Сироты Сиротский приют под руководством Корчака

Дом сирот 

Во времена Корчака  забота о сиротах находилась в  ведении разных религиозных объединений. Существовали попечительские организации, которые занимались вопросами функционирования и содержания сиротских учреждений, часто бедных, запущенных. В 1910г. председатель еврейского общества "Помощь сиротам" Исаак Элиасберг предложил Корчаку взять на себя руководство новым сиротским приютом. (Согласно другим источникам, Корчак нашел эту должность сам, по объявлению, опубликованному Стефанией Вильчиньской, которая станет впоследствии его незаменимой помощницей). Приют, здание которого еще предстояло построить, должен был называться Дом сирот. Спустя два года, спроектированный по планам Корчака известным варшавским архитектором Генриком Штифельманом, Дом сирот был открыт. В него набирали в первую очередь детей из беднейших еврейских семей. С 1919 г. Корчак начинает также активно сотрудничать и с приютом для христианских детей "Наш дом", который находился в Прушкове, в предместье Варшавы; руководила им Марина Фальская. Остановимся подробнее на жизни в еврейском Доме сирот.

Прежде всего Корчак и Стефания Вильчиньская (известная в литературе о Корчаке как "пани Стефа" - так ее называли воспитанники; она также происходила из ассимилированной еврейской семьи), упорядочили жизнь воспитанников. Ставшие позднее широко известными такие специфически корчаковские организационные формы жизни в Доме сирот, как доска объявлений, товарищеский суд, стенная газета и другие, были введены не сразу и не одновременно - поначалу речь шла лишь о том, чтобы "выжить".

Воспитанники Дома сирот посещали так называемые субботние  школы (szabasowki), которые не работали по субботам, однако преподавание в них велось на польском языке. Эти школы - одна из них находилась на улице Гжибовской, а другая на Твардой - ничем не отличались от польских, кроме того, что в них были уроки религии. Корчак считал важным обучать детей на польском языке, так как был убежден, что "хороший польский язык есть тот связующий элемент, который способен соединить евреев и поляков"17. В этом смысле Корчак разделял взгляды своих дедов, приверженцев Хаскалы, выступавших за равноправие евреев и поляков. Позиция Корчака подверглась резкой критике со стороны еврейской общины. Говорили о том. что Домом сирот руководят слишком по-польски, что он стал "фабрикой ассимиляции"18. Однако в действительности еврейские законы в Доме сирот не игнорировались. Еда была кошерной, то есть приготовленной в соответствии с еврейскими правилами питания. Регулярно отмечали еврейские праздники (Рош-ха-Шана, Иом-Киппур, Ханукка, Пурим, Песах). Корчак, не умевший читать по-древнееврейски, поручал ведение праздничных церемоний кому-либо из воспитателей или специально приглашенному по этому поводу раввину. Преподавали здесь и религию, идиш и иврит. (Обучал этим предметам старик Гутман). По пятницам, после посещения синагоги, устраивали праздничный ужин: столы покрывали белыми скатертями, ставили свечи, что подчеркивало особую торжественность вечера. Дети, желавшие в субботу пойти на утреннюю службу в синагогу, отправлялись туда в сопровождении воспитателя. (Рассказывают, что в синагогах на улице Тломацке и на Гжибовской площади для детей из Дома сирот оставляли лучшие места)19. Воспитатель должен был следить за состоянием молитвенников и тфиллинов (от древнееврейского тфилла - молитва; кожаные коробочки с отрывками из книг "Исход" и "Ворозаконие", которые накладываются совершеннолетними евреями на левую руку и на лоб во время молитвы), но этим его обязанности не исчерпывались. Вот целый перечень обязанностей наставника, отвечавшего за обучение детей еврейским дисциплинам: 

"Разделять детей  на группы для изучения иврита  и идиша; проводить беседы с  разными преподавателями; организовывать  праздники и молитвы; распределять  детей по ближайшим синагогам;  отмечать дни памяти усопших  родственников, сопровождать детей  на еврейское кладбище; следить  за состоянием тфиллинов; следить за тем, чтобы у мальчиков во время молитвы была покрыта голова; готовить тех, кому исполняется тринадцать лет, к Бар-мицве; проводить беседы о еврействе и на иврите; приглашать раввина; следить за сообщениями из Эрец-Исраэлъ (после того как Стефа посетила Палестину - нынешний Израиль)"20. Заседания товарищеского суда, как и чтение стенной газеты, проходили в субботу утром, а во второй половине дня дети посещали родителей. Большинство из них не были полными сиротами, имели мать или отца; те же, у кого не было родителей, посещали родственников. 

Корчак придавал большое значение потребности детей  в вере - об этом свидетельствует  то, что он позволял каждому ребенку  жить в соответствии со своими убеждениями. В Доме сирот дети и воспитатели  по желанию приходили на утренние молитвы, которые совершались согласно еврейскому ритуалу. В тишине и сосредоточенности  они могли прочитать каддиш - поминальную молитву по покойным родителям. Корчак предлагал организовать специальное помещение (часовню) для молитвы и в приюте для христианских детей "Наш дом", что стало причиной конфликта с Мариной Фальской, возражавшей против этой идеи. 

Корчак не навязывал  детям какую-то определенную религию: он доверял им самим сделать выбор - ведь он и сам понимал иудаизм  весьма своеобразно. Он напутствовал своих воспитанников (дети покидали Дом сирот в четырнадцать лет):

"Мы ничего вам  не даем.

Мы не даем вам  Бога, ибо вы сами, собственным трудом должны найти его в своей душе.

Мы не даем вам  родины, потому что вы должны найти  ее трудом собственного сердца и мысли.

Мы не даем вам  любви, им нет любви без прощения, а прощение - это труд, огромный труд, который каждый должен предпринять  сам.

Мы даем вам только одно - тоску по лучшей жизни, которой  нет, но которая когда-нибудь будет, тоску по истине и справедливости.

Быть может, эта  тоска приведет вас к Богу, поможет  обрести Родину и Любовь" ("Прощание", 1919). 

В этих строчках выражено отношение Корчака к религиозности. Он считал своим долгом предложить детям самим найти путь к вере, а не указывать, каким именно должен быть этот путь

Итак, в известном  смысле религиозное воспитание имело  место в Доме сирот, хотя и не в  форме строгого соблюдения ритуала. Скорее это было своеобразная гармонизация чувств в молитвах и в совместном пении21. В противоположность Стефании Вильчиньской Корчак придавал большое значение религиозным праздникам. Даже в гетто по случаю главных еврейских праздников Рош-ха-Шана (Нового года) и Йом Киппура (Дня прощения) он устраивал богослужение, во время которого сам читал проповедь22. Специально для детей он написал молитву, напоминающую зачином еврейскую бенедикцию: "Благословен Ты, Господь, Бог наш..."23. Но много больше значили для него не сами слова, а заложенный в них духовный смысл: "Только такая молитва может укрепить человека, только такай должна быть молитва мыслящего существа. Другие зовутся "болтовней" и годятся для нищего на "паперти, для которого молитва - это ремесло" ("Исповедь мотылька", 1913). 

Итак, религиозное  воспитание в Доме сирот осуществлялось без строгого следования доктрине. Нерушимым оставался закон соблюдений еврейских праздников и еврейских  правил питания, однако синагогу дети посещали по желанию, добровольным было и участие в утренней молитве  или чтение каддиша. И, наконец, новой, не конвенциональной была сама форма молитвы. 

Корчак и идеи сионизма 

Воспитанный в ассимилированной семье, Корчак поначалу ощущал себя скорее поляком, нежели евреем. Более того, имеются свидетельства, что в  молодости его отношение к  еврейской и сионистской деятельности было неприязненным. Один из знакомых Корчака рассказывал:

"Я встретил  Генрика Гольдшмита, когда мы оба учились в Варшавском университете... Мы начали говорить, и наша беседа затянулась на часы. Мы говорили о разных вещах и, естественно, коснулись еврейских проблем в Университете и в мире. Слова Гольдшмита были полны ядовитой насмешки... таков был стиль, принятый среди молодых людей из состоятельных ассимилированных семей"24. 

В Варшаве начала XX века, население которой на одну треть было еврейским, ассимилированные евреи жили бок о бок с теми, кто придерживался других взглядов. Так, первым местом работы Корчака-врача была еврейская детская больница им. Берсонов и Бауманов на улице Слиской, а начиная с 1907 г., он также работал с детьми в летних колониях (лагерях отдыха), организованных одним из еврейских обществ. 

В пору молодости  контакты Корчака с еврейскими кругами  носили скорее случайный характер. Но после смерти матери в 1920 г. он поворачивается к Богу, а чуть позже, в 20-е годы, - к сионизму. С 1924 г. он регулярно  сотрудничает с ежемесячным журналом на идише "Dos Kind" ("Ребенок"), а годом позже в числе десяти видных общественных деятелей подписывает обращение к польско-еврейской интеллигенции с просьбой поддержать Еврейский национальный фонд25. Поворот к сионизму, происшедший, видимо, не без влияния Стефании Вильчиньской, дважды, в 1934 г. и в 1936 гг.. привел Корчака в Палестину (Сама Стефа трижды побывала в Палестине; она же учила Корчака ивриту). Эрец-Исраэль произвел на Корчака сильное впечатление. Он пишет своему другу Иосефу Арнону: "Если и есть страна, где за ребенком остается право на тревоги, надежды и колебания, то это Эрец-Исраэль" 26. Временами - и особенно после депрессии, которую он испытал в 1936 г., - Корчак задумывается о репатриации: я "...решил предпринять последнюю попытку: провести последние годы жизни в Эрец-Исраэль. Вначале - в Иерусалиме; там буду учить иврит, чтобы через год перебраться в киббуц... Я должен уехать примерно через месяц, так как не могу больше выносить состояние неопределенности ..". (Письмо Корчака д-ру Лихтенштейну от 29 марта 1937 г.). "... Больше всего я хотел бы уже завтра сидеть в маленькой тесной комнатке в Иерусалиме над Библией, учебником иврита и словарем, с бумагой и карандашом..." (Письмо Корчака Моше Зильберталю от 30 марта 1937 г.). 

Однако отношение  Корчака к Эрец-Исраэль не было однозначным (как могло бы показаться из приведенной выше цитаты). Корчак медлит с решением переселиться в Палестину. Он неуверенно чувствовал себя в чужой стране: "Я не знаю иврит, не знаю поэтов и писателей, думавших на этом языке. Я даже не знаю литературу на иврите. Я - турист, который хочет увидеть тяжелый, напряженный труд сквозь замочную скважину, которому мешают жара и ветер. Этот любопытный понимает, что ветер - благословение этой земли, но он плохо переносит климат, к которому биологически не приспособлен" (Цит. по: Н. Mort-kowicz-Olczakowa. Jariusz Korczak. s. 193). 

Корчак не мог  решиться на отъезд - плата за него была бы слишком высокой. Его колебания  отражаются и в письмах к Иосефу Арнону. Отъезд так и не состоялся, но Корчак все заметнее поворачивает к сионизму. Он вступает в тесный контакт с молодежной сионистской организацией Ха-Шомер ха-Цаир ("Юный страж"). Дети, принимавшие участие в одной из поездок в Эрец-Исраэлъ, организованной Ха-Шомер ха-Цаир, привезли в Дом сирот еврейские песни; затем завели обычай за определенными столами (таких столов было два) говорить только на иврите; на доске повесили Карту Палестины; воспитанники могли посещать уроки иврита. 

Статьи о Палестине  стали появляться и в газете "Maly Przeglad" ("Малое обозрение"), которую Корчак делал вместе с детьми (она была детским приложением к сионистской газете "Nasz Przeglad" ("Наше обозрение"), рассчитанной на космополитически настроенных городских евреев, на средний класс). Здесь публиковались и материалы о еврейских праздниках и о еврейской жизни, не проходили и мимо проявлений антисемитизма в польском обществе. Корчак видел смысл еврейской детской газеты не в последнюю очередь в том, чтобы помочь детям, страдавшим оттого, что им суждено было родиться евреями 27. Он открыто принимал сторону еврейского ребенка.  

Литературное творчество

В своих произведениях  Корчак множество раз затрагивал еврейские вопросы, высказывался о  сионизме и о религиозности. (Среди  них есть несколько работ, сохранившихся  только в переводе на иврит28). Назовем  здесь лишь некоторые произведения, важные для данной темы

Потрясенный смертью  матери (она выходила больного брюшным  тифом сына, но сама заразилась от него), Корчак создает книгу "Наедине  с Господом Богом. Молитвы тех, кто  не молится" (1922) и посвящает ее своим родителям. Это восемнадцать молите, по форме напоминающих традиционную еврейскую молитву "Шемоне Эсре", содержащую восемнадцать славословий. Но по содержанию это неконвенциональная и прямая беседа с Богом, своего рода "теология перспективы"29, попытка увидеть Бога с разных точек зрения и в то же время это выражение непосредственного контакта с Богом, возможного только в иудаизме. 

Спустя десять лет, в 1931 г., на сцене одного из варшавских театров ставится драма Корчака "Сенат безумцев", имевшая подзаголовок "Мрачная юмореска". Здесь главная  мысль заключена в рассказанной одним из персонажей драмы Старцем  сказке о Боге, затерявшемся в нашем  мире, мире расчета и корысти. После  долгих поисков, Бога находят в гнезде жаворонка (находит его ребенок), - и люди торжественно водворяют  его в храм. Однако во время этой церемонии Господь снова исчезает. Когда позже его обнаруживают среди играющих детей, разоблаченный  Бог возносится на небо, а на детей  ниспадает дождь из бусинок ("по одной - каждому мальчику, каждой девочке"), с этого момента Бог поселяется в сердцах детей. Представление  о том, что "искра Божья" живет  в каждом ребенке, в каждом человеке, заставляет вспомнить хасидское учение, согласно которому каждый ребенок есть искра Божья, "которая может незаметно догорать, но может и возгораться - все зависит от взгляда, обращенного на ребенка" 30. Но насколько осознанно Корчак придерживался хасидской традиции, по этому произведению судить трудно. 

В данном контексте  следует упомянуть еще два  произведения Корчака: "Дети Библии" и "Три путешествия Гершека". Оба были написаны в 30-х годах, точнее в 1939 г., оба повествуют о детях Земли Обетованной. Еще об одном произведении этого же десятилетия - "Люди добры", с явно выраженной сионистской идеей - Корчак упоминает в письме к Иосефу Арнону от 4 января 1938 г. 

Рассказ "Моисей" - первый из цикла "Дети Библии" (название которого может быть истолковано  двояко) - был опубликован в 1939 г. в газете "Омер" ("Речь"), выходившем на иврите в Тель-Авиве. В свободной поэтической форме автор повествует в нем о детстве Моисея. Из писем Корчака Иосефу Арнону следует, что Корчак собирался написать целый цикл подобных детских историй: о Давиде, Соломоне, Иеремии и об Иисусе [в письме к Эдвину Маркузе от 14 сентября 1937 г., в котором идет речь о плане цикла "Дети Библии", последний рассказ Корчаком не упоминается - прим. Ред.], но до сих пор не известно, были ли они когда-нибудь созданы. Этот план напоминает издательскую серию монографических портретов об известных евреях, предпринятую отцом и дядей Корчака. Опосредствованно он свидетельствует также о все более настойчивом интересе Корчака к своему происхождению и об усилении ею сионистской (хотя и не всегда четкой) ориентации. 

Таким же духом проникнуто и произведение "Три путешествия  Гершека". В книжке, выпущенной в Варшаве в 1939 г. для читателей "Малого обозрения", речь идет о мальчике, который мечтает о Палестине. По мнению исследователя, этот текст следует рассматривать как часть так называемой литературы Палестины, то есть литературы, ратовавшей в 30-е годы за отъезд евреев из Европы в Эрец-Исраэль. Подобная литература, особенно адресованная молодому читателю, способствовала подготовке евреев к эмиграции и жизни в Палестине (Ха-Хшара), которая осуществлялась при поддержке движения Хе-Халуц (пионеров, сказки о Боге, поселившемся в детских душах, позволяющая провести аналогию с хасидскими идеями (в "Сенате безумцев"). Глубокая связь Корчака с еврейством и с еврейской верой подтверждаются и единством слова и дела, теории и практики 32.