, метафорические: оскудение Гурмыжской-помещицы, а главное — духовное оскудение Гурмыжской-человека. Для чувствительного знакомца Гурмыжской помещика Милонова (в фамилии его мерцает и сентиментальное "мил он", и ассоциации с фамилией гоголевского Манилова, в образе которого, несомненно, пародируется запоздалый сентиментализм) хозяйка Пеньков — воплощение чистоты и добродетельности, а её имение — подобие идиллического мира; да вот только эта лживая идиллия существует почти что на вырубке.

 

С образом же леса в пьесе  связан и ещё один ряд иносказательных  значений: в устах актёра Несчастливцева, повторяющего отчаянно-горькие и  жестокие пени и инвективы шиллеровского  Карла фон Моора, лес — аллегория  человеческой жестокости, безнравственности, "зверства" души.

 

Вишнёвый сад не таков. Он, наверное, если не единственный, то самый поэтический образ комедии, символ ускользающей, гибнущей гармонии, красоты, живое зеркало, в котором  персонажи видят свои воспоминания и мечты. О символике сада было сказано, и сказано хорошо, П. Вайлем и А. Генисом: "Сад — вершинный  образ чеховского творчества. Сад  его завершающий и обобщающий символ веры.

 

Сад — это совершенное  сообщество, в котором каждое дерево свободно, каждое растёт само по себе, но, не отказываясь от своей индивидуальности, собранные вместе, они составляют единство.

 

Сад растёт в будущее, не отрываясь  от своих корней, от почвы.

 

Сад меняется, оставаясь неизменным. Подчиняясь циклическим законам  природы, рождаясь и умирая, он побеждает  смерть.

 

Сад — указывает выход  из парадоксального мира в мир  органичный, переход из состояния  тревожного ожидания — в вечный деятельный покой.

 

Сад — синтез умысла и  проведения, воли садовника и Божьего  промысла, каприза и судьбы, прошлого и будущего, живого и неживого, прекрасного  и полезного (из вишни, напоминает трезвый  автор, можно сварить варенье).

 

Сад — слияние единичного со всеобщим. Сад — символ соборности, о которой пророчествовала русская  литература. Сад — универсальный  чеховский символ, но сад — это  и тот клочок сухой крымской земли, который он так терпеливо возделывал" (Вайль Пётр, Генис Александр. Родная речь: Уроки изящной словесности / Предисл. А. Синявского. 3-е изд., испр. и доп. М., 1999. С. 268-269).

 

Кое с чем в этом описании, пленяющем живостью и изяществом стиля, можно поспорить: сад в  чеховской пьесе не рождает у  читателя и у зрителя непременных  и обязательных представлений о  свободе и единении, о "соборности". А варенье из вишни, конечно, варить можно, да вот беда: деревья, — об этом прямо говорится в пьесе, — выродились, вишня давно уже  рождается мелкая.

 

Но это частности. Вишнёвый сад в отличие от леса из комедии  Островского — многомерный импрессионистический символ: оттенки значения размыты, растворены в тумане, но их контуры проступают сквозь пелену… Раневская глубоко  привязана к милым деревцам в  белом весеннем наряде и опечалена, когда сад гибнет под топором. Она не желает продавать сад, который  давно уже ничего не стоит —  цену имеет лишь земля, на которой  растут вишни. Звук топора ранит не только бывшую владелицу, но и каждого, способного чувствовать и сопереживать.

 

Итак, при похожести двух сюжетов поэтика двух образов  — леса и сада — совсем разная.

 

Обратимся от деревьев к людям  — к действующим лицам двух пьес. Гурмыжская и Раневская. Две  помещицы, и даже морфологическая  структура фамилий одна и та же (-ская). У обеих в имении живут  воспитанницы: у Гурмыжской Аксюша, у Раневской Варя. У обеих есть возлюбленные, отношения с которыми могут оцениваться как предосудительные. У Раисы Павловны — юный Буланов. О безнравственности замужества с "гимназистом" прямо говорит  Несчастливцев, и Гурмыжская предстаёт  в амплуа сластолюбивой "старухи". Раневская любит человека, обобравшего  её до нитки, и сама готова признать, что "ниже любви".

 

На этом сходство двух помещиц  заканчивается. Гурмыжская принадлежит  к той разновидности персонажей Островского, которую критики и  литературоведы назвали "самодуры". Совсем не случайно в тексте комедии  хозяйка Пеньков названа "калиновской  помещицей", а другой участник сделки по продаже леса, Восьмибратов, – "калиновским  купцом" (д. 3, явл. 8). Город Калинов, изображённый ранее в драме Островского "Гроза", проникнут тлетворным духом ханжества, лицемерия, полон  бессердечия.

 

Её образ — вариация классических амплуа лицемерки, молодящейся  старухи и жестокой госпожи, тиранящей  бедную воспитанницу. В отношениях с Булановым главная, "руководящая  и направляющая" роль принадлежит  ей; она неизменно "держит ситуацию под контролем".

 

Роль же Раневской никак  не может быть сведена к подобным амплуа. Любовь Андреевна искренне любит Варю и никак её не обижает  и не ограничивает; более того, в  имении Раневской делами по хозяйству  распоряжается именно её приёмная дочь. В отличие о Гурмыжской, сначала  принуждавшей Аксюшу к браку с  Булановым, а затем лишавшей несчастную девушку возможности выйти за Петра Восьмибратова (Раиса Павловна не желает дать за воспитанницей приданое), Раневская с радостной надеждой ждёт предложения Лопахина Варе. В  отношениях с парижским возлюбленным роль Раневской — страдательная, она не режиссёр этой жизненной мелодрамы. Наконец, Любовь Андреевна некорыстолюбива, она раздаёт последние деньги направо и налево. Аня вспоминает: "Сядем на вокзале обедать, и  она требует самое дорогое  и на чай лакеям даёт по рублю" (д. 1). Эта черта Гурмыжской совершенно несвойственна — Раиса Павловна собственному племяннику не желает вернуть  его долю наследства.

 

Непарные пары: Аксюша —  Варя, Петр Восьмибратов — Лопахин, Несчастливцев — Трофимов

 

Варя и Лопахин. На самом  поверхностном уровне их отношения  напоминают историю Аксюши и Восьмибратова-сына. Варя, как и героиня "Леса", —  воспитанница в барском доме, Лопахин  — купец (Пётр Восьмибратов — купеческий сын). Препятствия, казавшиеся неодолимыми, мешали Аксюше стать женой Петра  и едва не привели к самоубийству. Варя и Лопахин так и не стали  счастливой семейной парой.

 

Дальше начинаются различия. Варя — не амплуа несчастной девушки  — жертвы обстоятельств и бессердечия  людского. И Раневская, и Варя жду  со стороны Ермолая Пантелеевича объяснения. Вот что говорит об этом сама приёмная дочь Раневской: "Я  так думаю, ничего у нас не выйдет. У него дела много, ему не до меня…  и внимания не обращает. <…> Все  говорят о нашей свадьбе, все  поздравляют, а на самом деле ничего нет, всё как сон…" (д. 1). Но Лопахин  так и не попросил Вариной руки. Причиной тому, конечно, не её бедность. Просто Лопахин не любит Варю, он потаённо и безнадёжно влюблён в  хозяйку имения, — об этом говорит  тон его реплик, обращённых к Раневской, особенная нежность и забота, с  которой будущий владелец вишнёвого  сада к ней относится. В отличие  от Петра Восьмибратова, который, следуя патриархальным нормам, послушен отцу, Лопахин сам себе голова, об отце он вспоминает однажды, причем не очень  хорошо: тот ударил его — ребенка, разбив в кровь лицо, а барышня (Раневская) утешила. Непохож Ермолай  Лопахин и на Восьмибратова-отца: купец из пьесы Островского —  социальный типаж: склонный к обману, с сословным гонором, хотя и не лишённый чувства чести. Чеховский  купец Лопахин представлен в  несовпадении со своей социальной ролью, как индивидуальность. Да, он торжествует, став владельцем усадьбы, в которой  его предки были крепостными; но это  недолгая радость, упоение властью  и деньгами, за которым следует  горькое похмелье.

 

Впрочем, в одном фрагменте  чеховской пьесы уподобление  Вари Аксюше вновь проскальзывает, но оно скорее иронично, чем серьёзно. Лопахин дважды шутя обращается к  своей несостоявшейся невесте словами  Гамлета к Офелии: "Охмелия, иди  в монастырь…" и "Охмелия, о  нимфа, помяни меня в своих молитвах!" Судьба утопившейся Офелии — прообраз мелодраматической истории Аксюши, едва не утопившейся из-за невозможности  выйти замуж за Петра Восьмибратова. Однако Варя не в пример Аксюше топиться не собирается. И сравнение её с трагической героиней Шекспира обретает дополнительное ироническое звучание опять-таки на фоне комедии Островского, в которой актёр-трагик Несчастливцев полуискренне-полукомплиментарно обращает к Гурмыжской слова, у Шекспира сказанные Гамлетом Офелии: "Когда я посылал эти чётки, я думал: "Добрая женщина, ты возьмёшь их в руки и будешь молиться. О, помяни меня в молитвах!" (д. 3, явл. 7).

 

А ведь с Гурмыжской у Вари и впрямь есть немного общего: обе  рачительные хозяйки, погружённые  в домашние хлопоты, дорожащие если не последней копейкой, то каждым рублём. Лицемерка Гурмыжская постоянно  демонстрирует на людях любовь к  ближним и иные христианские добродетели. Варя же мечтает о странничестве, об уходе в монастырь. Ане она  говорит: "Выдать бы тебя за богатого человека, и я бы тогда была покойней, пошла бы себе в пустынь, потом  в Киев… в Москву, и так бы всё ходила по святым местам… Ходила бы и ходила. Благолепие!.." (д.1), позже  она признается: "В монастырь  бы ушла" (д. 2). Слово "благолепие", очевидно очень дорогое Варе (она  повторяет его ещё раз в  первом действии, а во втором действии Петя Трофимов вышучивает Варю, произнося  опять-таки "Благолепие!"), — узнаваемое. Это любимая приговорка странницы  Феклуши из драмы Островского "Гроза". Что Феклуша — персонаж, мягко  говоря, малосимпатичный и отнюдь не глубоко религиозный, доказывать, наверное, не надобно. Конечно, Варя тем  самым не отождествляется этой героиней Островского, сварливой с другими  странницами и угодливой с  людьми богатыми и властными. Но откровенный  намёк автора "Вишнёвого сада" на Феклушу позволяет видеть в  страннолюбии и религиозности Вари малую толику фарисейства: и ведь не случайно она о своей религиозности  говорит так настойчиво.

 

Варя не Офелия — не топится, Варя не Аксюша — не думает топиться, Варя не Гурмыжская — нет в приёмной дочери Раневской ни лицемерия, ни сластолюбия, ни властности хозяйки Пеньков.

 

Из "Леса" — хотя и  не только из него — пришёл в "Вишнёвый сад" Петя Трофимов. Дальний предок Пети Трофимова — иронически, комически  переосмысленный резонёр классицистической  комедии, какой-нибудь Стародум или  Правдин. Когда он обличает невоспитанность, некультурность интеллигенции, "азиатчину", когда он проповедует о человеческих возможностях и призывает трудиться, — всё это верно, и мысли  эти не только Петины, но и самого Чехова. Да вот незадача: сам он ничем  не занят, не работает, не закончил учёбу  живёт на положении "полуприживала" у Раневской. (Популярная в советское  время версия, что Петя не может  закончить учёбу из-за своей политической неблагонадёжности, всё-таки не доказывается текстом пьесы.) Похож Петя Трофимов и на Чацкого. Как Петя обличает предков  Ани за "крепостничество", а  Раневскую осуждает за недостойную  любовь (обличает хозяйку дома, где  он гость!), так Чацкий нападал на родню Софьи и на самого Фамусова; впрочем, Александр Андреевич имел на то больше оснований, будучи раздосадован и холодностью подруги детских  игр, и менторским тоном её папеньки. Раневская же столь предупредительна к Пете, а Аня смотрит на него влюблёнными глазами, – так что  у "облезлого барина" и "вечного  студента" нет оснований серчать  на этот гостеприимный дом. На родство  с главным героем "Горя от ума" указывает и реплики собеседников о Петином уме. "Какой вы умный, Петя!" — замечает Любовь Андреевна, брат же её саркастически добавляет: "Страсть!" (д.2). Реплику Гаева автор сопровождает ремаркой: "иронически".

 

В наивности своей Петя не замечает, что Аня влюблена:

 

"Трофимов. Варя боится, а вдруг мы полюбим друг  друга, и целые дни не отходит  от нас. Она своей узкой головой  не может понять, что мы выше  любви. Обойти то мелкое и  призрачное, что мешает быть свободным  и счастливым, — вот цель и  смысл нашей жизни. Вперёд! Мы  идём неудержимо к яркой звезде, которая горит, там вдали! Вперёд! Не отставай, друзья!

 

Аня (всплёскивая руками). Как хорошо вы говорите!" (д. 2).

 

Столь же смешон Петя, когда  обличает крепостничество: "Подумайте, Аня: ваш дед, прадед и все ваши предки были крепостники, владевшие  живыми душами, и неужели с каждой ветки в саду, с каждого листка, с каждого ствола не глядят на вас  человеческие существа, неужели вы не слышите голосов… Владеть живыми душами — ведь это переродило всех вас, живших раньше и теперь живущих, так что ваша мать, вы, дядя уже  не замечаете, что вы живёте в долг, на чужой счёт, га счёт тех людей, которых вы не пускаете дальше передней <…>" (д. 2).