Грибоедов "Горе от ума"

  Произведение  Грибоедова, в рамке одного московского  дня изобразившее весь уклад  старинной жизни  в органической  связи с сердечной драмой отдельной  личности, - эта комедия  не  умирает для нашего общества, и навсегда останется ему близок  и дорог тот герой, который перенес великое горе от ума и оскорбленного чувства, но, сильный и страстный, не был сломлен толпою своих мучителей и завещал грядущим поколениям свое пламенное слово, свое негодование .

Один  из главных героев - Чацкий привлекает своей пылкой натурой. У него сильный  темперамент, в нем играют возбужденные нервы, его насмешливость не холодна и безучастна, и, когда он жжет других своим укоризненным словом, он горит и сам.  Ум Чацкого - это гораздо больше, чем одна только рассудочная сила: это - вся натура, вся цельная благородная личность. Если бы он был только умный, то, может быть, никакого живого горя и не испытал бы: он страдает не от одного ума, но и от сердца, от чувства. И вот почему он не может молчать даже перед такой неблагодарной аудиторией, как Фамусов и его приближенные; вот почему он не может быть равнодушен к чужой косности.

Своеобразие Чацкого, кроме его симпатичной  несдержанности, заключается и в  том, что ум у него "с сердцем  не в ладу". Это сердце у него - ласковое, нежное, горячее, и "каждое биение" в нем "любовью ускоряется". Когда он просит у Софьи ответной любви и хочет разлучить ее с Молчалиным, он ссылается не на преимущества своего ума - он говорит о своей страсти, о чувстве, о пылкости; любовь и вправду делает его сумасшедшим. Его достоинство - в том, что он способен с ума сойти. Он даже не замечает своей язвительности и с недоумением спрашивает у Софьи: «Послушайте, ужель слова мои все колки.,и клонятся к чьему-нибудь вреду? »

И в  смехе его больше горечи, чем злобы, и в шутках своих он менее всего походит на полковника Скалозуба (который ведь тоже шутит).

 В  противоположность ему, спокойный,  умеренный и аккуратный Молчалин  прекрасно держится в обществе. Правда, он потерпел неудачу и  должен был уйти из фамусовского  дома; но это произошло только потому, что он не предвидел случайности подслушанного разговора, и это произошло тогда, когда он дал волю своему, хотя и мелкому, увлечению Лизой. На гладкой дороге своей карьеры Молчалин встретил временную помеху оттого, что не связал своего чувства, что он проговорился, и это будет для него уроком. Теперь уж он никогда не сломит "безмолвия печати". В этом обществе молчаливых прекрасно живется Молчалину. Он "небогат словами" и потому "блаженствует на свете", где "нынче любят бессловесных". Свое сердитое начальство Молчалин обезоруживает безмолвием. Он понял секрет успеха, нашел слово загадки, и это слово - молчание. Он упорно, осторожно, систематически молчит, и, пусть кругом бушует море страстных человеческих голосов, он будет непоколебимо, потрясающе молчать. Его молчание - знак согласия. Он с жизнью согласен, и ему не о чем говорить. Его презренные уста раскрываются только для лести, для трусливой пошлости и подкупа в разговоре с Лизой, для угожденья собаке дворника или шпицу Хлестовой. Его немая фигура твердо уперлась в тину действительности, и вековечный поединок слова и бессловесности, мысли и безмыслия, Чацкого и Молчалина разве мог окончиться победой первого? Нет, говорящего победил молчащий.  

.Фамусов  символизирует собою прочный, грузный, спокойный уклад старого быта, удручающую устойчивость и оцепенелость духа. В его среде все взгляды на жизнь давно уже выработаны, и эта жизнь мирно и мерно катится по ровной дороге традиции. Раболепно поклоняются авторитету и успеху, ненавидят искусство и науку, потому что в них таится начало творческое и критическое, а здесь не нужно ни творчества, ни критики: всякая самостоятельность только вредна. Беззастенчиво говорят о сожжении книг, боятся мечтателей опасных и завиральных идей, предпочитают фельдфебеля Вольтеру: "к свободной жизни их вражда непримирима". Все довольны и счастливы, покуда кругом тихо. Лишь бы не было укоряющих свидетелей, - в себе же самих они не чувствуют укоризны, от себя не ждут осуждения, потому что они вполне удовлетворены собою. Всячески охраняют молчание, так как "злые языки страшнее пистолета", и даже в гости "являются помолчать". Этот мотив, позорный мотив молчания, слышится на протяжении всей комедии.  Для того чтобы не было молвы и огласки, употребляют всякие средства: между прочим "кому в Москве не зажимали рты обеды, ужины и танцы?". Для того чтобы не говорил Чацкий, Фамусов просит его "завязать на память узелок".; Фамусов чувствует себя прекрасно в Москве и в мире, но только не надо, чтобы говорили. И ему досадно, что некоторые не слушаются его, отказывают ему в такой безделице, как молчание. "Просил я помолчать - не велика услуга", - обиженно замечает он Чацкому. "Просил я помолчать" - это девиз на его гербе, это условие его существования. Доводов, убеждений, разумных слов Чацкого он не слушает: "Заткнул я уши". И с заткнутыми ушами являет он  бессмысленно повторяет одну и ту же роковую фразу: "Не слушаю, под суд! под суд!" Это ужасно: он не слушает, а только отдает под суд. В это время к нему является "человек с докладом", и испуганному Фамусову кажется, что случился "бунт", и он ждет "содома". Но, разумеется, никакого бунта нет, - напротив, это пришел полковник Скалозуб, и Фамусов радуется ему, как своему спасителю от  Чацких, и с распростертыми объятиями встречает он полковника Скалозуба...

. В "царство  молчания", в неподвижную среду  догматического мировоззрения, воплощенной  традиции, окаменелого прошлого, огненной  молнией врезалась свободная  речь Чацкого, и эта речь  опалила его слушателей, но она  сожгла и сердце самого оратора. Чацкий, первый заговоривший русский человек, всех напугал, оскорбил, произвел "кутерьму", и все с недоумением спрашивали: "Зачем сюда Бог Чацкого принес?" Против него были не только отцы, но и дети: ведь ровесником был ему Молчалин. В безмолвной среде раздалась живая речь - и все испуганно оглянулись. Самый факт, что кто-то заговорил, что кто-то осмелился гласно объявить пять-шесть мыслей здравых, - самый факт уже предосудителен, и он предрешает содержание речи. Ясно, что она будет протестующей, критической; ясно, что это будет вызов крепостному строю жизни, тем людям, которые отторгают детей от матерей и отцов. Ведь если удовлетворяться этим строем, если чувствовать себя хорошо, то нет нужды говорить: тогда - мы уже видели - лучше молчать, как это и делает, как и молчит Молчалин. Чацкий, действительно, восстал против крепостного общества, и оно дало ему холодный отпор, и когда после своего пламенного монолога он оглянулся, то вокруг него не было слушателей и все с величайшим усердием кружились в вальсе.

Но этого  мало. Чацкого нашли помешанным: как огонь по пороховой нитке, пробежала эта сплетня, и в  его присутствии о нем стали  говорить уже в прошедшем времени. Судьба оказалась еще насмешливее, чем Чацкий, и он испытал всю ее жестокую иронию: умный, он был признан безумным. "Ну что! Не видишь ты, что он с ума сошел?" - окончательно решил Фамусов.

 Оскорбленный  в своем гражданском негодовании,  Чацкий искал утешения у любимой  девушки. Он подошел к Софье,  и просил ее женского участия, и трогательно жаловался ей: "Душа здесь у меня каким-то горем сжата". Но любимая девушка его не любила, и это она первая ославила его безумным. Эта девушка любила другого, и этот другой был Молчалин. 

В самом  деле: Софья, оказывается, тяготеет не к силе ума, а к силе глупости. Какой-то ворожбой проник ей в сердце человек, совершенно противоположный Чацкому. Конечно, "сердцу девы нет закона", и было бы странно  спрашивать, чем пленил ее Молчалин. Во всяком случае, Софья, когда-то любившая Чацкого, могла охладеть к нему и как будто назло увлечься его нравственным антиподом. Чацкий уехал от нее за границу, три года он был далек от нее, три года он не писал ей . Она была оскорблена, и горечью дышит ее укоризна: "Ах, если любит кто кого, зачем ума искать и ездить так далеко?" Но замечательно то, что в самом отъезде Чацкого, в этой охоте странствовать, напавшей на него, в дальних поисках ума была внутренняя, органическая необходимость: это - не только эпизод из его личной жизни, но и страница общей и русской истории.

Может быть, Грибоедов этой вынужденной  разлукой Чацкого и Софьи хотел  сказать, что ценность и цельность  общественного служения несовместимы с простором личной жизни, личного  чувства.

Как бы то ни было, мы знаем в литературе и в жизни светлые образы русских девушек, которые шли с борцами и за борцами на их трудный путь. Софья за Чацким не пошла. Ее смутили "вопросы быстрые и любопытный взгляд". Но, неспособная к подвигу, не нашла она и счастья. Покинутая Чацким, одинокая и обиженная, она естественно могла искать ласки хотя бы у Молчалива; однако и Молчалин ей в ласке отказал. И она - круглая сирота: мать ее умерла, но разве есть у нее хотя бы отец, разве Фамусов проявляет малейшее волнение родительского чувства? Он только помнит, что это – «комиссия, быть взрослой дочери отцом», и неудивительно, что Чацкий забыл, что Фамусов - отец Софьи, что и его, Фамусова, "не худо бы спроситься". Вообще, недаром Молчалин насмешливо зовет Софью "печальной кралей". У нее есть причины быть печальной, у этой одинокой, сиротливой девушки, у этого увядающего цветка, у этой читательницы французских романов. И редко кто замечает, что она, по роковому недоразумению отвергнувшая Чацкого, но в глубине души как-то бессознательно для себя любившая его, только его, в одном отношении на Чацкого похожа: и у нее, как у него, разбили сердце (потому что иллюзия любви к Молчалину все же была у нее); как она предпочла другого, так и ей предпочли другую; Чацкий мчится теперь по снеговой пустыне, Софья живет в нравственно-пустынном доме отца или в глуши, у тетки, - но оба они равно одиноки, оба тоскуют, и невольно вызывает жалость ее обманувшееся и обманутое сердце.

"Необозримою  равниной" и день и ночь по "снеговой пустыне" спешил  Чацкий на родину, и было перед  ним "светло, сине, разнообразно", и что-то виднелось ему впереди; но родина оказалась для него негостеприимна, и в конце пьесы он кличет карету, и, действительно, суждено ему отныне проводить свою жизнь в дорожной карете

Чацкий  послужил ферментом благодатного волнения в России; но общество тогда его изгнало, осмеяло его гражданский пафос, а дочь этого общества отвергла его любовь. Он пережил горькую обиду; но если есть утешение в том, что потомство за него заступилось, то это утешение дается ему сполна. Вынесенное им горе от ума, от умного слова и горячего сердца, нашло себе сочувственный отклик среди позднейших русских деятелей, и они приветствуют в Чацком рыцаря слова, человека отважной и честной речи. Печально то общество, которое слушает одних Молчаливых, то общество, которое молчит, шепчет, болтает, шумит (как Репетилов), но не говорит разумным человеческим словом. В робко-молчаливой и позорно-спокойной среде Чацкий, облекая в свободное слово свободную мысль, говорил; свои желанья он воссылал именно вслух - и за это ему и его духовному творцу воздается неумирающая хвала. Правда, от Чацкого, который горячо и много говорил, но не делал, не мог делать, - от него, быть может, пошло, силой искажения, наше роковое свойство - разобщенность русского слова и русского дела. Слово, и без своего претворения в дело, одно только слово - несомненная сила; однако ему грозит опасность превратиться в звук.