Солдатам  и унтер-офицерам, отличившимся в боях, предоставлялся быстрый доступ к высшим воинским должностям.

     В армии вскоре выдвинулось множество  новых молодых, талантливых офицеров и генералов из народа, приверженцев активных наступательных действий.

     Благодаря своим личным качествам, а не происхождению, генералами стали 31-летний продавец из галантерейной лавки Журдон, 24-летний конюх Гош, писарь Морсо, сын каменщика Клебер.

     Под Тулоном взошла звезда будущего императора, 24-летнего артиллерийского капитана Наполеона Бонапарта⁷.

     На  гребне патриотического подъема  армия пользовалась поддержкой народа. В стране увеличилось производство селитры для изготовления пороха, строилось множество оружейных заводов и мастерских. Лучшие ученые трудились над усовершенствованием производства оружия.

     К началу 1794 г. Конвент располагал 14 армиями  общей численностью в 642 тыс. человек.

     Отличительным свойством новой армии была ее подвижность. Французские генералы отбросили тактику армий XVIII века, они отказались от растягивания войск вдоль границы и бесконечных осад крепостей.

     Применение  рассыпного строя, использование колонн для нанесения удара по противнику, сосредоточение сил на решающем направлении  стали характерными чертами действий армий Конвента.

     В результате создания новой военной  системы удалось добиться существенных побед. Республиканская армия и по численности, и организационно, и, тем более, высоким моральным духом, превосходила армии антифранцузской коалиции. К началу 1794 г. вся территория Франции была освобождена от интервентов. 

     4. Кризис якобинской  диктатуры

     Кратковременный период якобинской диктатуры был  самым великим временем революции. Якобинцы сумели пробудить дремавшие  силы народа, вдохнуть в него неукротимую  энергию мужество, смелость, готовность к самопожертвованию, бесстрашие, дерзание. Но при всем своем непреходящем величии, при всей своей исторической прогрессивности  якобинская диктатура все же не преодолела ограниченности, свойственной всякой буржуазной революции.

     В самой основе якобинской диктатуры, как и в политике, проводимой якобинцами, лежали глубокие внутренние противоречия. Якобинцы боролись во имя полного  торжества свободы, демократии, равенства  в той форме, в какой эти  идеи представлялись великим буржуазным революционерам-демократам XVIII столетия. Но сокрушая и выкорчевывая феодализм, выметая, по выражению Маркса, «исполинской метлой» весь старый, средневековый, феодальный мусор и всех тех, кто  пытался его сохранить, якобинцы тем самым расчищали почву  для развития буржуазных, капиталистических  отношений. Они в конечном счете  создавали условия для замены одной формы эксплуатации другой: феодальной эксплуатации - капиталистической.

     Якобинская  революционно-демократическая диктатура  подвергала строгой государственной  регламентации продажу и распределение  продуктов и других товаров, отправляла на гильотину спекулянтов и нарушителей  законов о максимуме⁸.

     Однако  поскольку государственное вмешательство  осуществлялось только в сфере распределения, не затрагивая способа производства, вся репрессивная политика якобинского  правительства и все его усилия в области государственной регламентации не могли ослабить экономическую мощь буржуазии.

     Более того, за годы революции экономическая  мощь буржуазии как класса значительно  возросла в результате ликвидации феодального  землевладения и продажи национальных имуществ. Война, нарушившая обычные  экономические связи, предъявлявшая  огромные требования ко всем областям хозяйственной жизни, также создавала, вопреки ограничительным мероприятиям якобинцев, благоприятные условия  для обогащения ловких дельцов. Из всех щелей, из всех пор общества, освобожденного от феодальных оков, росла предприимчивая, дерзкая, жадная к наживе новая буржуазия, ряды которой беспрестанно пополнялись  выходцами из мелкобуржуазных слоев  города и зажиточного крестьянства. Спекуляция на дефицитных товарах, игра на меняющемся курсе денег, продажа  и перепродажа земельных участков, огромные поставки для армии и  военного ведомства, сопровождавшиеся всякого рода мошенничествами и  махинациями,- все это служило  источником быстрого, почти сказочного обогащения новой буржуазии. Политика репрессий якобинского правительства  не могла ни остановить, ни даже ослабить этот процесс. Рискуя сложить голову на плахе, все эти выросшие за годы революции, опьяненные возможностью в  кратчайший срок создать огромное состояние  богачи неудержимо рвались к барышу и умели обходить законы о максимуме, о запрете спекуляции и другие ограничительные меры революционного правительства.

     До  тех пор, пока исход борьбы с внешней  и внутренней феодальной контрреволюцией  не был решен, собственнические элементы вынуждены были мириться с революционным  режимом. Но по мере того, как благодаря  победам республиканских армий  опасность феодальной реставрации  ослабевала, буржуазия все решительнее  стремилась избавиться от революционно-демократической  диктатуры.

     Подобно городской буржуазии, эволюционировало зажиточное и даже среднее крестьянство, поддерживавшее якобинцев лишь до первых решающих побед. Как и буржуазия, имущие слои деревни враждебно относились к политике максимума, добивались отмены твердых цен, стремились немедленно и полностью без всяких ограничений, запретов, реквизиций воспользоваться  приобретенным за годы революции.

     Между тем якобинцы продолжали неуклонно  проводить свою политику террора  и максимума. В начале 1794 г. они  сделали попытку осуществить  новые социально-экономические мероприятия  в ущерб крупным собственникам. 8 и 13 вантоза (конец февраля - начало марта) Конвент по докладу Сен-Жюста  принял важные, имевшие большое принципиальное значение декреты. Согласно этим так  называемым вантозским декретам, собственность  лиц, признанных врагами революции, подлежала конфискации и бесплатному  распределению среди неимущих. Врагами  революции в то время считались  не только бывшие аристократы, но и  многочисленные представители как  старой, фельянской и жирондистской, так и новой буржуазии, в частности  спекулянты, нарушавшие закон о максимуме. В вантозских декретах отразились уравнительные  устремления якобинцев-учеников и  последователей Руссо. Если бы вантозские декреты удалось провести в жизнь, это означало бы значительное увеличение числа мелких собственников, прежде всего из рядов бедноты. Однако собственнические элементы воспротивились осуществлению  вантозских декретов.

     В то же время внутренняя противоречивость политики якобинцев вела к тому, что росло недовольство и на другом полюсе - в рядах плебейских защитников революции.

     Якобинцы  не обеспечили условий для действительного  улучшения материального положения  плебейства. Установив под давлением  народных масс максимум на продукты питания, якобинцы распространили его и на заработную плату рабочих, причинив им тем немалый вред. Они оставили в силе антирабочий закон Ле Шапелье. Наемные рабочие, преданные борцы революции, самоотверженно трудившиеся на оборону республики, принимавшие активное участие в политической жизни, в низовых органах революционно-демократической диктатуры - революционных комитетах, революционных клубах и народных обществах, также становились все более недовольными политикой якобинцев.

     Якобинская  диктатура не осуществила и чаяний деревенской бедноты. Распродажу национальных имуществ использовала в основном зажиточная верхушка крестьянства, скупившая большую  часть земли. В эти годы безостановочно усиливалась дифференциация крестьянства. Беднота добивалась ограничения  размеров «ферм», владений зажиточных крестьян, изъятия у них излишков земли и раздела ее между неимущими, но якобинцы не решались поддержать эти  требования. Местные органы власти обычно становились на сторону богатых  крестьян в их конфликтах с сельскохозяйственными  рабочими. Все это вызывало и среди  малоимущих слоев деревни недовольство якобинской политикой. 

     5. Борьба в рядах якобинцев

     Обострение  внутренних противоречий в стране и  кризис революционной диктатуры  привели к борьбе в рядах якобинцев. С осени 1793 г. среди якобинцев  начали оформляться две оппозиционные  группировки. Первая из них складывалась вокруг Дантона. Один из влиятельнейших вождей революции на ее предыдущих этапах, пользовавшийся одно время  наряду с Робеспьером и Маратом  огромной популярностью в народе, Дантон уже в решающие дни борьбы с жирондистами проявил колебания. После вынужденного ухода из Комитета общественного спасения Дантон на время  удалился от дел, но, и оставаясь  в тени, он стал притягательным центром, вокруг которого группировались видные деятели Конвента и якобинского  клуба: Камилл Демулен, Фабр д'Эглантин и другие. За некоторыми исключениями, все это были лица, прямо или  косвенно связанные с быстро растущей новой буржуазией.

     Группировка дантонистов вскоре определилась как  откровенно правое направление, представлявшее разбогатевшую за годы революции  новую буржуазию. На страницах редактировавшейся  Демуленом газеты «Старый кордельер», в своих речах и статьях  дантонисты выступали как сторонники политики умеренности, спуска революции  на тормозах. Дантонисты более или  менее откровенно требовали отказа от политики террора и постепенной  ликвидации революционно-демократической  диктатуры. В вопросах внешней политики они стремились к соглашению с  Англией и другими участниками  контрреволюционной коалиции, чтобы  любой ценой поскорее добиться заключения мира.

     Но  политика робеспьеристского Комитета общественного спасения встречала  оппозицию и слева. Парижская  коммуна и секции отражали это  недовольство. Они искали путей к  смягчению нужды бедноты, настаивали на проведении политики суровых репрессий  против спекулянтов, нарушителей закона о максимуме и т.д⁹. Впрочем, ясной и определенной программы действий у них не было.

     Наиболее  влиятельной левой группировкой в Париже после разгрома «бешеных»  стали сторонники Шометта и Эбера - левые якобинцы (или эбертисты, как их стали называть позднее  историки), воспринявшие ряд требований «бешеных». Степень сплоченности и  однородности эбертистов была невелика. Эбер (1757-1794), бывший до революции билетером  в театре, выдвинулся как один из активных деятелей клуба кордельеров. Осенью 1793 г., когда прокурором Коммуны  стал Шометт, самый выдающийся представитель  левых якобинцев, Эбера назначили  его заместителем. Способный журналист, Эбер приобрел известность своей  газетой «Отец Дюшен», пользовавшейся популярностью в народных кварталах  Парижа.

     Осенью 1793 г. между эбертистами, влияние  которых было тогда сильно в Парижской  коммуне, и робеспьеристами обнаружились серьезные расхождения по вопросам религиозной политики. В Париже и  кое-где в провинции эбертисты  начали осуществлять политику «дехристианизации», сопровождавшуюся закрытием церквей, принуждением духовенства отрекаться от сана и т. д. Эти мероприятия, осуществлявшиеся главным образом административными  мерами, натолкнулись на сопротивление  народных масс, особенно крестьянства. Робеспьер решительно осудил насильственную «дехристианизацию», и она была прекращена. Но борьба между эбертистами и  робеспьеристами продолжалась.

     Весной 1794 г. эбертисты в связи с ухудшением продовольственного положения в  столице усилили критику деятельности Комитета общественного спасения. Руководимый  ими клуб кордельеров готовился  вызвать новое народное движение, на этот раз направленное против Комитета. Однако Эбер и его сторонники были арестованы, осуждены Революционным  трибуналом и 24 марта казнены.

     Спустя  неделю правительство нанесло удар по дантонистам. 2 апреля Дантон, Демулен  и другие были преданы Революционному трибуналу и 5 апреля гильотинированы.

     Разгромив дантонистов, революционное правительство  устранило силу, ставшую вредной  и опасной для революции. Но, нанося одной рукой удар по врагам революции, якобинские вожди другой рукой наносили удар по ее защитникам. Был удален из военного министерства и вскоре арестован  Бушотт. Хотя призыв Эбера к восстанию  не был поддержан Шометтом и Парижской  коммуной, однако Шометт был также  казнен. Из Парижской коммуны, революционной  полиции, секций изгнали всех заподозренных  в симпатиях к эбертистам. Чтобы  урезать самостоятельность Парижской  коммуны, во главе ее поставили «национального агента», назначенного правительством. Все эти мероприятия вызвали  недовольство в революционной столице. Робеспьеристы отсекли часть  сил, поддерживавших якобинскую диктатуру.

     Положение революционного правительства внешне как будто упрочилось. Всякое открытое выражение недовольства, всякая форма  гласной оппозиции революционному правительству прекратились. Но это  внешнее впечатление силы и прочности  якобинской диктатуры было обманчивым.

     В действительности якобинская диктатура  переживала острый кризис, обусловленный  новой общественно-политической обстановкой, сложившейся в стране после победы над феодально-монархической контрреволюцией¹⁰. Между тем якобинцы, встречая все возрастающую враждебность со стороны городской и сельской буржуазии и в то же время утрачивая опору в народных массах, не знали и не могли найти путей для преодоления этого кризиса.