Биография Михаила Юрьевича Лермонтова

Лермонтову-гусару, наследнику крупного состояния, ничего не стоило заполонить сердце когда-то насмешливой красавицы, расстроить её брак с Лопухиным. Потом началось отступление: Лермонтов принял такую  форму обращения к Сушковой, что она немедленно была скомпрометирована в глазах «света», попав в положение смешной героини неудавшегося романа. Лермонтову оставалось окончательно порвать с Сушковой — и он написал на её имя анонимное письмо с предупреждением против себя самого, направил письмо в руки родственников несчастной девицы и, по его словам, произвёл «гром и молнию». 

Потом, при встрече  с жертвой, он разыграл роль изумлённого, огорчённого рыцаря, а в последнем  объяснении прямо заявил, что он её не любит и, кажется, никогда не любил. Все это, кроме сцены разлуки, рассказано самим Лермонтовым в письме к Верещагиной, причём он видит лишь «весёлую сторону истории». Единственный раз Лермонтов позволит себе не сочинить роман, а «прожить его» в реальной жизни, разыграв историю по нотам, как это будет в недалеком будущем делать его Печорин. 

Совершенно равнодушный  к службе, неистощимый в проказах, Лермонтов пишет застольные песни  самого непринуждённого жанра —  и в то же время такие произведения, как «Я, матерь Божия, ныне с молитвою»… 

До сих пор  поэтический талант Лермонтова был  известен лишь в офицерских и светских кружках. Первое его произведение, появившееся  в печати — «Хаджи Абрек» — попало в «Библиотеку для Чтения»  без его ведома, и после этого  невольного, но удачного дебюта Лермонтов долго не хотел печатать своих стихов. Смерть Пушкина явила Лермонтова русской публике во всей силе поэтического таланта. Лермонтов был болен, когда совершилось страшное событие. До него доходили разноречивые толки; «многие», рассказывает он, «особенно дамы, оправдывали противника Пушкина», потому что Пушкин был дурен собой и ревнив и не имел права требовать любви от своей жены. 

В конце января тот же врач Н. А. Арендт, побывав  у заболевшего Лермонтова, рассказал  ему подробности дуэли и смерти Пушкина. 

Об особенном  отношении врача к происходившим  событиям рассказывал другой литератор  — П. А. Вяземский. 

Невольное негодование  охватило Лермонтова, и он «излил горечь сердечную на бумагу». Стихотворение  «Смерть Поэта» оканчивалось сначала  словами: «И на устах его печать». Оно быстро распространилось в списках, вызвало бурю в высшем обществе, новые похвалы Дантесу; наконец, один из родственников Лермонтова, Н. Столыпин, стал в глаза порицать его горячность по отношению к такому джентльмену, как Дантес. Лермонтов вышел из себя, приказал гостю выйти вон и в порыве страстного гнева набросал заключительные 16 строк «А вы, надменные потомки…»… 

Последовал арест  и судебное разбирательство, за которым  наблюдал сам император; за Лермонтова вступились пушкинские друзья, прежде всего Жуковский, близкий императорской семье, кроме этого бабушка, имевшая светские связи, сделала все, чтобы смягчить участь единственного внука. Некоторое время спустя корнет Лермонтов был переведён "тем же чином", т.е прапорщиком, в Нижегородский драгунский полк, действовавший на Кавказе. Поэт отправлялся в изгнание, сопровождаемый общим вниманием: здесь были и страстное сочувствие, и затаённая вражда. 

Первое  пребывание на Кавказе  и его влияние  на творчество 

Первое пребывание Лермонтова на Кавказе длилось всего несколько месяцев. Благодаря хлопотам бабушки он был сначала переведён с возвращённым чином корнета в лейб-гвардии Гродненский гусарский полк, расположенный в Новгородской губернии, а потом — в апреле 1838 года — переведён в лейб-гвардии Гусарский. Несмотря на кратковременность службы на Кавказе, Лермонтов успел сильно измениться в нравственном отношении. 

Природа приковала  всё его внимание; он готов «целую жизнь» сидеть и любоваться её красотой; общество будто утратило для него привлекательность, юношеская весёлость исчезла и даже светские дамы замечали «чёрную меланхолию» на его лице. Инстинкт поэта-психолога влёк его, однако, в среду людей. Его здесь мало ценили, ещё меньше понимали, но горечь и злость закипали в нём, и на бумагу ложились новые пламенные речи, в воображении складывались бессмертные образы. 

Лермонтов возвращается в петербургский «свет», снова  играет роль льва, тем более, что  за ним теперь ухаживают все любительницы знаменитостей и героев; но одновременно он обдумывает могучий образ, ещё в юности волновавший его воображение. Кавказ обновил давнишние грёзы; создаются «Демон» и «Мцыри».

"Немного лет тому назад,  Там, где, сливаяся, шумят, Обнявшись,  будто две сестры, Струи Арагвы  и Куры.." 
 
 
 
 
 
 
 
 

И та, и другая поэма задуманы были давно. О «Демоне» поэт думал ещё в Москве, до поступления в университет, позже несколько раз начинал и переделывал поэму; зарождение «Мцыри», несомненно, скрывается в юношеской заметке Лермонтова, тоже из московского периода: «написать записки молодого монаха: 17 лет. С детства он в монастыре, кроме священных книг не читал… Страстная душа томится. Идеалы». 

В основе «Демона» лежит сознание одиночества среди  всего мироздания. Черты демонизма  в творчестве Лермонтова: гордая душа, отчуждение от мира и небеса презрение к мелким страстям и малодушию. Демону мир тесен и жалок; для Мцыри — мир ненавистен, потому что в нём нет воли, нет воплощения идеалов, воспитанных страстным воображением сына природы, нет исхода могучему пламени, с юных лет живущему в груди. «Мцыри» и «Демон» дополняют друг друга.

Военно-Грузинская дорога близ Мцхеты (Кавказский вид  с саклей). 1837. Картина М. Ю. Лермонтова. Картон, масло. 
 
 
 
 

Разница между  ними — не психологическая, а внешняя, историческая. Демон богат опытом, он целые века наблюдал человечество — и научился презирать людей сознательно и равнодушно. Мцыри гибнет в цветущей молодости, в первом порыве к воле и счастью; но этот порыв до такой степени решителен и могуч, что юный узник успевает подняться до идеальной высоты демонизма. 

Несколько лет  томительного рабства и одиночества, потом несколько часов восхищения свободой и величием природы подавили в нём голос человеческой слабости. Демоническое миросозерцание, стройное и логическое в речах Демона, у  Мцыри — крик преждевременной агонии. 

Демонизм —  общее поэтическое настроение, слагающееся  из гнева и презрения; чем зрелее становится талант поэта, тем реальнее выражается это настроение и аккорд разлагается на более частные, но зато и более определённые мотивы. 

В основе «Думы» лежат те же лермонтовские чувства  относительно «света» и «мира», но они направлены на осязательные, исторически  точные общественные явления: «земля», столь надменно унижаемая Демоном, уступает место «нашему поколению», и мощные, но смутные картины и образы кавказской поэмы превращаются в жизненные типы и явления. Таков же смысл и новогоднего приветствия на 1840 год. 

Очевидно, поэт быстро шёл к ясному реальному  творчеству, задатки которого коренились в его поэтической природе; но не без влияния оставались и столкновения со всем окружающим. Именно они должны были намечать более определённые цели для гнева и сатиры поэта и постепенно превращать его в живописца общественных нравов. 

Первая  дуэль 

Вернувшись из первой ссылки на Кавказ, Лермонтов привёз массу новых поэтических произведений. После «Смерти поэта» он стал одним из самых популярных писателей в России, да и в свете его теперь воспринимают совсем иначе. Лермонтов вошёл в круг пушкинских друзей и наконец-то начинает печататься, почти каждый номер журнала Краевского «Отечественные записки» выходит с новыми стихотворениями поэта. 

Но роль «льва» в петербургском свете закончилась  для Лермонтова крупным недоразумением: ухаживая за княгиней Щербатовой —  музой стихотворения «На светские цепи», — он встретил соперника в лице сына французского посланника Эрнеста де Баранта. 

В результате —  дуэль, окончившаяся благополучно, но для Лермонтова повлекшая арест  на гауптвахте, потом перевод в  Тенгинский пехотный полк на Кавказе. 

Во время ареста Лермонтова посетил Белинский. Когда он познакомился с поэтом, достоверно неизвестно: по словам Панаева — в Санкт-Петербурге, у Краевского, после возвращения Лермонтова с Кавказа; по словам товарища Лермонтова по университетскому пансиону И. Сатина — в Пятигорске, летом 1837 года. 

Вполне достоверно одно, что впечатление Белинского от первого знакомства осталось неблагоприятное. Лермонтов по привычке уклонялся  от серьёзного разговора, сыпал шутками  и остротами по поводу самых важных тем — и Белинский, по его словам, не раскусил Лермонтова. Свидание на гауптвахте окончилось совершенно иначе: разговор зашёл об английской литературе, о Вальтере Скотте, перешёл на русскую литературу, а потом и на всю русскую жизнь. Белинский пришёл в восторг и от личности, и от художественных воззрений Лермонтова. Он увидел поэта «самим собой»; «в словах его было столько истины, глубины и простоты!». 

Впечатления Белинского повторились на Боденштедте, впоследствии переводчике произведений поэта. Казаться и быть для Лермонтова были две  совершенно различные вещи; перед людьми малознакомыми он предпочитал казаться, но был совершенно прав, когда говорил: «Лучше я, чем для людей кажусь». Близкое знакомство открывало в поэте и любящее сердце, и отзывчивую душу, и идеальную глубину мысли. Только Лермонтов очень немногих считал достойными этих своих сокровищ… 

Вторая ссылка на Кавказ кардинальным образом отличалась от того, что ждала его на Кавказе  несколькими годами раньше: тогда  это была приятная прогулка, позволившая  Лермонтову знакомиться с восточными традициями, фольклором, много путешествовать. 

Теперь же его  прибытие сопровождалось личным приказом императора не отпускать поэта с  первой линии и задействовать  его в военных операциях. Прибыв на Кавказ, Лермонтов окунулся в  боевую жизнь и на первых же порах отличился, согласно официальному донесению, «мужеством и хладнокровием». В стихотворении «Валерик» и в письме к Лопухину Лермонтов ни слова не говорит о своих подвигах… 

Тайные думы Лермонтова давно уже были отданы роману. Он был задуман ещё в первое пребывание на Кавказе; княжна Мери, Грушницкий и доктор Вернер, по словам того же Сатина, были списаны с оригиналов ещё в 1837 году. Последующая обработка, вероятно, сосредоточивалась преимущественно на личности главного героя, характеристика которого была связана для поэта с делом самопознания и самокритики… 

Сначала роман  «Герой нашего времени» существовал  в виде отдельных глав, напечатанных как самостоятельные повести  в журнале «Отечественные записки». Но вскоре вышел роман, дополненный  новыми главами и получивший таким образом завершенность. 

Первое издание  романа было быстро раскуплено и почти  сразу появилась критика на него. Почти все, кроме Белинского, сошлись  во мнении о том, что Лермонтов  в образе Печорина изобразил самого себя и что такой герой не может являться героем своего времени. Поэтому второе издание, появившееся почти сразу во след первому, содержало предисловие автора, в котором он отвечал на враждебную критику. В «Предисловии» Лермонтов провел черту между собою и своим героем и обозначил основную идею своего романа. 

В 1840 году вышло  единственное прижизненное издание  стихотворений Лермонтова, в которое  он включил около 28 стихотворений. 

Пятигорск. Вторая дуэль. Смерть

Памятник на месте дуэли М. Ю. Лермонтова 

Зимой 1841 года, оказавшись в отпуске в Петербурге, Лермонтов пытался выйти в отставку, мечтая полностью посвятить себя литературе, но не решился сделать это, так как бабушка была против, она надеялась, что её внук сможет сделать себе карьеру и не разделяла его увлечение литературой. Поэтому весной 1841 года он был вынужден возвратиться в свой полк на Кавказ. 

Уезжал из Петербурга он с тяжелыми предчувствиями— сначала  в Ставрополь, где стоял тенгинский полк, потом в Пятигорск. В Пятигорске произошла его ссора с майором  в отставке Мартыновым Николаем Соломоновичем. 

Впервые Лермонтов  познакомился с Мартыновым в Школе  гвардейских подпрапорщиков, которую  Мартынов закончил на год позже Лермонтова. В 1837 году Лермонтов, переведенный из гвардии  в Нижегородский полк за стихи  «На смерть поэта», и Мартынов, отправляющийся на Кавказ, две недели провели в Москве, часто завтракая вместе у Яра. Лермонтов посещал московский дом родителей Мартынова. Впоследствии современники считали, что прототипом княжны Мери была Наталья Соломоновна — сестра Мартынова. 

Как писал в  своих «Записках декабриста»  Н. И. Лорер: 

Мартынов служил в кавалергардах, перешел на Кавказ, в линейных казачий полк и только что оставил службу. Он был очень  хорош собой и с блестящим  светским образованием. Нося по удобству и привычке черкесский костюм, он утрировал вкусы горцев и, само собой разумеется, тем самым навлекал на себя насмешки товаришей, между которыми Лермонтов по складу ума своего был неумолимее всех. Пока шутки эти были в границах приличия, все шло хорошо, но вода и камень точит, и, когда Лермонтов позволил себе неуместные шутки в обществе дам…, шутки эти показались обидны самолюбию Мартынова, и он скромно заметил Лермонтову всю неуместность их. Но желчный и наскучивший жизнью человек не оставлял своей жертвы, и, когда они однажды сошлись в доме Верзилиных, Лермонтов продолжал острить и насмехаться над Мартыновым, который, наконец, выведенный из терпения, сказал, что найдет средство заставить молчать обидчика. Избалованный общим вниманием Лермонтов не мог уступить и отвечал, что угроз ничьих не боится, а поведения своего не переменит.