Церковный раскол в 17 веке

Выбор царя пал на Никона, и этот выбор поддержал царский духовник Стефан Вонифатьев. Казанский митрополит Корнилий и находившиеся в столице ревнители благочестия, не посвященные в планы царя, подали челобитную с предложением избрать в патриархи Стефана Вонифатьева, наиболее влиятельного и авторитетного члена кружка. Реакции царя на челобитную не последовало, а Стефан уклонился от предложения и настойчиво рекомендовал своим единомышленникам кандидатуру Никона. Последний тоже был членом кружка. Поэтому ревнители благочестия в новой челобитной царю высказались за избрание в патриархи Никона, бывшего тогда новгородским митрополитом.

Никон (до пострижения  в монахи — Никита Минов) обладал  всеми нужными царю Алексею качествами. Он родился в 1605 г. в Нижегородском уезде в семье крестьянина. Богато одаренный от природы энергией, умом, прекрасной памятью и восприимчивостью, Никон рано, с помощью сельского священника, овладел грамотой, профессиональными знаниями служителя церкви и уже в 20 лет стал священником в своем селе. В 1635 г. он постригся в монахи в Соловецком монастыре и был назначен в 1643 г. игуменом Кожеозерского монастыря. В 1646 г. Никон по делам монастыря оказался в Москве, где и встретился с царем Алексеем. Он произвел самое благоприятное впечатление на царя и потому получил место архимандрита влиятельного столичного Новоспасского монастыря. Новоиспеченный архимандрит сблизился со Стефаном Вонифатьевым и другими столичными ревнителями благочестия, вошел в их кружок, неоднократно беседовал о вере и обрядах с иерусалимским патриархом Паисием (когда тот находился в Москве) и стал активным церковным деятелем. Перед царем он выступал чаще всего в качестве ходатая за бедных, обездоленных или невинно осужденных, и завоевал его расположение и доверие. Став в 1648 г. по рекомендации царя новгородским митрополитом, Никон проявил себя как решительный и энергичный владыка, и ревностный поборник благочестия. Царю Алексею Михайловичу импонировало и то, что Никон отошел от точки зрения провинциальных ревнителей благочестия на церковную реформу и стал сторонником плана преобразования церковной жизни России по греческому образцу.

Никон считал себя единственным реальным кандидатом в патриархи. Суть его далеко идущих планов сводилась  к тому, чтобы ликвидировать зависимость церковной власти от светской, поставить ее в церковных делах выше царской власти и самому, став патриархом, занять, по меньшей мере, равное с царем положение в управлении Россией.

Решительный шаг последовал 25 июля 1652 г., когда церковный собор уже избрал Никона патриархом и царь одобрил результаты выборов. В этот день в кремлевском Успенском соборе для посвящения новоизбранного в патриархи собрались царь, члены царской фамилии, боярская дума и участники церковного собора. Никон появился лишь после посылки к нему ряда делегаций от царя. Никон объявил, что не может принять сан патриарха. Свое согласие он дал только после «моления» царя и присутствовавших в соборе представителей светской и церковной власти. Этим «молением» они, и, прежде всего царь Алексей Михайлович, обязались слушаться Никона во всем, что он будет «возвещать» им о «догматах божиих и о правилах», слушаться его «яко начальника в пастыря и отца краснейшаго». Этот акт существенно поднял престиж нового патриарха.

Светская власть приняла условия Никона потому, что считала эту меру полезной для проведения церковной реформы, а самого патриарха - надежным сторонником плана реформы. Более того, ради решения первоочередных внешнеполитических задач (воссоединение с Украиной, война с Речью Посполитой), чему должна была содействовать церковная реформа, светская власть пошла на новые уступки. Царь отказался от вмешательства в действия патриарха, затрагивавшие церковно-обрядовую сферу. Он допустил также участие Никона в решении всех интересовавших патриарха внутриполитических и внешнеполитических дел, признал Никона своим другом, и стал именовать его великим государем, то есть, как бы пожаловал ему титул, который из прежних патриархов имел только Филарет Романов. В итоге возник тесный союз светской и церковной властей в форме «премудрой двоицы», то есть царя и патриарха.

Патриарх Никон вскоре после своего избрания стал самовластным владыкой русской церкви. Он начал  с устранения вмешательства в церковные дела своих прежних единомышленников по кружку ревнителей благочестия. Никон даже велел не допускать к себе протопопов Ивана Неронова, Аввакума, Даниила и других. Их жалобы не поддержали ни царь, ни Стефан Вонифатьев, ни Ф. М. Ртищев, которые уклонялись от вмешательства в действия патриарха.

 Уже в конце 1652 г. некоторые из настоятелей  монастырей, чтобы угодить Никону, стали раболепно именовать его великим государем. Их примеру последовали архиереи. В 50-х годах XVII в. благодаря энергичной и решительной деятельности Никона был осуществлен комплекс мер, которые определили содержание и характер церковной реформы.

4.Реформы Никона.

Первым и важнейшим  делом патриаршества Никона было исправление богослужебных книг и церковной обрядности. Начало такому исправлению было положено еще при патриархе Иосифе, и тогда же обозначились те два правила, которыми потом Никон постоянно руководствовался, занимаясь этим делом.

Богослужебные книги исправлялись у нас при всех  патриархах, когда готовились к печати. Но правились  только по славянским "добрым переводам", или спискам. Также, как и "добрые" славянские списки, даже самые древние, не чужды были погрешностей и немало различались между собой в некоторых моментах, поэтому, совершенно естественно, что и в печатных книгах, появившихся при первых наших патриархах, повторились все эти погрешности и различия, доходящие иногда до противоречий. Под конец жизни патриарха Иосифа у нас, наконец, ясно осознана была мысль, что исправлять церковные книги по одним славянским спискам недостаточно, а нужно сверять также и с греческими текстами. И вот сам царь Алексей Михайлович обратился в Киев с просьбой прислать в Москву «ученых мужей», знавших греческий язык, чтобы они исправили по тексту семидесяти толковников славянскую Библию, которую тогда намеревались вновь напечатать. Эти ученые люди успели еще при жизни патриарха Иосифа исправить по греческому тексту одну, уже кончавшуюся печатанием, книгу "Шестоднев" и напечатали свои исправления в конце книги, чтобы всю ее не перепечатывать. Это была первая напечатанная в Москве церковная книга, исправленная не только по славянским спискам, но и по греческому тексту; и в этом выразился первый принцип, которого потом придерживался Никон - исправлять богослужебные книги одновременно по "добрым" славянским спискам и по греческому тексту.

В отправлении богослужения у нас с давнего времени  допускалось крайнее бесчиние, происходившее  от многоголосия и от хорового пения. Службы совершались сразу многими  голосами: один читал, другой в то же время пел, третий говорил ектении  или возгласы, а иногда читали разом двое или трое, и совершенно различное. А при хоровом пении слова растягивались до бессмыслия, с переменой ударений, заменой полугласных букв на гласные, прибавлением новых гласных. Против такого бесчиния восставали еще Стоглавый Собор и патриарх Гермоген, а теперь, при патриархе Иосифе, восстали даже некоторые из светских людей, таких как Федор Ртищев, и два самых авторитетных московских протоиерея: казанский - Неронов и благовещенский – Вонифатьев (царский духовник). К ним присоединились Новгородский митрополит Никон и сам царь. А патриарх Иосиф посоветовался с Цареградским патриархом Парфением и другими греческими иерархами и решил, что "подобает ли в службах по мирским церквам и по монастырям соблюдать единогласие". Иосиф с Собором своих русских архиереев в присутствии самого государя и его синклита постановил, чтобы по всем церквам пели чинно, безмятежно и единогласно и читали в один голос, тихо и неспешно. В этом выразился второй принцип, которого также постоянно придерживался Никон: во всех случаях недоразумений при исправлении церковной обрядности просить совета и решения Восточных первосвятителей).

Появились новые обстоятельства, которые вынудили не только не прекращать, а напротив, с еще 

большей энергией продолжать начатое дело исправления церковных книг и обрядов. При царе Алексее Михайловиче еще чаще, чем прежде, прибывали в Москву греческие иерархи и другие духовные лица для милостыни и иногда оставались у нас довольно долго. Присматриваясь с любопытством к нашей церковности, они не могли не замечать в нашей Церкви некоторые расхождения с чинами и обрядами Греческой Церкви и некоторые "новшества", каким особенно казалось им употребление двуперстия для крестного знамения. Это новшество, несмотря на решение Стоглавого Собора, слабо проникало в народ, который издревле от предков привык креститься тремя пальцами. Но при патриархе Иосифе, будучи внесено в некоторые учительные и богослужебные книги, стало распространяться, утверждаться и наиболее бросаться в глаза восточным единоверцам. Гостил так же в Москве Иерусалимский патриарх Паисий. Он тоже заметил новшества в русской церковности и с укором указывал на них царскому любимцу Никону и другим. Встревоженные царь и патриарх Иосиф, прощаясь с Паисием, отправили с ним на Восток своего старца Арсения Суханова, чтобы он изучил там церковные чины и обряды и доставил о них сведения. Арсений, возвратившись в Москву, привез с собой "Статейный список", в котором подробно изложил свой жаркий спор с греками о двуперстии для крестного знамения и о некоторых других церковных предметах, которыми русские отличались тогда от греков, а также привез достоверное, им самим обследованное известие, что на Афоне монахи всех греческих монастырей, собравшись на соборе признали двуперстие ересью, сожгли московские книги, в которых было напечатано о нем, как книги еретические, и хотели сжечь самого старца, у которого нашли те книги.

Все это должно было еще больше встревожить царя и церковные  власти в Москве и показать им, до чего могут довести те обрядовые разночтения, которые находили у нас греки и прямо называли новшествами. Вместе с Арсением прибыл в Москву Назаретский митрополит Гавриил, привезя с собой письма от Иерусалимского патриарха Паисия к царю и к патриарху Иосифу. И этот митрополит также высказал свои укоризны на наши церковные новшества. Что же оставалось делать нашему церковному правительству? Патриарх Иосиф был уже дряхл и слаб и скоро скончался. Но Никон, столь могущественный еще при патриархе Иосифе, а теперь сделавшийся его преемником, мог ли он быть спокоен и не отреагировать на порицания греков?

Тотчас по вступлении на патриаршую кафедру Никон, как  рассказывается в предисловии изданного  им Служебника, "упразднися от всех и вложися в труд, еже бы Святое Писание разсмотрити, и, входя в книгохранильницу, со многим трудом многи дни в разсмотрении положи". В «книгохранильнице» он нашел подлинную уложенную грамоту об учреждении патриаршества в России, подписанную патриархами Иеремией Цареградским и Иовом Московским и многими другими святителями, русскими и греческими; нашел также подлинную грамоту, или книгу, об утверждении патриаршества в России, подписанную и присланную в 1593 г. всеми Восточными патриархами со множеством греческих епископов. В последней грамоте он прочел, что Московский патриарх есть брат всех прочих православных патриархов, единочинен им и сопрестолен, а потому должен быть согласен с ними во всем. Наиболее же привлекли к себе внимание Никона следующие слова: "Так как православная Церковь получила совершенство не только в догматах боговедения и благочестия, но и в священно-церковном уставе, то справедливость требует, чтобы и мы потребляли всякую новину в ограде Церкви, зная, что новины всегда бывают причиною церковного смятения и разделения, и чтобы следовали мы уставам св. отцов, и чему научились от них, то хранили неповрежденным, без всякого приложения или отъятия". Прочитав всю эту грамоту, Никон “впал в великий страх”, не допущено ли в России какого-либо отступления от православного греческого закона, и начал прежде всего рассматривать Символ веры. Он прочел Символ веры, начертанный греческими буквами на саккосе, который за 250 лет перед тем, был принесен в Москву митрополитом Фотием и сравнил с этим Символом славянский, как он изложен был в новых московских печатных книгах. Таким образом, он убедился, что в славянском Символе есть разногласия с древним греческим. Затем точно так же рассмотрел святую литургию, т. е. Служебник, и нашел, что одно в нем прибавлено, другое отнято или изменено, а после Служебника нашел и в других книгах многие несходства. После этого, стремясь быть во всем согласным с Восточными патриархами и истреблять всякие нововведения,

которые могут вести к разногласиям в Церкви, смутам и разделению, и  убедившись лично, что такие нововведения у нас действительно есть в печатных церковных книгах и даже в самом

Символе веры, Никон решился  приступить к исправлению наших  богослужебных книг и церковных  обрядов.

Первая попытка в  этом роде была сделана Никоном спустя около семи месяцев после вступления его на патриаршую кафедру и касалась только двух новшеств. Но при первой же попытке обнаружились и ярые противники Никона и начатого им дела. Перед наступлением Великого поста в 1653 г. Никон разослал по всем московским церквям следующую "Память": "По преданию св. апостол и св. отец не подобает в церкви метания творити на колену, но в пояс бы вам творити поклоны; еще и тремя персты бы есте крестились". В таком сжатом виде передает "Память" протопоп Аввакум, но относительно поклонов передает неясно и неточно, конечно, не без намерения. Никон, как считает митрополит Макарий (см. его соч. «История русской церкви»), указывал вовсе не то, чтобы православные не клали вообще земных поклонов в церкви, а лишь на то, чтобы в святую Четыредесятницу при чтении известной молитвы святого Ефрема Сирина православные не клали одних земных многочисленных (около 17) поклонов, как делалось у нас тогда, а клали поклоны поясные, только кроме четырех земных. "Память" эта прислана была и в Казанский собор протопопу Ивану Неронову. Неронов тотчас пригласил к себе протопопа Аввакума, который проживал у него, и других своих близких. "Мы же, - рассказывает Аввакум, - задумалися, сошедшеся между собою; видим, яко зима хощет быти: сердце озябло и ноги задрожали. Неронов мне приказал идти в церковь (т. е. Казанский собор), а сам един скрылся в Чудове, седмицу в палатке молился. И там ему от образа глас бысть во время молитвы: "Время приспе страдания, подобает вам неослабно страдати". Он же, плача, сказал Коломенскому епископу Павлу… потом Даниилу, костромскому протопопу, таже сказал и всей братии. Мы же с Даниилом, написав из книг выписки о сложении перст и о поклонех, и подали государю, много писано было. "Он же не вем, где скрыл их, мнится, Никону отдал". Вот кто явились противниками Никона и как они начали борьбу с ним! Что ж подвигло их на эту роковую борьбу? Неужели одна привязанность к тем двум обрядам, или обычаям, которые хотел изменить Никон? Протопопы казанский Неронов и благовещенский Вонифатьев были при патриархе Иосифе самыми авторитетными людьми в московском духовенстве, сильными перед патриархом и царем, и под их покровительство стекались и другие, преимущественно иногородние, протопопы, каковы были: Аввакум юрьевский, Даниил костромской, Логгин муромский, составлявшие вокруг них "братию". В числе своих близких друзей временщики-протопопы считали и Никона, нового царского любимца, пока он был архимандритом и даже Новгородским митрополитом. Но когда патриарх Иосиф скончался, эти мнимые друзья Никона, воспользовавшись его отсутствием в Москве, строили козни, чтобы не допустить его до патриаршества. Никон по возвращении в Москву узнал о кознях и как только сделался патриархом, то не стал, по выражению протопопа Аввакума в его автобиографии, «пускать к себе бывших друзей своих и в крестовую». Такого унижения и оскорбления Неронов со своими приближенными не в силах были перенести и ждали только случая отомстить Никону. Случай, как им казалось, представился. Никон разослал "Память" духовенству - они написали на нее опровержение из книг, выставляя ее еретической, и подали свою рукопись государю, рассчитывая уязвить Никона и навредить ему. Но ошиблись в расчете: Никон остался в полной силе, но только еще больше разозлился на своих бывших друзей. И началась борьба преимущественно из личных побуждений, которая уже в самом начале приняла с обеих сторон самый резкий характер. Но стоит заметить, что Никон в этот раз как бы не обратил внимания на поступок своих врагов, не потребовал их на суд за оказанное сопротивление архипастырскому распоряжению и вовсе их не преследовал.