Принципы историко психологического анализа

принцип единства коллективного  и индивидуального творчества в  развитии психологического знания-  Принцип   единства   коллективного   и   индивидуального   творчества   в   развитии   психологического   знания  предполагает понимание истории психологии как результата деятельности не только отдельных, хотя  и выдающихся ученых, но как совокупного усилия всего научного сообщества. Этот  принцип ориентирует исследователя на выявление всех предпосылок формирования той или иной идеи, анализ того контекста, который в конечном итоге привел к оформлению в трудах конкретного ученого определенной концепции или теории. Он также предостерегает историка психологии от абсолютизации вклада отдельного ученого или научной школы в формирование совокупного психологического   знания .

 Принцип  объективности  историко-психологического исследования- определяющий позицию историка психологии в его отношении к изучаемому объекту. Учитывая вытекающее из самой природы историко-психологического исследования взаимодействие как минимум двух научных позиций (позиция самого исследователя истории психологии  и  позиция, представленная в идеях, взглядах, содержании исследуемой им реальности)  и  двух временных координат (познаваемое время  и  время осуществления исследования), актуальным является решение вопроса о концептуальном подходе самого исследователя ("аникваристическом" или "презентистском") в ходе решения задач историко-психологического исследования. Данный  принцип предполагает, что при такой процедуре, как оценка значимости тех или иных идей  и результатов творчества , необходимо исходить не только из современного состояния знания , на которое опирается и от которого отталкивается исследователь, но  и учитывать то реальное место, которое занимают те или иные рассматриваемые идеи в психологии  и культуре своего времени ("героя судят по законам его времени"). Это позволит историку психологии преодолеть собственные предпочтения (научные и личностные) в восприятии  развития   психологического   знания .

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Заключение:

 

Выводы о включенности внутреннего  мира человека в тесную связь с  внешним миром и о значительном весе наглядно-образного компонента мышления по сравнению с его представленностью  в современном мышлении имеют  под собой также солидные основании. В качестве первого аргумента  здесь могут выступить данные анализа языка гомеровских поэм. С нашей точки зрения, именно языковые средства выражают те бессознательно процессы, которые не отражались в  сознании людей той эпохи, а потому и не могли быть искажены по прихоти  какого-либо автора. Например, если мы находим в языке склонность к  большому количеству синонимий, несвойственную современным языкам, то у нас нет  другой возможности, кроме как объяснять  это большей по сравнению с  современным мышлением конкретностью, поскольку к тому же такая тенденция  соответствует данным сравнительного языкознания. Если мы находим, что глаголы  мышления в большой степени относятся  к ситуациям, связанным со зрительным восприятием, то при наличии гипотезы о преобладании образного мышления, трудно счесть этот факт не подтверждающим данную гипотезу. Для достоверности  этих выводов было найдено множество  подтверждений из области филологии  и сравнительного языкознания.

 

Особо мы хотели бы обсудить вопрос о  божественном вмешательстве во внутреннюю жизнь людей гомеровского времени. Можно ли считать, что человек  той эпохи чувствовал себя настолько  открытым воздействию извне, как  герои Гомера? Мы не думаем так буквально, хотя, возможно, что для более  ранних периодов это и верно. Заметим, что боги вмешиваются не во все действия героев, а только в значимые для повествования, в действия вовсе не всех героев, а главных. Т. е. регулярное вмешательство богов в дела людей у Гомера с определенной степенью вероятности является литературным приемом. Но как появился этот прием, которым кстати продолжают пользоваться на протяжении всей античности? Вероятно, все-таки существовала тенденция приписывать нежелательные или непонятные поступки и состояния внешним инстанциям, и таким образом институт богов выполнял совершенно определенные психологические функции, которые в указанный период не принадлежали полностью самосознанию. Вероятно, также что уже намечается и критическая линия осмысления подобного рода феноменов. Например, Гомер устами Зевса обращает внимание на эту особенность героев, которых он описывает:

 

Странно, как люди охотно во всем обвиняют бессмертных. Зло происходит от нас  утверждают они, но не сами ль Гибель судьбе вопреки на себя навлекают безумством? (Од. I, 32 34, пер. В.В.Вересаева)

 

Вторым серьезным аргументом в  пользу высокой достоверности этих выводов служит преемственность  отражения этой проблематики в последующей  античной литературе. Конкретность и  большой вес образного мышления сохраняются на протяжении всей античности. Представления, например, о органах психической жизни мы встречаем в архаике и раннеклассическом периоде.

 

Поскольку удалось установить подобную преемственность и в сфере  ценностных ориентаций, то соответственно у нас также нет оснований  полагать, что вывод, сделанный на материале гомеровского эпоса, претерпел  бы существенные изменения при наличии  большего количества источников. Наличие  или отсутствие определенных терминов также повышает надежность полученных выводов.

 

Наиболее уязвимым, с нашей точки  зрения, является четвертый вывод  об особенностях развития самосознания и характере регуляции поведения  гомеровского человека. Особенно дискуссионным  может считаться положение о  влиянии уровня развития рефлексии  на типичные поступки древнего грека  и соотношение различных уровней  и форм регуляции поведения. Дело в том, что формулировка этого  вывода предполагала использование  непосредственного содержания поэм. В то же время подобная проблема не затрагивалась в исследованиях  филологов и культурологов, соответственно мы не располагаем дополнительными  подтверждениями на этот счет. Наконец, мы не можем уверенно указать на качественные отличия в вопросе о соотношении произвольной и непосредственно-эмоциональной регуляции, а лишь на некоторые количественные тенденции, и не имеем возможности подтвердить достоверность на основе статистических подсчетов подобных современным средствам статистических методов.

 

Самым существенным доводом в пользу правомерности гипотезы о соотношении  различных уровней в регуляции  поведения могут служить общепсихологические  представления о психике как  едином целом, имеющем определенные закономерности своего развития. В  этом смысле обнаруживаемые в тексте поэм особенности саморегуляции и самоконтроля логично сочетаются с уже выделенными особенностями мышления и мировосприятия. Дополнительным аргументом служит тот факт, что на другом материале в историогенезе прослеживается тенденция к возрастанию значения индивидуализации, роли личности и уменьшение роли родовых и корпоративных ценностей.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

Список  литературы

Абдуллина, О. А. Общепедагогическая подготовка учителя в системе

высшего педагогического образования / О.А.Абдуллина.- М.: Просвеще-

ние, 1984. - 208 с.

Аверченко, Л. К. Имидж и личностный рост: учеб. пособие /

Л.К.Аверченко. - Новосибирск: НГАЭиУ, 1999. - 145 с.

Балаш, В. А. Задачи по физике и методы их решения: пособие для

учителя. - 4-е изд., перераб. и доп. / В.А.Балаш. - М.: Просвещение, 1983.