Роль общественного мнения в США

    "Партия  Линкольна, называемая республиканской,  под своим нынешним именем  и при своей нынешней организации  - недавнего происхождения. Признано, что это партия антирабовладельческая.  Ее кредо привлекает к ней разрозненных сторонников забытых политических ересей и проклятых теорий политической экономики, защитников ограничений свободы торговли, протекционизма, особых привилегий, расточительства и коррупции в управлении, но в то же время ее главная миссия и ее цель - уничтожение рабства" [55].

    Большая часть сецессионистской риторики представляла собой вариации этой идеи. Пропагандисты  Юга уверяли нерабовладельческое  население, что оно принадлежит  к высшей расе, в превосходстве  и избранности белых. Губернатор Джорджии Браун заявлял в своем обращении к легислатуре штата, что

    "среди  нас есть работающие белые  бедняки, но они не принадлежат  к низшему классу. В их представлениях  негры не равны им... Они принадлежат  к той действительно настоящей  аристократии, которой является раса белых людей" [56].

    Большинство южных газет, заявляя, что нет  особой разницы между республиканцами  и аболиционистами, тем не менее  указывали, что именно активная аболиционистская агитация и деятельность создают  нестабильность в Союзе, подрывают сами основы южной цивилизации.

    Главная претензия к Северу, многократно  повторяемая в его прессе, в  речах и заявлениях политиков  и закрепленная в декларациях  о причинах сецессии, - это обвинение  в ведении аболиционистской пропаганды, в возбуждении в рабах духа восстания и мятежа. В "Ордонансе Южной Каролины о сецессии" в качестве одной из главных причин указывается неуважение северных штатов к институту собственности на рабов, активная аболиционистская пропаганда:

    "Эти  штаты присвоили себе право судить о правомочности наших внутренних институтов и отрицали права на собственность, установленную в пятнадцати штатах и признанную Конституций. Они осуждали институт рабства как греховный. Они позволили открыто учреждать у себя общества (аболиционистские. - Т.А.), явная цель которых заключалась в том, чтобы нарушать покой и отчуждать собственность граждан других штатов. Они подстрекали тысячи наших рабов покинуть свои дома и помогали им в этом. Тех, кто остался, их эмиссары побуждали к восстанию" [57].

    Хотя  эти аргументы не отличались оригинальностью, они встречали благоприятный  отклик, поскольку многократное повторение этих простых и четких формулировок не просто закреплялось в мозгу, но и воздействовало на собственнические чувства южан. Другим мощным рычагом воздействия на общественное мнение было обращение к чувству попранной справедливости в отношении Юга, прежде всего в связи с доступом к земельному фонду на новых территориях [58].

    По-прежнему важной в пропагандистском отношении  считалась мысль о том, что земли, завоеванные у Мексики, являются общим достоянием, как свободных, так и рабовладельческих штатов, поэтому на них также должен распространяться институт рабства наравне со свободным трудом. В Декларации Джорджии подчеркивалось:

    "Мы  проливали за эти земли свою кровь и платили свои деньги. Мы требовали их раздела по линии Миссурийского компромисса или равного участия в использовании всего этого фонда. Эти предложения были отвергнуты, волнение стало всеобщим, и опасность для общества была велика. Позиция Юга была непоколебима, ...приобретенное принадлежит всем" [59].

    Не  случайно все предложения компромиссов, предлагаемые сторонниками Юга на Севере в 1860-1861 гг., включали требование продления линии Миссурийского компромисса до Тихого океана.

    На  Юге благодаря неустанным усилиям  южной пропаганды сложилось представление  об особом пути развитии. Создание южной  пропагандой мифов сочеталось с  резкой и нелицеприятной критикой северной модели развития. В этот период начинается формирование концепта "южного самосознания" и "южной культуры" как особой доминанты в американской культурной традиции. Происходит становление регионального самосознания, выразившееся в мифологизации прошлого, поиске архетипов и политических идей, способных противостоять Северу. Создается целый набор пропагандируемых мифологем ("миф о кавалерах", "плантаторский миф", "миф об античной демократии" и т.д.) [60].

    В это время у южан начинает формироваться  негативный образ Севера, "агрессивных  янки", стремящихся уничтожить основы "южной цивилизации". В ряде статей в южном журнале "Саузерн квотерли ревью", издаваемом писателем У. Симмсон, речь шла о существовании в рамках североамериканского Союза двух цивилизаций - "северной" и "южной". Само собой, разумеется, подразумевалось превосходство "южной" цивилизации над "северной".

    Английский  журналист У. Рассел, путешествуя  в 1861-1862 гг. по США, отмечал в своих дневниках, что южане считают себя особым народом со своей собственной судьбой [61].

    "Нет  ничего во всех темных пещерах  человеческой страсти столь жестокого и смертельного, как ненависть, которую южнокаролинцы выражают по отношению к янки, - писал корреспондент лондонского "Тайме" из Чарлстона. - Вражда греков к туркам была ребячьей игрой по сравнению с враждебностью, проявленной «джентри» штата Южная Каролина по отношению к «толпе Севера»... Штат Южная Каролина, как мне объясняли, был основан джентльменами... Ничто на свете, говорили они, не заставит нас подчиняться любому союзу со зверскими, фанатичными подлецами-аболиционистами из штатов Новой Англии!" [62].

    Назревавшая Гражданская война многими современниками-южанами  воспринималась как новая война  за независимость, теперь уже не колоний  от Англии, а южных штатов от Севера, как продолжение благородного дела борьбы за свободу и права штатов, в защиту Конституции и идеалов 1776 г. Декларация о сецессии штата Миссисипи заканчивалась пропагандистским призывом к спасению всех святынь Юга и основ южной цивилизации,

    "поскольку  их (северян. - Т.А.) откровенная цель - ниспровергнуть наше общество, не только отнять нашу собственность,  но и погубить нас самих,  наших жен и детей, разрушить  наши дома, наши алтари и очаги.  Чтобы избежать этих бед, мы  возвращаем себе полномочия, которые наши отцы делегировали правительству Соединенных Штатов, и с этих пор мы будем искать новых гарантий нашей свободы, равенства, безопасности и спокойствия" [63].

    Эти идеи находили самое широкое подтверждение  в южной прессе. Газета "Нэчез фри трейдер" (Миссури) заявляла 19 ноября 1860 г.:

    "Рубикон  перейден. Мы должны действовать.  Если мы не можем иметь равенство  штатов в Союзе, мы получим  его вне Союза - свободную и  независимую республику южных  соединенных штатов Америки".

    У большинства жителей Юга, во многом благодаря южной пропаганде, отсутствовала объективная картина происходящего. Они нисколько не задумывались о том, к каким трагическим и необратимым последствиям для страны могла привести их "революция"; раздел общего дома, разрушения и бедствия Гражданской войны - все это казалось не слишком большой ценой за сохранение особого уклада жизни Юга. Южане страшно обижались, когда северяне стали именовать их мятежниками и повстанцами, считая, что это несправедливо. Но в действительности, они выступали не как революционеры, а как люди, стремившиеся законсервировать "отживающий" свой век институт рабства.

    Их  намерения по разрушению страны были призваны не только сохранить аграрный характер Юга, но и подчинить его  экономику диктату более развитых в промышленном отношении европейских  держав. Англия не скрывала своего удовольствия, наблюдая, как разваливается на части страна, которая ранее являлась ее колонией, и как огромная часть этой страны готова была стать ее полуколонией, ее аграрно-сырьевым придатком, не видя в этом никаких негативных последствий. Главный тезис состоял в том, что Юг, отделившись и отменив протекционистские тарифы, сможет покупать дешевые и более качественные английские товары. Таким образом, общественное мнение Юга в конечном счете не только оправдало курс на сецессию и развязывание Гражданской войны, но и оказалось достаточно монолитным и сплоченным, поскольку даже юнионисты и их пресса вынуждены были смолкнуть под напором аргументов защитников особой цивилизации Юга.

    На  Севере отражение в общественном мнении углублявшегося секционного конфликта создавало более сложную и противоречивую картину. В печатных изданиях Севера как в зеркале отражались все те чувства и настроения, которые доминировали в обществе в драматические месяцы между избранием кандидата республиканцев А. Линкольна на пост президента в ноябре 1860 г. и захватом южанами федерального форта Самтер в апреле 1861 г. В этот период множество людей на Севере полагало, что к южным угрозам не стоит относиться серьезно. В обществе сохранялись иллюзии возможности достижения очередного компромисса с Югом, многие надеялись, что перспектива мирного сохранения Союза остается. В этот сложный и противоречивый период существовало множество мнений, и никто не мог предсказать, что произойдет на следующий день. В пестром спектре общественного мнения политическая пропаганда создавала свои стереотипы и мифы, формировала образ врага или образ друга.

    Большинство газет Севера отвергало сравнение  сецессии южан с войной за независимость.

    Уподобление южных экстремистов "революционным  отцам-основателям является клеветой на характер и поведение людей 1776 г., которые сражались, чтобы установить права человека... и принципы универсальной свободы", - объявлял известный поэт и журналист У. Брайант в "Нью-Йорк ивнин пост". - Юг восстал "не из интереса всеобщей гуманности, а из внутреннего деспотизма... Его девиз - не свобода, но рабство" [64].

    "Декларация  независимости Т. Джефферсона  говорила о естественных правах, - писал "Нью-Йорк трибюн", - в  то время как м-р Джефферсон  Дэвис из этого сделал карикатуру. Интерес Юга основан на несправедливом, отжившем, распадающемся институте рабства против неизбежного торжества естественных прав человека". Движение южан за сецессию - "не революция ради свободы, а контрреволюция с целью изменить движение колес прогресса, ...чтобы отбросить всех нас назад, в самую глубочайшую тьму... деспотизм и притеснения" [65]. Несомненно, что многие северяне отчетливо осознавали, что борьба южан ведется прежде всего в защиту их "особого института".

    Известный политик Ч. Самнер, выступая в Сенате, заклеймил "варварство рабства". Он заявил, что "особый институт" Юга, который южная пропаганда живописала как благодетельный для негров, был варварским учреждением, и южане, которые основали его, являются настоящими варварами без всяких признаков цивилизации". Выступая позже в Нью-Йорке, Самнер предсказал, что с избранием Линкольна рабство вскоре скончается "подобно отравленной крысе, которая умирает в своей норе" [66].

    Конечно, такие настроения на Севере формировались  в значительной степени под воздействием аболиционистской пропаганды, которая в течение десятилетий разоблачала отвратительные стороны рабства. Аболиционисты настойчиво требовали его немедленной отмены, не особенно вникая, к каким конкретным последствиям это может привести для Юга. Распространению антирабовладельческих взглядов и настроений активно способствовали выступления с осуждением рабства писателей, политических и общественных деятелей, редакторов северных газет. Однако большинство населения Севера отталкивал экстремизм лидеров аболиционистов, которые ради торжества своих идей заявляли о необходимости отделения Севера от южных штатов.

    Главный идеолог движения У. Гаррисон неоднократно заявлял, что ради ликвидации этого позорного института можно пойти на разрушение единства штатов. Долго расценивавшие Союз как "соглашение с дьяволом", радикальные аболиционисты активно выступали за раздел страны и создание свободного государства [67]. Сам У. Гаррисон в период сецессии неоднократно заявлял, что выход южных штатов из Союза - это благоприятный фактор, способствующий решению проблемы рабства.

    "Все  попытки спасти Союз - просто идиотизм, - утверждала его газета "Либерейтор". - Наконец «соглашение с дьяволом»  аннулировано и «договор с  адом» разрушен действиями самой  Южной Каролины" [68].

    Шесть недель спустя в этой же газете снова  утверждалась:

    "Теперь  давайте созовем Конвент свободных  штатов, чтобы образовать независимое  правительство на принципах свободы  и справедливости, чтобы заявить  рабовладельческим штатам: «Мы не  порицаем ваше изменническое поведение, оставьте нас мирно!.. Давайте, наконец, проведем границу между свободой и рабством»" [69].

    Неверно было бы утверждать, что подобные призывы  не оказывали никакого воздействия  на общественное мнение. Когда началась сецессия Юга, некоторые радикальные республиканцы также первоначально заняли подобную позицию.

    "Если  штат Южная Каролина хочет  уйти, - заявляла "Чикаго трибюн" в октябре 1860, - позвольте ей  это сделать. И пусть она,  подобно больному члену, отрезанному  от здорового ствола, гниет там, где упадет" [70].

    Большинство северных экстремистов не осознавало в достаточной степени, к каким  трагическим для страны последствиям вели их призывы к разделу страны, подхваченные, правда из самых разных соображений, многими ведущими изданиями Севера.