Автор: Пользователь скрыл имя, 29 Ноября 2011 в 19:00, сочинение
"С тех пор как Вечный Судия..." - синтаксис первой строчки, наличие в ней указательного местоимения делает его уже при первом восприятии неким продолжением, а если обратить внимание на название стихотворения - частью диалога двух поэтов, почти современников и всё же живших в "совершенно разные эпохи".
Анализ стихотворения
Лермонтова "Пророк"
"С тех пор как Вечный Судия..." - синтаксис
первой строчки, наличие в ней указательного
местоимения делает его уже при первом
восприятии неким продолжением, а если
обратить внимание на название стихотворения
- частью диалога двух поэтов, почти современников
и всё же живших в "совершенно разные
эпохи".
Компаративный анализ в данном случае
будет весьма продуктивен для "истолкования".
"Мрачная пустыня", по которой "влачится"
томимый "духовной жаждою" герой
пушкинского стихотворения, превращается
для лермонтовского пророка в единственно
возможное жизненное пространство.
"Глагол", предназначенный для того,
чтобы "жечь" сердца людей, превращается
в "любви и правды чистые ученья".
Ощущение в себе всей Вселенной ("и внял
я неба содроганье, и горний ангелов полёт,
и гад морских подводный ход, и дольней
розы прозябанье...") сменяется гармонией
с ней только вдали от людской толпы. "Всеведенье
пророка" оборачивается уверенностью
в порочности и злобе человека. "Глас
Бога", взывающий к лирическому герою
Пушкина, подвергается людскому сомнению:
"Глупец, хотел уверить нас, что Бог
гласит его устами".
Отношения "Бог - пророк" сменяются
у Лермонтова оппозицией "пророк - люди".
Необходимо обратить внимание на стилистику
стихотворения. От высокого (книжного)
стиля, наполненного церковнославянизмами,
в лермонтовском "Пророке", конечно,
остаётся несколько слов: "Вечный Судия",
"завет Предвечного"... Однако употребление
подобных слов подчас весьма показательно
и своеобразно: в "очах" людей читаются
порок и злоба (стилистический контраст
тесно связан со смысловым), "каменьями"
бросают в пророка "ближние"; "старцы"
не верят в божественное предназначение
героя стихотворения и самолюбиво поучают
детей презирать его.
Романтические мотивы тесно переплетаются
в этом стихотворении с библейскими: традиционная
противопоставленность романтического
героя и толпы перерастает в философское
осмысление темы пророка, его обречённости
на непонимание, его "вневременности".
У Лермонтова финальный императив - суждение
толпы.
Лермонтовское стихотворение имеет оригинальное
композиционное членение: оно начинается
с прошедшего времени. Первая, вторая и
половина третьей строфы - отношения между
пророком и людьми установлены, и время
не способно ничего в них изменить. Об
этом свидетельствуют две следующие строфы,
а также финальный призыв "старцев"
к детям - обращение к будущему.
Нельзя не обратить внимания на образ
природы, влекущий за собой разговор о
лермонтовских романтических пейзажах
ранней лирики, и картины умиротворяющей
природы, связанной в поэтическом мире
Лермонтова с важнейшими понятиями "покоя"
и "свободы".
Каждому большому художнику свойственны
раздумья о смысле и назначении своего
творчества. Уже в юности Лермонтов
имел ясный взгляд на то, что должен
воспевать в своих стихах настоящий поэт.
Он хотел, чтобы поэзия звала людей любить
родину и свободу. Поэт – это человек,
одаренный «высокой мыслью и душой», ни
перед кем не склоняющий «гордого чела»,
ничего не страшащийся.
В 1841 году было написано стихотворение
«Пророк». Как и Пушкин, автор называет
поэта пророком, роль и долг которого заключается
в том, чтобы «глаголом жечь сердца людей».
Пушкин в своем стихотворении «Пророк»
показал поэта до того, как тот приступил
к высокому служению. Лермонтов как бы
продолжил наблюдение за судьбой избранника.
Он изобразил жизнь поэта, осмеянного
за свою проповедь, и это – трагическое
осмысление темы:
С тех пор, как вечный судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Так безысходно и мрачно звучат первые
строки стихотворения. Произведение писалось
в последние месяцы жизни Лермонтова.
В нем, как будто предчувствуя скорую гибель,
автор оглядывается на пройденный путь.
В его взгляде с новой силой воплощается
глубокая скорбь, всегда сопутствующая
поэту. «Пророк» - последняя капля в чаше
его страданий: уже нет никакой надежды
на признание потомков, нет уверенности
в том, что годы труда не прошли даром.
В глазах людей читаются «страницы злобы
и порока». Почему? Чем неугоден сладкозвучный
язык его музы?
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья, -
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья…
Не трудно догадаться, о какой правде говорит
опальный поэт. Естественно, что его правда,
обличающая самодержавный строй и крепостничество,
не понравилась светскому обществу. Лермонтов
был окружен злословием, недоброжелательным
отношением. Пылкое сердце поэта с болью
и горечью отзывалось на резкую и необоснованную
критику. Лермонтов все более уединялся,
даже на пышных балах в дворянских собраниях
он был одинок, задумчив, молчалив:
Посыпал пеплом я главу,
Из городов бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу…
Пустыня – это мир без мечты и надежды.
Здесь поэт нашел свой последний приют.
В самом себе, в своих мыслях и переживаниях.
Горьким сарказмом полны финальные строфы
этого печального откровения:
…Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что Бог гласит его устами!
Лишь природа, чистая и искренняя, принимает
изгнанника. Общение с ней приносит ему
нравственное удовлетворение и душевный
покой:
И звезды слушают меня
Лучами радостно играя…
И здесь же антитеза – среди людей поэту
плохо, неуютно, они смеются над его нищетой
и незащищенностью:
…Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!
«Пророк» написан четырехстопным ямбом
с чередованием мужской и женской рифмы.
Жанр – лирическая исповедь. Композиционно
произведение делится на три части: первая
часть – жизнь и деятельность поэта до
ухода в пустыню; вторая – поэт в пустыне;
третья – гневный финал стихотворения.
Все строфы – четверостишия, кроме последней,
имеют перекрестную рифмовку. В последней
строфе Лермонтов использует опоясывающую
рифму, которая придает поэтическому повествованию
большую завершенность.
Автор прибегает к устаревшим словам,
стараясь сохранить стиль пушкинского
«Пророка» («судия», «град», «очи», «камелья»,
«завет»). Торжественные эпитеты наполняют
стихотворение взволнованной интонацией
и некоторой тай-ной («чистые ученья»,
«божья пища», «вечный судия», «шумный
град»).
Восклицательные предложения в двух завершающих
строфах звучат вызовом. Это момент наивысшего
напряжения, точка кипения. Обида поэта,
горечь и боль вырвались наружу.
Стихи М.Ю. Лермонтова – это почти всегда
напряженный внутренний монолог, искренняя
исповедь, надежда найти благодарного
читателя и слушателя. Поэт глубоко и тонко
раскрывает психологию лирического героя,
его мгновенные настроения и переживания.
Во многих стихах поэта звучит тревога
за судьбу русской литературы, за судьбы
истинных «певцов невидимого счастья»,
ведь в руках бездарей поэзия может быть
просто ничтожной «игрушкой золотой».
Оно написано
за несколько месяцев до
Текст как бы продолжает стихотворение
Пушкина «Пророк», потому что в произведении
Лермонтоваговорится о судьбе поэта, получившего
прозрение. По идее
и по структуре эти стихотворения резко
противоположны. Поэт у
Пушкина прозрел для того, чтобы дать людям
Иное знание, пробудить
их сердца для жизни и любви, а у Лермонтова
пророк уже
изначально владеет знанием небес:
С тех пор как вечный Судия
Мне дал всеведенье пророка,
В очах людей читаю я
Страницы злобы и порока.
Но эти высшие знания вызывают у людей
только злобу. Но несмотря
на людскую ненависть,
Провозглашать я стал любви
И правды чистые ученья:
В меня все ближние мои
Бросали бешено каменья.
Что же сделал поэт-пророк?
Посыпал пеплом я главу,
Из города бежал я нищий,
И вот в пустыне я живу,
Как птицы, даром божьей пищи.
Завет предвечного храня,
Мне тварь покорна там земная;
И звезды слушают меня,
Лучами радостно играя.
Эти строки поразительно напоминают историю
человечества.
Человечество упорно не хочет знать истину,
открытую ему Христом,
а природа живет в согласии с этим предвечным
законом
(«И звезды слушают меня, лучами радостно
играя»).
Поэт-пророк гоним, даже старцы, а слово
«старцы», употребленное
поэтом, должно ассоциироваться с мудростью,
даже старцы детям
говорят:
«Смотрите: вот пример для вас!
Он горд был, не ужился с нами:
Глупец, хотел уверить нас,
Что Бог гласит его устами!»
Единственное, что увидели в поэте-пророке,
так это гордыню,
но это неверно. Старцы обращают внимание
только на убогий вид
поэта, потому что принять поэта-пророка
- значит признаться в своем
невежестве, а разве это возможно?
«Смотрите ж, дети, на него:
Как он угрюм, и худ, и бледен!
Смотрите, как он наг и беден,
Как презирают все его!»
Написанное за несколько месяцев до смерти
стихотворение «Пророк
» оказалось пророческим для самого Лермонтова.
Он погиб
на глупой дуэли, и его «чистые ученья»
ушли с ним, но нам остались
стихи, прекрасные и по форме, и по содержанию,
рассказывающие
о непростой, порой трагичной жизни «одинокого»
странника