Литература и летопись

Литература и летописание.  
К концу XV века «собирание земель» вокруг Москвы завершилось образованием единого Русского государства. Теперь управлять всем стал великий князь Московский и всея Руси. Все князья крупных и мелких княжеств и «слуги вольные» из вассалов переходили в разряд поданных. Перед государем они называли себя его холопами. А горожане и крестьяне для всех стали сиротами. Так сложилась на Руси простая, но своеобразная государственная структура, представляемая двумя основными категориями: государь и его холопы. В едином государстве власть великого князя сильно возросла. По своему характеру она стала самодержавной и уже практически ничем и никем не ограниченной.  
В Москве заработали летописцы: надо писать новую историю Руси. Летописание все больше становилось официальным. Для летописей отбирали то, что нужно или выгодно великому князю и митрополиту. Правда, мнения в оценке некоторых событий у них порой расходились и митрополичий летописец мог отойти от официальной версии. Поэтому великий князь не всегда уже полагался на митрополита. При Иване III составление летописей и целых летописных сводов стало заботой и светской власти.  
В 70-х годах XV в. была составлена великокняжеская летопись, в которой главное место отводилось феодальной войне при Василии II. Тогда-то галицкие князья и обрели все свои отрицательные качества. Затем эта летопись была переработана, и на ее основе великокняжеские летописцы создали большой летописный свод (Московский свод 1479 г.). В нем военное лихолетье было дополнено событиями, ставшими прологом создания единого государства. Флорентийскому собору 1437 года была посвящена пространная повесть, которой оправдывалось свержение Василием II митрополита Исидора. Это событие послужило началом так называемой автокефалии русской церкви: избрание митрополитов независимо от Константинополя церковными иерархами под наблюдением светской власти.  
Особенно постарались летописцы великого князя при обосновании и описании покорения Новгорода. Именно в 1479 г. в свод вошел рассказ о роковом противопоставлении титулов «государь» и «господин», объясняющий причины новгородского похода. Дело заключалось в том, что на одном из этапов переговоров послы Великого Новгорода назвали Ивана III государем, а не господином как прежде. Новгородцы хотели было поправить своих послов, но было уже поздно. Иван III, задав новгородским боярам вопрос «какого хотите государства», решил сам на него ответить вооруженной силой. Завершался свод описанием строительства Успенского собора в 1479 г., которое велось уже под наблюдением самого великого князя. Московский свод 1479 г., созданный при великом князе, стал основой для последующего летописания.  
В конце правления Ивана III московские книжники занялись еще одной проблемой. Правящей династии нужна была хорошая родословная легенда. Для возвеличивания престижа правителя огромной державы вести происхождение от находника, захватившего когда-то княжеский стол в Киеве, было уже явно недостаточно. В1498 г. Иван III венчает на великое княжение своего внука Дмитрия. Подобное в Успенском соборе случалось и ранее, но на этот раз коронация представляла собой торжественное и хорошо подготовленное публичное зрелище. Вскоре появляется идеологически подтверждающее это событие «Сказание о князьях владимирских». Оно окончательно оформило и утвердило концепцию о византийском происхождении коронационных регалий, в частности Мономахова венца или шапки Мономаха. Согласно легенде, византийский император Константин Мономах, правивший в середине XI века, передал по наследству императорские регалии своему внуку великому князю Владимиру Всеволодовичу, также прозванному Мономахом. А затем их унаследовали великие князья Московские. В начале XVI века к «мономаховым дарам» была добавлена и новая княжеская родословная – происхождение правящей династии России от римского императора Августа. Эта легенда о происхождении московской великокняжеской, а потом и царской, власти утвердилась и стала господствующей на всем протяжении XVI века и даже отодвинула на второй план концепцию «Москва – третий Рим», авторство которой приписывалось старцу Псково-Печерского монастыря Филофею. 1. "Светская" культура и в Западной Европе и в России есть явление распада предшествовавшей ей церковной культуры. Это происхождение светской культуры из религиозного корня дает себя знать в том, что в светской культуре - особенно по мере ее дифференциации - есть всегда своя религиозная стихия, если угодно - свой (внецерковный) мистицизм. Действительно, светское культурное творчество всегда одушевлено ярким и определенным идеалом - устроения "счастливой" жизни здесь на земле. Это творчество принципиально "посюсторонне", но с тем большей силой в нем разгорается "религиозный имманентизм". Идеал, одушевляющий светскую культуру, есть, конечно, не что иное, как христианское учение о Царстве Божием, - но уже всецело земном и созидаемом людьми без Бога. Но как раз в силу этого, психология культурного делания неизбежно заключает в себе дух утопизма, страстного ожидания всецелого и всеобщего, свободного и радостного воплощения идеала на земле. Отсюда неизгладимая печать романтизма в светской культуре по ее существу - в ней научные, социальные и иные идеи сочетаются с социально-политической мечтательностью.

Культура  формирует всегда свой "передовой  класс", в котором кристаллизуются  творческие силы и устремления эпохи, - и в представителях этого "передового класса" постепенно слагается своя особая психология, существенно и  глубоко отличная от церковности. Деятели  культуры настолько обычно внецерковны в самых основах и глубинах своей творческой жизни, что среди них одинаково возможны (без серьезного перелома) и дружелюбное и враждебное отношение к Церкви. Но в обоих случаях светская культура стихийно движется в сторону вытеснения Церкви из жизни; этот внутренний конфликт Церкви и культуры объясним только из того, что секуляризация культуры (по крайней мере, в Западной Европе) развивалась в линиях отхода и разрыва с Церковью, но не с христианством. Вот отчего в самой динамике культурного творчества, в движущих силах культуры пылает видимым или скрытым пламенем вековая тяжба с Церковью.

В России этот процесс отхода от целостной церковности  и создания нового стиля "мирской" жизни начался приблизительно уже  в конце XV века (при Иоанне III), - но уже тогда он сразу осложнился тем, что новый стиль жизни  формировался под влиянием западной светской жизни, притягательность, а  позже и очарование которой действовали  чрезвычайно сильно на русских людей. Этот процесс принимает яркие, можно сказать - "острые" формы после Смутного времени, т. е. с середины XVII века, но во всей своей силе, почти "стихийности", он проявился при Петре Великом и его наследниках. Сначала быт самих царей и их приближенных, а затем постепенно и тех слоев, которые их окружали, стал сильно и быстро меняться. Не только разные технические "удобства" жизни, но еще больше эстетика западного быта пленяли русских людей часто с невообразимой силой. Уже в XVII веке у нас заводится театр, а при Петре Великом, под его прямым наблюдением и по строгому приказу, насаждаются разные формы западного быта (костюмы, снятие бороды, ассамблеи, свободное появление на них женщин и т.д.<<1>> Эти перемены отвечали, конечно, внутренним сдвигам, происходившим в русской душе, - и прежде всего внутренней секуляризации, которая создавала потребность и внешнего выражения своего. Так было и на Западе, который не обошелся без своей модели (каковой была для него античность), - но на Западе этот процесс шел около двух веков. В России же наличность живой и привлекательной западной "модели" устраняла (по крайней мере первое время) необходимость самостоятельной выработки нового стиля жизни. Вот отчего этот стиль жизни формируется в верхних слоях русского общества с такой быстротой, что уже через несколько десятилетий старый быт сохранился в целостности лишь в провинции, - у народа, да у старообрядцев.

Разумеется, менялись не только внешние формы  жизни. Вырастала потребность и  в новой "идеологии", - вместо былой (церковной). Всюду вспыхивает жажда образования и именно светского, - в данный момент находимого на Западе. Как типична в этом отношении биография Ломоносова, сына дьячка, пробравшегося в Москву в Духовную Академию, попавшего за границу и ставшего затем замечательнейшим ученым! В биографии многих русских людей XVIII века есть сходные внешние черты, - и всюду поразительно раннее созревание, быстрое овладение всем значительным в западной культуре. В качестве примера укажем на молодую княгиню Дашкову, ставшую позже президентом Академии Наук: она была широко образована, знала несколько языков, во время пребывания в Западной Европе была в самых дружественных отношениях с выдающимися писателями того времени...<<2>> Быстрота, с какой русские люди овладевали важнейшими результатами западной культуры, с какой они выходят один за другим на путь самостоятельного творчества, - поразительна. Но в этой быстроте было и другое: отрываясь от церковного уклада жизни, русские люди в первое время попадали в безоговорочный плен Западу, не имея у себя никаких зачатков для выработки самостоятельного типа жизни. Вот почему долго на Руси было так много слепого подражания Западу; по позднему выражению Хомякова, было так много "комической восторженности", доводившей до нелепостей.

2. Русские  оказались очень восприимчивы  и к философской культуре Запада. Изучение этого проникновения  в Россию философских идей  Запада (преимущественно Франции,  но также и Германии и Англии) начато давно, имеется очень  большая литература об этом, но  цельной картины всего философского  движения в России XVIII века еще  нет.<<3>> Это философское движение было сложно, даже запутанно; наивное и глубокое, большое и ничтожное сплетались вместе, в духе упрощенного эклектизма. Но было бы большой ошибкой весь XVIII век в России характеризовать в тонах философского эклектизма. Вместе с тем различные течения XVIII века оказались очень типичными для всей будущей русской философии - в них проявились черты, которые позже выступили с большей отчетливостью и законченностью.

Мы не можем  превратить настоящую главу в  целое исследование и будем по необходимости кратки, отмечая лишь главные течения в философском  движении XVIII века, касаясь лишь попутно  представителей этих течений. Лишь при  изложении взглядов Радищева мы дадим  несколько более подробный анализ. В общем, можно отметить следующие  основные течения в философском  движении в России в XVIII веке: 1) то, что  можно назвать "русским вольтерианством" и в чем надо различать скептицизм и "вольнодумство" от более серьезного "вольтерианства". Термин этот, утвердившийся в русской литературе (и жизни), очень недостаточно и односторонне выражает сущность этого течения, из которого впоследствии оформились как идейный радикализм, так и существенно отличный от него "нигилизм". 2) Второе течение определялось потребностью создать новую идеологию национализма, ввиду крушения прежней церковной идеологии. Одни искали нового обоснования национализма в "естественном праве", другие - в линиях "просветительства" (русский гуманизм XVIII века). 3) Третье течение, тоже идущее по линии секуляризации, ищет удовлетворения религиозно-философских запросов вне Церкви - сюда относится русское масонство. В нем, как увидим дальше, кроме религиозно-мистического направления, очень настойчиво пробивалось натурфилософское направление.

Духовная  культура  — это система знаний и мировоззренческих идей, присущих конкретному культурно-историческому единству или человечеству в целом.

Понятие «духовной  культуры» восходит к историко-философским  идеям немецкого философа, лингвиста  и государственного деятеля Вильгельма фон Гумбольдта. Согласно выработанной им теории исторического познания, всемирная история есть результат деятельности духовной силы, лежащей за пределами познания, которая проявляет себя через творческие способности и личные усилия отдельных индивидов. Плоды этого сотворчества составляют духовную культуру человечества.

Духовная культура возникает благодаря тому, что  человек не ограничивает себя лишь чувственно-внешним опытом и не отводит  ему преимущественного значения, а признает основным и руководящим  духовный опыт, из которого он живет, любит, верит и оценивает все вещи. Этим внутренним духовным опытом человек  определяет смысл и высшую цель внешнего, чувственного опыта.

 
Духовная культура - сфера человеческой деятельности, охватывающая различные  стороны духовной жизни человека и общества. Духовная культура включает в себя формы общественного сознания и их воплощение в литературные, архитектурные и другие памятники  человеческой деятельности.

В Византии светская и духовная культуры, переплетаясь и взаимодействуя, оставались, тем  не менее, противостоящими традициями. В древней Руси подобная дихотомия (по крайней мере, в книжной культуре) отсутствовала. Элементы византийской светской культуры, попадая на Русь, осмыслялись как часть единой христианской духовной традиции. Так, например, "История Иудейской войны" Иосифа Флавия на русской почве воспринималась исключительно как повествование, посвященное священной истории. Точно так же "Христианская топография" Козьмы Индикоплова входила в культурное сознание не как модификация античных географических трактатов, а как описание христианского мироустройства, культурное пространство христианской цивилизации. Наиболее важным следствием этого является то обстоятельство, что в Киевской Руси отсутствовала оппозиция светской и духовной культуры.

На этом фоне XVII век выступает как период радикальных  изменений. В начале этого столетия появляется оппозиция светской и  духовной культуры и светской и духовной литературы. Это обусловлено было, в первую очередь, изменением подхода  к духовной традиции. Религиозный  ригоризм и стремление к нравственному  реформированию общества, лежавшие в  основе деятельности кружка боголюбцев, привели к переоценке православного духовного наследия. В процессе этой переоценки произошло разделение всякого знания на православное и неправославное, духовное и секулярное. Эти границы были утверждены в любой культурной деятельности, распространялись как на настоящее, так и на прошлое, так что то, что раньше находилось в неопределенном отношении к православной традиции, теперь осуждалось и отвергалось. Наиболее важным культурологическим результатом религиозной реформы явилось возникновение оппозиции светской и духовной культуры. Но неизбежно возникал вопрос: где и как проводить границу; и, как следствие - ожесточенные споры: что принадлежит светской сфере, а что - духовной. Сама же оппозиция прочно утвердилась в культурном сознании и сделалась постоянным элементом нового сознания.

Мы останавливаемся  на этой проблеме так подробно в  связи с предстоящей всем духовным школам аккредитацией, т.е. признанием со стороны государства церковного образования. По этой именно причине  возникают у нас бесконечные  споры о нужности или ненужности, бессмысленности, а ин