Индустриализация и коллективизация в СССР

Вторым звеном в  политической системе советской  власти оставалась ВЧК, переименованная  в 1922 г. в ГПУ (после образования  СССР- Объединенное государственное политическое управление - ОГПУ при СНК СССР). В полномочия ГПУ не входили судебно-следственные функции, ее задачи были ограничены областью «политической охраны» и охраны границ государства. Согласно декрету «Об упразднении Всероссийской чрезвычайной комиссии и правилах производства обысков, выемок и арестов», любой человек, арестованный ГПУ, либо через два месяца должен быть освобожден, либо дело его передается в суд. Свыше двух месяцев без передачи в суд можно было держать под арестом только по особому разрешению Президиума ВЦИК. Однако уже вскоре Политбюро постановило расширить права ГПУ. 16 октября ВЦИК предоставил ГПУ право «внесудебной расправы вплоть до расстрела в отношении лиц, взятых с поличным на месте преступления при бандитских налетах и вооруженных ограблениях». Тем самым ВЦИК отступил от принципа осуждения только через суд, положенный в основу реорганизации ВЧК. Руководителем ГПУ оставался Ф. Э. Дзержинский. Имеются свидетельства, что осенью 1923 г. он однажды сказал: «Святые или негодяи могут служить в ГПУ, но святые теперь уходят от меня, и я остаюсь с негодяями». Восприняв от ВЧК ее кадры и карательные методы, ГПУ в дальнейшем стало послушным бесконтрольным орудием сталинских массовых расправ с неугодными. Страх населения, насаждавшийся ГПУ и его местными органами, оставался постоянным подспорьем политического режима. 

давлением объективных  экономических требований, связанных  с расширением товарно-рыночных отношений, правительству пришлось пойти на некоторое ослабление запретов «свободы печати». С осени 1921 г. стали  появляться частные издательства, выходить журналы критически настроенной  по отношению к советской власти интеллигенции: «Экономист», «Новая жизнь» и другие. В них критиковалась  официальная идеология и хозяйственная  практика. Беспартийная интеллигенция  переживала эйфорию ожидания подлинной  либерализации и даже коренного  изменения политического режима. Все это воспринималось партийными вождями как идеологическая подготовка контрреволюционного переворота. Ленин в статье «О значении воинствующего материализма» назвал журнал «Экономист» «органом современных крепостников, прикрывающихся, конечно, манией научности, демократизма и т. д.» В июне 1922 г. многие журналы, в том числе «Экономист», были закрыты. Все это соответствовало установке большевиков: партия руководит не только экономикой и политикой, но и идеологией, культурой. Не подчиняющихся ее руководству и указаниям не должно быть.

июня 1922 г. Совнарком  решил учредить специальный комитет  по делам печати. Было создано Главное  управление по делам литературы и  издательств (Главлит), которое вело «предварительный просмотр всех предназначаемых  для печатания и распространения  литературных произведений, периодических  и непериодических изданий, карт и т. п.», давало разрешение на издание  печатных произведений, составляло списки запрещенных книг, вырабатывало «постановления касательно типографий, библиотек, книжной торговли». Вскоре последовали первые списки запрещенных книг, а при Главлите был создан Комитет по контролю за репертуаром, без разрешения которого произведения не могли быть допущены к постановке.

Непоследовательность  была характерной чертой партийно-государственной  политики в отношении интеллигенции. Ленин неоднократно подчеркивал, что  без специалистов, интеллигенции  не поднять хозяйство, культуру, не будет успехов в «строительстве социализма». Вместе с тем в полном противоречии с призывами беречь специалистов, независимо от их идейных  взглядов, Ленин ратовал за применение суровых мер к «чуждым коммунизму»  специалистам. Еще весной 1922 г. началась подготовка высылки из страны «инакомыслящих»  ученых, представителей интеллигенции. В письме, направленном в ГПУ 17 июля 1922 г., Лениным даны такие указания:

«Комиссия под надзором Манцева, Мессинга и др. должна представить списки и надо бы несколько сот подобных господ выслать за границу безжалостно. Очистить Россию надолго... Озеров, как и все сотрудники «Экономиста», - враги самые беспощадные. Всех их - вон из России.

Делать это надо не сразу. К концу процесса эсеров, не позже. Арестовать несколько сот  и без объявления мотивов - выезжайте, господа!»

августа ВЦИК принял декрет «Об административной высылке  лиц, признаваемых социально опасными». При НКВД была создана особая комиссия, получившая право без суда высылать и заключать в лагеря принудительных работ подобных лиц.

1922 г. ГПУ обвинило 47 арестованных ранее руководителей  эсеровской партии в контрреволюционной  деятельности. Состоялся первый  крупный политический процесс  при советской власти. Трибунал  ВЦИК приговорил 12 обвиняемых к  смертной казни, остальных - к  различным срокам тюремного заключения. Осенью 1922 г. из России было  выслано 160 ученых и деятелей  культуры, не разделявших большевистскую  доктрину («философский пароход»).

В 1922 г. под предлогом  сбора средств для борьбы с голодом была конфискована значительная часть церковных ценностей. Усиливалась антирелигиозная пропаганда, разрушались храмы и соборы. Начались преследования священников. Патриарх Тихон, избранный в ноябре 1917 г. Поместным Собором, был заключен под домашний арест. Для подрыва внутрицерковного единства правительство оказывало материальную и моральную поддержку «обновленческим» течениям, призывавшим мирян повиноваться власти. После смерти Тихона в 1925 г. правительство воспрепятствовало избранию нового патриарха. Местоблюститель патриаршего престола, митрополит Петр был арестован. Его преемник, митрополит Сергий и 8 архиереев в 1927 г. подписали Декларацию, в которой обязывали священников, не признававших новую власть, отойти от церковных дел.

все же нэп обеспечил  какую-то стабилизацию и восстановление хозяйства. Однако вскоре после его  введения первые успехи сменились новыми трудностями. Их возникновение объяснялось  тремя причинами: дисбалансом промышленности и сельского хозяйства; целенаправленно  классовой ориентацией внутренней политики правительства; усилением  противоречий между многообразием  социальных интересов разных слоев  общества и авторитаризмом большевистского  руководства.

Необходимость обеспечения  независимости и обороноспособности страны требовала дальнейшего развития экономики, в первую очередь, тяжелой  промышленности. Приоритет промышленности над сельским хозяйством выливался  в перекачивание средств из деревни  в город путем ценовой и  налоговой политики. На промышленные товары сбытовые цены искусственно завышались, закупочные цены на сырье и продукты занижались («ножницы» цен). Сложность  налаживания нормального товарообмена между городом и деревней порождало  также неудовлетворительное качество промышленной продукции. Осенью 1923 г. разразился «кризис сбыта», затоваривание дорогими и плохими промтоварами, которые  население отказывалось покупать. В 1924 г. к нему добавился «кризис  цен», когда крестьяне, собравшие  хороший урожай, отказались отдавать хлеб государству по твердым ценам, решив продать его на рынке. Попытки  заставить крестьян сдавать хлеб по продналогу вызвали массовые восстания (в Амурской области, Грузии и других районах). В середине 20-х годов  упал объем государственных закупок  хлеба и сырья. Это снизило  возможность экспорта сельскохозяйственных продуктов и, следовательно, уменьшило  валютные поступления, необходимые  для покупки промышленного оборудования за границей.

В стране царил нэп, судорожные попытки правительственных  учреждений справиться с накатывающими  друг за другом кризисами - продовольственным, финансовым, топливным, транспортным, сырьевым, основного и оборотного капитала и т. д. - только усугубляли ситуацию. Выход виделся в решительных и научно обоснованных методах. Начали создаваться институты, различные экономические лаборатории, группы, в которые привлекалась старая профессура, а также молодые пролетарские кадры.

С нэпом связана  значительная часть научной деятельности Н. Д. Кондратьева, назначенного в начале 1923 г. заведующим Конъюнктурного института. Начало нэпа ознаменовалось тяжелейшей разрухой. От голода погибло 5,2 млн. человек. Засуха в Поволжье не первопричина голода. Это всего лишь обстоятельство, усугубившее печальную действительность. Голод был до засухи и не прекратился с получением урожаев, ранее в России невиданных. В 1921 г. сельскохозяйственная товарная продукция оценивалась в 1740 млн. довоенных, «золотых» рублей, промышленная - в 1710 млн., а излишки хлеба на продажу - в 550 млн. рублей. Примерно ту же сумму «город» мог выделить «деревне» на обмен ширпотреба. По всем «цивилизованным» экономическим законам обмен должен был состояться. Однако он не состоялся. Город затоварился невостребованным «деревенским» товаром: косами, серпами, хомутами и т. д. Деревня же гноила хлеб, испытывая товарный голод на те самые промизделия, что скопились на городских складах, но в товарный обмен не вступала. А в целом и город, и деревня пухли от голода и ходили в обносках. Причина этого состоит в том, что цены в России и ранее складывались не на основе спроса - предложения, а регулировались государством. Либерализация цен в начале нэпа тут же создала «ножницы» цен в торговле. Как их преодолеть? Этот коренной вопрос российской экономики стоял во главе угла всех научных поисков Кондратьева.

В 1922 г. у Кондратьева  появилась наконец возможность опубликовать свое первое комплексное исследование национального рынка - «Рынок хлебов и его регулирование во время войны и революции». Скрупулезно исследуя причины, выдвигавшиеся в экономической литературе того времени для объяснения «феномена» российского национального рынка, и соглашаясь с объяснениями роста цен (изменение посевных площадей, урожайности; изменение товарности хлебов вследствие перераспределения посевных площадей и сборов хлебов между владельческими и крестьянскими хозяйствами; нарушение сложившегося народнохозяйственного баланса производства и потребления хлебов; недостаток товарных хлебов как таковых: неразвитость транспорта и изменение направления движения товарных потоков и т. д.), Кондратьев выдвигает в качестве главной причины беспрецедентного роста этих цен «разрушение единства национального рынка», вследствие чего набрала обороты «повышенная спекулятивная игра на разницу во времени и пространстве». На начальном этапе развала целостности национального рынка, как пишет Кондратьев, разрушительную роль сыграл банковско - биржевой спекулятивный ажиотаж, который сломал систему государственных финансов, лишив тем самым государство возможности регулировать рынок посредством «косвенных» рычагов, т. н. налоговыми, кредитными и другими ценообразующими факторами. Начались судорожные поиски методов непосредственного, то есть командно-административного воздействия на товарный обмен, поиски методов «собирания» национального рынка.

Рассматривая соотношение  твердых и вольных цен за весь исследуемый период (1914 - 1919 гг.), Кондратьев констатирует их нарастающее резкое расхождение, делает вывод, что «политика  твердых цен была бессильна овладеть движением цен, устранить вольные  нелегальные цены, дуализм цен  вольных и нелегальных». Не следует  из этой цитаты делать вывод, что Кондратьев был сторонником вольных цен  и нерегулируемой рыночной экономики. Здесь он констатирует, что идея замены «стихийных факторов хозяйственной  жизни рациональными неизмеримо труднее при ее осуществлении, чем при ее теоретическом и идеологическом конструировании». Этому выводу Кондратьев остался верен и в условиях, когда власть начала «подталкивать» процессы формирования планово-централизованной экономики. И то, что профессор Кондратьев всегда отдавал предпочтение органичным формам хозяйственной жизни перед теоретически сконструированными, вызовет в конечном итоге недовольство власти. Уже в начале 20-х годов она расценит такую позицию как «профессорскую импотентность», а в конце 20-х - как «вредительство». Кондратьев же закончит свой «Рынок хлебов...» выводом о том, что перед Россией объективно назрела потребность в обобщении накопленного опыта государственного регулирования и выработки на его основе материального плана организации снабжения всей страны как «рационализированной формы хлеботоварного движения от района и стадии заготовок до района потребления и до стадии начала распределения продуктов между потребителями».

Cпустя полгода после того, как будут напечатаны эти строки, в «нэповской» России будут введены порайонные, централизованно-рассчитанные нормы заготовок продовольственных, сырьевых продуктов и технических культур, а также соответствующие им (по стоимости) нормы завоза промышленных изделий в районы заготовок. Но спустя еще полгода нэп «регульнет» (по выражению Троцкого) советскую власть и ее плановые установки. Над «нормами» придется «конструировать» еще что-то, чтобы добиться результата, удовлетворяющего большинство населения.

Тенденция развития планово-рыночной экономики «нэповского  типа» Кондратьевым была подмечена  еще до введения самого нэпа. С его  же началом Кондратьева волновала  уже другая проблема. На основе проведенных  исследований он убежден, что падение  хлебных цен, стабильно наблюдаемое  в России с 80-х гг. прошлого столетия, будет продолжаться, и в условиях нэпа «мы обречены еще на длительный период низких хлебных цен». Проблема хлебных цен действительно стала  одной из ключевых проблем нэпа. Всякие попытки их регулирования  завершались неудачами. Нормированное  регулирование товарооборота, его  планирование на продолжительный срок в условиях колебаний «крестьянских  цен» сводило на нет все усилия планирующих органов. Что именно в проблеме цен заключается судьба «рыночно-нэпмановской смычки» города с деревней, власть осознала в полной мере только в 1927 г., когда эта «смычка» уже «приказала долго жить». Кондратьевым же вопрос о ценах был вынесен на правительственный уровень еще в феврале 1923 г. Тогда им впервые был прочитан на Президиуме Госплана подробный доклад «О ценах на хлеб в связи с относительным падением их». В докладе отмечалось, что «низкие цены на хлеб оказывают неблагоприятное влияние их на промышленность, где они, сжимая рынок, создают угрозу понижения продукции, а также зарплаты. Далее, они угрожают и государственным финансам, ибо понижают платежеспособность населения и сжимают оборот промышленности и сельского хозяйства».

Правильность кондратьевской теории (депрессия мирового сельского хозяйства конца 20-х гг.) была подтверждена процессами в экономике России конца 20-х гг. Предчувствие «великого перелома» стало ощущаться в обществе в относительно благополучный период нэпа - в 1925-1926 гг. Всеобщее недовольство охватило страну. Председатель ВСНХ Ф. Э. Дзержинский в письме к Председателю ЦИК - РКИ В. В. Куйбышеву просьбу о своей отставке обосновал кратко: «Полное бессилие». Из этого письма ясно было одно - правительство, хозяйственные органы вновь потеряли контроль над текущими событиями. Если не найдем «единую линию» и «потерянный темп», заключал Дзержинский, «страна найдет своего диктатора».