Исторический портрет Бориса Годунова

3. Ссылка Шуйских

Устранение старого Мстиславского  по времени совпало с кончиной Никиты Романовича Юрьева (весна 1585 года). На вершинах боярства стали теперь друг против друга Борис Годунов и князья Шуйские, выступившие на первый план с удалением Мстиславского. Шуйские желали продолжать борьбу с временщиком и повели ее осторожно, и столь хитроумно и сложно, что раскрыть их замыслы представляет большую трудность. Зачем-то они вовлекли в свою интригу общественные низы. Шуйские возбудили против Бориса московскую площадную толпу. В первой половине 1587 года в Москве произошел уличный беспорядок, направленный против господства Годуновых. Когда же отсиделись и справились с толпой, то начали “розыск” – следствие, по которому главными виновниками были признаны князья Андрей Иванович и Иван Петрович Шуйские. Их постигла государева опала: они были сосланы, имущество их конфисковано. Молва говорила, что в ссылке пристава Шуйских позаботились об ускорении их кончины. Приятели Шуйских, Колычевы, Татаевы и другие, были  также сосланы. Их “люди” (холопы) и “торговые мужики” подверглись пыткам, а шесть или семь из них были даже казнены. Московское правосудие за одно и то же дело всегда карало боярина ссылкой, а “мужика-вора” смертной казнью. В чем именно оказались виноваты потерпевшие на пытках и в ссылках, никто из современников прямо не объясняет. Можно только догадываться, что “площадь” пыталась учинить “мирское челобитье” о том, о чем ее научили просить враждебные Борису бояре и о чем рискнул просить царя вместе с боярами и московский митрополит Дионисий. Дело в том, что у царя не было детей; та мысль, что у царя был брат Дмитрий, видимо, не играла никакой роли в умах; боялись прекращения династии и думали избежать этого бедствия, устранив неплодную царицу. Забота о благополучии династии была, конечно, благовидна и лояльна; но она была внушена Шуйским и их сторонникам не одной любовью к династии и государству, но еще и надеждой, что вместе с удалением царицы падет и ее брат Борис, ненавистный челобитчикам. Расчет был тонок и хитер, но оказался неосновательным. Челобитчики все-таки ошиблись: если бы Ирина была действительно бесплодна, их челобитье имело бы смысл; но царица несколько раз перенесла несчастные роды до тех пор, пока у нее не родилась дочь Феодосия (1592). Поэтому речь о разводе была преждевременна и очень бестактна, а вмешательство площадной толпы в такое интимное дело могло представиться дерзким и преступным. Митрополит Дионисий, поддержавший своим участием “бездельное” челобитье, оказался в ложном положении и должен был оставить митрополию и удалиться в монастырь, потому что тоже “к бездельникам пристал”. - Так столкновения с виднейшими представителями знати окончились для Бориса полным торжеством, причем Борис имел вид человека не нападавшего, а только оборонявшегося. Не он вел интригу, он, по словам летописи, лишь “осиливал” своих врагов, которые на него покушались. Он опекал царя и “поддерживал” под ним власть; они же ему противились. Преследования бояр имели вид наказания за сопротивление законной власти и за покушение на семейную жизнь царя. Преследование не напоминало жестокостей Грозного. Бояр не губили (по крайней мере, явно), людей ссылали и казнили по розыску и суду. На Бориса можно было злобиться и злословить, но его нельзя было сравнить с Грозным и назвать тираном и деспотом. Прием власти стал иным, и недаром правительство указывало, что мужики “заворовали”, “надеясь на государеву милость”.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

5. Торжество Бориса

С кончиной Н. Р. Юрьева, удалением И. Ф. Мстиславского и ссылкой Шуйских, к лету 1587 года в Москве уже не было никого, кто мог бы соперничать с Борисом. Дети Юрьева, известные в Москве под фамильным именем “Никитичей” и Романовых, были пока в “соблюдении” у Бориса, за его хребтом, по старинному выражению. Младший Мстиславский не имел личного влияния. Прочие бояре и не пытались оспаривать первенства у Бориса. Борис торжествовал победу и принял ряд мер к тому, чтобы оформить и узаконить свое положение у власти при неспособном к делам государе. Меры эти очень остроумны и интересны.

1. Общее признание Бориса как соправителя государства

Официально царь Федор  Иванович, конечно, не почитался тем, чем, как мы видели выше, обозвал его шведский король, усвоив выражение московского просторечия. О неспособности и малоумии Федора не говорилось. Указывали на чрезвычайную богомольность и благочестие царя. Богомольность Федора была, по- видимому, всем известна. Из нее выводили два следствия: во-первых, Федор угодил Богу своим благочестием и привлек на свое царство божие благоволение; Бог послал ему тихое и благополучное царствование, и тихий царь молитвой управлял лучше, чем разумом. Во-вторых, благодетельствуя своему народу, как угодник божий, Федор не почитал необходимым сам вести дело управления: он избегал вмешательства народа, удалялся от суеты и, устремляясь к Богу, возложил ведение дел на Бориса. Царь, инок без рясы и пострижения, вовремя всей жизни своей в духовных подвигах, не мог обойтись без правителя. При таком государе правительство Бориса получало чрезвычайную благовидность: он не просто попечитель над малоумным, он доверенный помощник и по родству исполнитель воли осиянного благодатью Господней монарха. На особую близость Бориса к царю и на особую доверенность царя к Борису в Москве любили указывать,– конечно, по велению самого правителя. “Великого человека” представляли и англичанам как “кровного приятеля” царского и управителя государства” еще в 1586 году, задолго до той поры, когда Борису официально усвоены были права регента в международных отношениях. По сообщениям из Москвы, бывшие в сношениях с Москвой иностранные правительства привыкли адресоваться к Борису как к соправителю и родственнику московского государя. Таким образом Борис постарался создать о себе общее представление как о лице, принадлежащем к династии, и естественном соправителе благочестивейшего государя. Исключительное привлекательное положение Бориса, кроме общего житейского признания, должно было получить и внешнее официальное выражение. У некоторых современников иностранцев находится запись (у Буссова и Петрея) о том, что будто бы царь Федор, тяготясь правлением, предоставил боярам избрать ему помощника и заместителя. Был избран именно Борис. Тогда с известной церемонией, в присутствии вельмож, Федор снял с себя золотую цепь и возложил ее на Бориса, говоря, что “вместе с этой цепью он снимает с себя бремя правления и возлагает его на Бориса, оставляя за собою решение только важнейших деле. Он будто бы желал остаться царем, а Борис должен был стать правителем государства. Уже Н. М. Карамзин отнесся к этому рассказу с явным сомнением: в нем действительно мало соответствия московским обычаям. Вряд ли Борис нуждался в подобной церемонии боярского избрания и царской инвеституры: она только дразнила бы его завистников бояр. Борис достигал своего другими способами: Во-первых, он усвоил себе царским пожалованием исключительно пышный и выразительный титул. Нарастая постепенно, этот титул получил такую форму: государю великому шурин и правитель, слуга и конюший боярин и дворовый воевода и содержатель великих государств, царства Казанского и Астраханского. Значение этого титула пояснил своими словами посол в Персию князь Звенигородский так: “Борис Федорович не образец никому... у великого государя нашего... многие цари и царевичи и королевичи и государские дети служат, а у Бориса Федоровича всякой царь и царевичи и королевичи любви и печалованья к государю просят, а Борис Федорович всеми ими по их челобитью у государя об них печалуется и промышляет ими всеми”. Неумеренная гипербола этого отзыва направлена была к тому, чтобы хорошенько объяснить “правительство” Годунова и его превосходство над всеми титулованными слугами московского государя. Во-вторых, Борис добился того, что боярская дума несколькими “приговорами”, постановленными в присутствии самого царя, усвоила Борису официально право сношения с иностранными правительствами в качестве высшего правительственного лица(1588-1589). Борис, как правитель, выступил в сфере международной и благодаря этому окончательно стал вне обычного порядка московских служебных отношений, поднявшись над ним как верховный руководитель московской политики. Способ, каким “писали в посольских книгах” об участии Бориса в дипломатических переговорах, явно клонился к преувеличенному возвышению управителя. Официальная запись делала Бориса между двумя “величествами” –царем и цесарем – третьим “величеством”, правителем царства, который “правил землю рукою великого государя”.В-третьих, наконец, Борис установил для своих официальных выступлений как в царском дворце, так и на своем “дворе” старательно обдуманный “чин” (этикет), тонкости которого были направлены, как и официальные записи, к тому, чтобы сообщить особе Бориса значение не простого государева слуги, а соправителя “величества”. Во дворце, во время посольских приемов, Борис присутствовал в особой роли; он стоял у самого трона, тогда как бояре сидели поодаль на лавках. В последние годы царствования Федора Борис обычно при этом держал “царского чину яблоко золотое”, что и служило наглядным знаком его “властодержавного правительства”. Когда в официальных пирах “пили чаши государевы”, то вместе с тостами за царя и других государей следовал тост и за Бориса, “пили чашу слуги и конюшего боярина Бориса Федоровича”. Иноземные послы, приезжавшие в Москву, после представления государю представлялись и Борису, притом с большой торжественностью. У Бориса был свой двор и свой придворный штат. Церемония встречи послов на Борисовом дворе, самого представления их правителю, отпуска и затем угощения была точной копией царских приемов. Борису “являли пословиц его люди: встречал на лестнице “дворецкий”, в комнату вводил “казначей”, в комнате сидели, как у царя бояре, Борисовы дворяне “отборные немногие люди в наряде – в платье в золотом и в цепях золотых”. Прочие люди стояли “от ворот по двору по всему и по крыльцу и по сеням и в передней избей. Послы подносили Борису подарки (“поминки”) и величали его в пресветлейшем вельможеством” и “пресветлым величеством”. Послам всячески давалось понять, что Борис есть истинный носитель власти в Москве и что все дела делаются “по повеленью великого государя, а по приказу царского величества шуринами. После приема у себя Борис потчевал послов на их “подворье”, как это делал и государь. Если к перечисленным отличиям Бориса присоединим еще то, что в его руках сосредоточились за время регентства весьма значительные личные богатства, то получим последнюю черту для характеристики его положения. Англичане, бывшие в Москве во время Бориса, прямо поражались его богатством. Флетчер, очень трезвый и основательный наблюдатель, сообщает нам точную (но, к сожалению, не поддающуюся документальной проверке) сумму ежегодных доходов Бориса – “93 700 рублей и более”. Приводя же различные слагаемые этой суммы, Флетчер сам превышает свой итог и по различным статьям прихода Бориса насчитывает 104 500 рублей. В счет Флетчера входят: доходы Бориса с вотчин (в Вязьме и Дорогобуже) и с поместий во многих уездах; доходы с области Ваги, с Рязани и Северы, с Твери и Торжка; доходы с оброчных статей в самой Москве и вокруг нее по Москве-реке; жалованье по должности конюшего и, наконец, “пенсия от государя”. Изо всех других вельмож московских по размерам своего дохода к Борису несколько подходил только его свояк князь Глинский, который, по счету Флетчера, имел до 40 000 рублей в год; остальная знать будто бы далеко отставала от них в богатстве. Горсей, другой англичанин, хорошо знакомый с русскими делами времени Бориса, гиперболичен еще более Флетчера в исчислении Борисовых богатств: по его счету общая сумма доходов Бориса равнялась 185 000 фунтов стерлингов (или марок, или рублей). “Борис Федорович и его дом, – говорит Горсей, – пользовались такой властью и могуществом, что в какие- нибудь сорок дней могли поставить в поле 100 000 хорошо снаряженных воинов”. Как ни преувеличены эти отзывы, они свидетельствуют о том, что в pyкax Бориса сосредоточилось все, что потребно было для политического господства: придворный фавор и влияние, правительственное первенство и громадные по тому времени средства. Приблизительно с 1588 – 1589 гг. “властодержавное правительство” Бориса было узаконено и укреплено. Бороться с ним не было возможности: для борьбы уже не стало законных средств, да ни у кого не хватало и сил для нее. “С этих пор (говорит К. Н. Бестужев-Рюмин) политика московская есть политика Годунова”.

6. Таланты Бориса Годунова

Если бы господство и власть Бориса Годунова основывались только на интриге, угодничестве и придворной ловкости, положение его в правительстве не было бы так прочно и длительно. Но, без всякого сомнения, Борис обладал крупным умом и правительственным талантом и своими качествами превосходил всех своих соперников. Отзывы о личных свойствах Бориса у всех его современников сходятся в том, что признают исключительность дарований Годунова. Иван Тимофеев ярче других характеризует умственную силу Бориса: он находит, что хотя в Москве и были умные правители, но их “разумы” можно назвать только “стенью”, то есть тенью или подобием разума Бориса; и при этом он замечает, что такое превосходство Бориса было общепризнанным. Не менее хвалебно отзывается о Годунове и другой его современник, автор “написания вкратце о царях московских”; он говорит: “Царь же Борис благолепием цветущ и образом своим множество людей превосшед... муж чюден, в рассуждении ума доволен и сладкоречив вельми, благоверен и нищелюбив и строителен зело (то есть распорядителен, хозяйственен)”. Иностранцы вторят таким отзывам москвичей. Буссов, например, говорит, что, по общему мнению, никто не был способнее Бориса к власти по его уму и мудрости. Голландец Масса, вообще враждебный Борису, признает, однако, его способности: по его словам, Борис имел огромную память и, хотя не умел будто бы ни читать, ни писать, тем не менее все знал лучше тех, которые умели писать. Масса думает, что, если бы дела шли по желанию Бориса, то он совершил бы много великих дел. Словом, современники почитали Бориса выдающимся человеком и полагали, что он по достоинству своему получил власть и хорошо ею распоряжался, в мудрость жития мира сего и принял славу и честь от царей. Несмотря на распространенность мнения о неграмотности Бориса, надлежит считать его человеком для его времени просвещенным. Те, которые считали Бориса неграмотным, просто ошибались: сохранилось несколько подписей Бориса под “данными” грамотами. Сведущие современники указывали, по-видимому, не на то, что Борис был неграмотен, а на то, что он не обладал даже и малою начитанностью. То же самое имеет ввиду и Авр. Палицын, когда пишет, что Борис чаще и разумен в царских правлениях, но писания божественного не понимает. Таким образом, Борис не принадлежал к числу людей книжных, но в царских правлениях, как практический деятель, политик и администратор, он отнюдь не был неучем и невеждой. Напротив, есть полное основание думать, что умственный кругозор Бориса для той эпохи был необычно широк и что Борис не только понимал широко и тонко все задачи и интересы государства в духе старой московской традиции, но являлся сторонником культурных новшеств и заимствований с Запада. А затем Борис поражал своих современников проявлением гуманности и доброты столь неожиданными и необычными после тиранических замашек и зверской жестокости Грозного. Устами своих агентов сам правитель официально хвалился тем, что всюду водворял порядок и правосудие. Борис не только хотел казаться, но и на деле был “светлодушен” и “нищелюбив” и много поработал для бедных и обиженных. Об этом говорят нам и современники Бориса, не бывшие его безусловными поклонниками.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

7. Заключение

Таков был правитель Московского  государства. Происходя из старой московской знати, он, однако, сделал свою карьеру не “великою своей породою”, а придворным фавором, тем, что стал по свойству близким к государевой семье человеком, “царским шурином”. Придворным фавор и влияние, правительственное первенство и власть над всем аппаратом управления, исключительное богатство и тысячи лиц, зависимых от него как землевладельца, - все это ставило Бориса вне опасности боярской конкуренции и козней.  Поставленный всем ходом дворцовых отношений против бояр-княжат, он именно в княженецких семьях встретил деятельную оппозицию на первых же шагах своей политической карьеры и неизбежно должен был бороться за власть с княжескими семьями Мстиславских и Шуйских. Тот же ход отношений сблизил Бориса с кругом Никиты Романовича и, по смерти его, поставил Бориса как бы во главе всего круга дворцовой знати, так как Борис, получив от Никиты Романовича “в соблюдение” его детей и находясь во главе своей собственной родни – Годуновых, в сущности опекал всю царскую родню и представлял интересы всех членов дворцового круга, создавшегося вокруг Грозного взамен разбитой Грозным старой знати. Победа, одержанная Борисом над княжатами Шуйскими, Мстиславскими и др., была прочной, потому что Борис оказался талантливым политиком. Политическая роль Бориса была очень трудна, но и почетна. Судьба страны досталась в его руки в тяжелые дни рокового кризиса. Проигранная война за морской берег (1558-1583), истощившая государство и разорившая его западные области; разброд населения и землевладельческий крах в центре; опричнинский террор с его тяжкими моральными и материальными следствиями – все это создавало исключительную по трудности обстановку. Около двенадцати лет (1585- 1597) правил Борис государством при царе Федоре и все эти годы поневоле посвятил борьбе с этой обстановкой. Он достиг больших успехов. При Борисе  во всех проявлениях московской политической жизни, во всех сношениях с окружавшими Москву государствами чувствовался подъем правительственной энергии и сознания своих сил и возможностей. Далее, Борис, продолжая противокняжескую тенденцию Грозного, совершенно изменил способы ее применения. Он прекратил террор и крепко сросшийся с ним циничный разврат «двора». Московский дворец стал мирным и нравственным; правительственные приемы стали мягкими и технически умелыми. Страна испытала действительное облегчение. Благодаря такой перемене, положение Москвы заметно улучшалось, население успокаивалось, даже прибывало, торговля и всякая иная хозяйственная деятельность оживлялась и росла. А вследствие этого, возможно, стало и некоторое смягчение податного и служебного бремени, налагаемого правительством на население. Борис постоянно указывал на то, что за время его власти тяготы были облегчены, льготы были восстановлены, бедным и слабым дана защита и всякая помощь. Он укрепил свое положение у власти не только интригою и фавором, а также и тем, что сумел стать популярным, показав свою доброту и административное искусство правителя.

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

 

8. Список используемой литературы

1.     Платонов  С. Ф., Смутное время. – Спб.: «Лань»,2001. – 210с.

2.     Мунчаев Ш. М., Устинов В. М. История России: Учебник для вузов.

М.:НОРМА – ИНФРА, 2000

3.     Скрынников Р.П., Борис Годунов. – М.,1992

4.     Энциклопедия российской монархии – М.: Эскмо,2002. – 512с

5.    Платонов С. Ф., Борис Годунов. – Спб.: «Лань»,2001. – 250 с.