Религиозный выбор князя Владимира: легенды и реальность

Мудрец христианский, желая ещё  более поразить не только мысли, но и чувства Владимира, показал  ему икону Страшного суда, на коем изображены были муки грешников и  блаженство праведных. Глубоко вздохнул Владимир, взирая на чудную сию икону, которая представляла ему собственную его участь в будущем веке, если не покается. «Благо сим одесную и горе сим ошуюю!» — воскликнул он, и философ сказал князю: «Если хочешь одесную стать с праведными, то веруй в Господа Иисуса, распятого и воскресшего из мертвых, и крестись во имя Его».

Тронуто было сердце язычника, но не вдруг  мог он решиться оставить широкий  путь мирских наслаждений, чтобы  вступить в тесные врата, которые  вели в Царствие Божие. «Пожду еще  мало»,— сказал Владимир и положил в сердце своем испытать о вере, ибо дело шло не об одном личном его убеждении, но и о просвещении всего народа. С великими дарами и почестями отпустил он философа.

Глубокое впечатление произвело  искреннее слово это на дружину  Владимирову; многолетние старцы из числа бояр его, в памяти коих свежими ещё были минувшие времена блаженной Ольги, сказали князю: «Если бы не хорош был закон греческий, то не приняла бы его и бабка твоя Ольга, которая была мудрейшею из всех человеков». Заветное имя Ольги решило выбор любимого её внука, о котором столько молилась она; уж он не хотел более испытывать о вере и только спросил бояр своих: «Где креститься?» Старцы кратко отвечали: «Там, где тебе любо».

В 988 году собрал Владимир многочисленную дружину и спустился по Днепру так называемым греческим путем к торговой Корсуни, углубившейся в морском заливе. Князь русский стал со своими судами в лимане, на одно вержение стрелы от города, и началась кровопролитная осада, которой соответствовала столь же упорная защита. Крепко бились граждане из-за стен, и не было успеха дружине русской, хотя отовсюду обступила она укреплённый город. Напрасно грозил осаждённым князь русский, что три года готов простоять под их стенами, доколе не сдадутся; никто не помышлял о сдаче. Тогда Владимир стал помышлять о приступе и велел дружине своей присыпать стены землёй, чтобы взять город на копьё, но не было и тут успеха; граждане, подкопавшись изнутри под свои стены, ночью отгребали насыпь и уносили землю внутрь города, где насыпали на площади целый холм, доселе видимый посреди развалин Корсуни. Так протекло шесть месяцев в напрасных усилиях, доколе не вложил Господь в сердце одного Корсунянина, саном пресвитера, по имени Анастаса, открыть Владимиру тайное средство овладеть городом, не ради корысти человеческой, но чтобы самого завоевателя приобрести Богу, ибо ведома была ему благая цель сей необычайной брани. Кратко написал он на стреле: «Есть кладези за тобою к востоку, откуда по трубам течёт к нам вода, перейми их»,— и пустил стрелу сию в стан русский. Изумился Владимир столь нечаянному совету и принял его не как от человека, но как бы свыше. Поднял он взор свой к небу и воскликнул: «Господи, если так будет, то сам я в воде сей крещуся»,— и немедленно перекопал источники; жаждою истомился город и сдался, но не как победитель взошел в него с дружиною своею Владимир, ибо сам уже был побежден Богом христианским, который покорил ему Корсунь для собственного его спасения и вместе с ним всего его народа.

Тогда послал к императорам греческим  с таким словом: «Вот я взял славный град ваш Корсунь; слышу, что имеете сестру свою ещё девицею и прошу её в супруги; если же не отдадите её, то и с вашим царствующим градом поступлю так, как с Корсунью».

Смутились кесари, и ещё  более опечалилась сестра их; но не смели они прекословить мощному  князю, а только желали обратить его  на путь спасения и отвечали послам Владимировым: «Не подобает христианам брачиться с язычником; если же крестится, то и желаемое получит, и царствие Божие приобретет, и с нами единоверен будет; иначе не можем мы выдать за него сестры своей». Отрадна была такая речь Владимиру, и он послал сказать императорам: «Крещусь, ибо прежде сего испытал закон ваш, и любо мне богослужение ваше, как мне рассказали о нём посланные мною мужи». Слово сие успокоило кесарей греческих, и они стали умолять сестру свою Анну на это страшное для неё супружество; а между тем послали сказать князю: «Крестись, и тогда пошлем к тебе сестру нашу»; но Владимир опять отвечал им: «Пусть прежде придут с сестрою вашей имеющие окрестить меня».

Трудно было Василию  и Константину убедить царевну  Анну идти в страну чужую за князя-варвара, по понятиям греческим. Горько плакала  она и говорила: «Иду туда, как  бы в полон, лучше бы мне здесь умереть!» — но державные братья утешали её: «Что, если обратит тобою Бог Русскую землю на покаяние, а землю Греческую избавишь ты от лютой рати? Видишь ли, сколь зла причинила грекам Русь, и ныне, если не пойдешь, тою же бедой грозит нам?» Так едва могли убедить царевну! Она же навеки простилась с братьями и присными своими и, севши на корабль вместе с сановниками царскими и пресвитерами, плача, поплыла через море Чёрное, на берег чуждый. С великою честью встретил её клир и народ в греческой Корсуни, с торжеством ввели во град и посадили в царском тереме, до времени совершения брака.

Господь, всё устрояющий на пользу человекам и в лице Владимира  воздвигший второго Константина  на земле Русской, хотел просветить его чудом, подобно как апостола своего Павла, чтобы сделать его равноапостольным просветителем подданой ему страны. Во время пришествия царевны, когда всё ликовало в Корсуни, встречавшей сестру своих кесарей, болезнь очей приключилась князю русскому, и он поражён был временно слепотою при совершенном изнеможении тела. Скорбел Владимир и упал духом, уже сомнение начало колебать его сердце, но мудрая царевна утвердила его в вере Христовой; она послала сказать ему: «Приими временную слепоту сию, как посещение Божие, ибо желает показать тебе Господь неизреченную Свою славу; если хочешь освободиться от своей болезни, поспеши и креститься во имя Святой Троицы, иначе не можешь исцелиться». Поверил слову царственной невесты Владимир и сказал: «Если сие исполнится, то поистине велик Бог христианский!» — и велел всё приготовить для своего крещения. Немедленно приступил к оглашению князя русского епископ Корсунский с пресвитерами, пришедшими вместе с царевною; в церкви Святого Апостола Иакова, стоявшей посреди торжища корсунского, приготовлена была купель; с одной стороны храма была палата Владимирова, а с другой — терем царевны; и долго после ещё показывали на площади города царственные сии жилища, развалины же церкви видны и доныне.

С чрезвычайным торжеством совершено было таинство крещения, при котором присутствовали все сановники царские и вся дружина русская, ибо восприемником от купели заочно был старший император, коего царственное имя Василия принял новокрещёный, и здесь явил Господь славу Свою чудным знамением для обращения язычников и для утверждения в вере народа христианского. Как только возложил епископ святительскую руку свою на главу новокрещёного и стал погружать его в купели, во имя Отца, и Сына, и Святого Духа, внезапно спала как бы чешуя с очей его, подобно тому, как спала некогда такая же чешуя с очей обращённого Савла, апостола язычников. Прозрел Владимир и в радостном восторге воскликнул: «Ныне познал я Бога истинного!» — и он прославил Бога, просветившего взоры и сердце его. Изумилась дружина Владимирова чудному исцелению князя своего, и некоторые из бояр его просили себе также крещения. Вскоре после обновления духовного совершилось и брачное торжество князя русского с греческою царевною; Анна уже не страшилась сего супружества, ибо видела благодать Божию над супругом своим и над всею его землею.

Сопровождаемый супругою царевною и сонмом святителей греческих, с великим торжеством оставил  князь русский покорённый им город, где обрёл спасение себе и народу, и, проникнутый великим званием  своим, поспешил на апостольский подвиг в Киев, где первым его действием было сокрушение кумиров, им самим некогда сооружённых. Все велел он ниспровергнуть, иные рассечь на части, другие жечь огнем; идола Волоса, называемого скотьим богом, бросили в реку Почайну. Перуна же громовержца, как более уважаемого из всех кумиров, велел привязать к конскому хвосту и влечь его с горы по Боричеву свозу на реку, приставив к нему двенадцать воинов, которые били его палицами, не потому, что бездушное дерево могло что-либо чувствовать, а для поругания демона, который под видом идола прельщает человеков.

«Чудны дела твои, Господи,—  восклицает летописец,— не вчера  ли ещё чтим был от человеков кумир  сей? Ныне же он поруган!» Когда влекли Перуна по ручью в Днепр, плача  бежали за ним неверные люди, ещё  не приявшие крещения, и громко вопияли: «Выдыбай, наш боже». Есть народное предание, что он выплыл на берег реки на том месте, где поставлен впоследствии монастырь Выдубицкий, и что слышан был, по лести демонской, вопль поражаемого кумира; но Владимир, опасаясь, чтобы народ не привязался опять к кумирам, велел следовать за ним вниз по реке, повсюду отталкивая его от берега, доколе не пройдет Днепровские пороги. Там, далеко за порогами, извергла его река, и место сие прослыло Перуновою речью, то есть косою.

Когда таким образом очистил Владимир столицу от скверных идолов, приступил он к общему крещению народа, который уже был довольно времени приготовляем к сему священному делу предварительным испытанием князя своего о вере, посольством избранных мужей из его дружины для познания веры истинной и походом Владимира под Корсунь для приобретения сей веры. Низвержение кумиров было окончательным знамением его воли, которой не смел ослушаться народ, привыкший уважать своего князя. Чтобы ещё более возбудить ревность к христианству, Владимир окрестил прежде пред лицом всех двенадцать сыновей своих на Почайне, и граждане Киевские могли видеть во всём благолепии церковном то священное таинство, которое их ожидало. Тогда послал князь глашатаев своих по всему городу с таким словом: «Если кто не обрящется на реке в нозначенный день, богатый или убогий, раб или свободный, тот будет мне противник.

Торжественное и умилительное зрелище открылось: равноапостольный князь с новопросвещенным сонмом своих двенадцати сыновей и со всею дружиною стоял на берегу Днепра, при рассвете, ожидая, когда взойдет денница и с ней воссияет свет Христов на землю Русскую. Пред ним у самых вод освящённой реки стояли святители и все пресвитеры, сколько их было, в священных облачениях, со свечами и кадилами, в облаке фимиама, как лик небесных ангелов, спустившийся на землю, и заветными их молитвами освящались скромные струи Почайны и широкого Днепра; они обращались в спасительные воды Иордана для обновления всего народа киевского, который толпами стремился в реку по гласу своего владыки, без различия возраста и пола; одни погружались по самую шею, другие только до груди, смотря по глубине вод, более юные ближе к берегу, взрослые держали детей на руках, чтобы и они сподобились святого крещения, и над всеми сими, жаждущими спасения, пресвитеры читали разрешительные молитвы крещения: поистине радость была на небе и на земле о стольких душах спасаемых; плакал только один демон, изгоняемый от места, где думал навсегда утвердить жилище свое вдали от учения апостольского и крови мученической. Равноапостольный князь на соседнем холме, подняв к небу взоры и руки, в радостном восторге, что сам он и люди его познали Бога истинного, так помолился: «Боже, сотворивший небо и землю, призри на новых людей сих и даруй им, Господи, уведать Тебя, истинного Бога, как уведали страны христианские, утверди в них веру правую и невозвратную; мне же помоги, Господи, на сопротивного врага, да надеяся на Тебя и Твою державу, побежду его козни».

Как только окрещены были жители Киева, озаботился благочестивый князь, чтобы и вся подвластная ему земля Русская просветилась святым крещением. Повсюду велел он сокрушать капища и низвергать кумиров и ставить церкви, наскоро срубленные, и разослал пресвитеров для крещения народа. В Киеве, на бывшем холме Перуна, чтобы истребить память сего языческого бога, поставил цековь во имя ангела своего, святого Василия, подобно как и в Корсуни на осадном холме. Но для того чтобы просвещение духовное ещё более утвердилось в народе с юного возраста и как бы всосалось с млеком младенцев, ревностный Владимир повелел повсюду устраивать училища для малых детей, которые через грамоту научались бы слову Божию; не только в Киеве и других городах, но и в нарочитых сёлах, где только сооружены были церкви и были пресвитеры, устраивались такие училища; и что же?— ослеплённые неверием, коснея в невежестве, плакали о детях своих, для спасительного учения как будто отдаваемых на жертву, хотя и не смели противиться воле князя; мудрая эта мера свидетельствовала, как глубоко был проникнут сам Владимир истиною христианства и как искренно желал он просвещения своего народа.

На следующий год  после своего крещения приступил  Владимир к строению храма во имя  Богоматери близ своего терема в Киеве, на том месте, где пострадали мученики варяжские, и вызвал для сего опытных мастеров из Греции, ибо он хотел, чтобы храм сей по своему благолепию не уступал корсунским, и не щадил для украшения его сокровищ своих; мощи, и честные иконы, и вся утварь были принесены из Царьграда; Анастас-пресвитер заблаговременно назначен для служения при сей новой церкви, которая прозвалась Десятинною, потому что Владимир посвятил на содержание её десятую часть княжеских доходов. Когда же через шесть лет довершен был соборный храм сей, который праздновал собор Матери Божией на другой день Рождества Христова, радостию исполнилось сердце нового Соломона и в день торжественного освящения так помолился он Господу: «Господи, Боже! Призри с небеси и виждь и посети виноград сей и утверди новых людей сих, которых насадила десятина Твоя, сердце коих Ты обратил к разумному познанию Тебя, истинного Бога. Призри на церковь Твою, созданную недостойным рабом Твоим, во имя родившей Тебя Матери Девы, и если кто помолится в церкви сей, услыши его молитву, ради молитвы Пречистой Богородицы! Я же клятвенно обещаю церкви сей десятую часть имения моего и всех моих городов, а если кто отымет сие, со мною станет на суд пред Господом». Светел был праздник, Владимир угостил святителей и бояр княжескою своей трапезой, и не были им забыты нищие.

Свидетельствуя о милосердии и гостеприимстве великого Владимира, летописец повествует о чрезвычайной его кротости, ибо до такой степени смягчилось сердце его, что он даже щадил жизнь преступников и самых убийц наказывал только денежной пеней, не почитая себя вправе лишать кого-либо жизни. Умножались от того разбои в земле Русской, так что наконец епископы должны были прийти к Владимиру и спросить его: «Для чего не казнишь злодеев?» Смиренно отвечал Владимир: «Боюсь греха»,— но они сказали князю: «Ты поставлен от Бога на казнь злым, а добрым на милование; ты должен казнить разбойников, но испытав прежде вину их»,— и князь повиновался совету святительскому. Епископы и старшины градские побудили также Владимира в старческие годы его не полагаться на мир с окрестными властителями, польским и венгерским, но всегда иметь готовую рать, ибо только с оружием и с конями можно быть уверенным в мире.

Век Владимира почитался  Золотым веком первенствующей Руси, и тридцатитрёхлетнее его княжение оставило по себе глубокие следы на все будущие столетия. Но Владимир, увлечённый любовью к сыновьям, имел неосторожность разделить между ними, ещё при жизни, обширную свою область, и это было началом уделов, от которых возникли междоусобия после его кончины. Старшему Вышеславу отдал он Новгород и после ранней его смерти перевёл туда Ярослава из Ростова, в Ростов посадил Бориса и Глеба — в Муром. Изяславу давно уж был отдан Полоцк, Святославу — Древлянская земля, а Всеволоду — Волынь, где основал Владимир город, носивший его имя. Мстислав княжил в Тмутаракани, а Святополк, им усыновлённый от брата, в Турове, и он сделался убийцею братьев.