Сулла. Диктатура

Как бы для того чтобы завершить эти меры, Сулла  обратился к особо торжественной церемонии: расширение помериума. Священные тексты говорили, что только тот имел право расширить эту линию, кто расширил римские территории, отвоевав их у врагов. Из того, что нам известно, какими бы славными ни были кампании Суллы, следствием их не стали аннексии новых территорий (хотя и Цизальпинская Галлия должна была быть организована в провинцию именно в этом году). Если же диктатор прибегает к организации новых границ вокруг политического и религиозного центра Рима, он делает это с другим смыслом, и нужно его инициативу поставить в зависимость от увеличения числа сенаторов и магистратов. Сулла создавал новый Рим, расширенный завоеваниями, осуществленными во время предыдущего века, которые нужно было закрепить, а также Рим, обогащенный почти всеми народностями Италии, чью интеграцию завершил он, используя цензорскую власть, присущую его исключительной магистратуре.

Со всем этим римляне были полностью согласны, возымев надежду на жизнь в  безопасности от гражданских войн. И чтобы засвидетельствовать их признательность тому, кто был такой большой надеждой, сенаторы проголосовали за возведение золотой конной статуи Суллы в Форуме перед рострами со следующей надписью: "Луцию Корнелию Сулле Феликсу, Диктатору". Эта совершенно исключительная в Риме честь сопровождалась сенатским решением официального признания cognomen "Феликс". Что касается статуи, она исчезла; однако есть представление, какой она могла быть, благодаря монете Авла Манилия, на обороте которой она изображена: Сулла на коне в военной одежде и с пальмовым венком держит повод в левой руке и приветствует правой.

Однако даже если своей славой, качеством диктатора  и природой миссии, которая ему  была доверена, Сулла занимал в  этом году первое место на политической сцене, римлянам было предложено еще три спектакля триумфа, которые по-своему также отмечали жизнеспособность и силу города, и они были не правы, потеряв веру в него. Триумф Гая Валерия Флакка над галлами и триумф Луция Лициния Мурены над Митридатом (военные операции были возобновлены сразу же после отъезда Суллы, по инициативе, без сомнения, Мурены) имели второстепенное значение, принимая во внимание скромность этих празднуемых побед. Но речь шла об очень важных церемониях, потому что они позволяли возобновить славную традицию Рима-завоевателя, такую, какой ее знали в предыдущие века.

Зато для триумфа  Помпея над Африкой все было по-другому, и кортеж вызывал удивление, усиленное  тем, что речь шла об очень молодом  человеке, и празднуемые победы над  какими-то варварскими племенами плохо скрывали слишком грубую правду: для молодого человека принимались в расчет многочисленные победы, одержанные им во время гражданской войны, начиная, конечно, с успехов над войсками Домиция Агенобарба именно в Африке.

Если верить Плутарху, в конце операций, когда он возвращался в Утику, Помпей получил письмо от Суллы, предписывающее ему освобождение от командования армией, за исключением одного легиона, с которым он должен был ждать на месте прибытия магистрата, назначенного управляющим провинцией. За растерянностью последовала ярость друзей Помпея и его войск, побудивших своего полководца поступить по-другому. И по возвращении последнего в Италию, узнав, что все предстали перед молодым полководцем, чтобы приветствовать его, Сулла перещеголял других и дал ему прозвище "Магнус" (Великий), которое он на деле сохранил.

Форма представления  событий была придумана через  много лет — тогда же, когда  пропаганда против мертвого Суллы стала  особенно острой и было хорошим тоном  говорить, что известно, как он умел не уступать. Действительность несколько другая: Сулла решил ввести молодого Помпея в свою семью. После того как последний разошелся со своей женой Антистией (дочь того Антистия, который был убит Дамасиппом в предыдущем году) и женился на Эмилии, дочери Метеллы от предыдущего брака (с Марком Эмилием Скавром), которая должна была развестись со своим мужем Манием Ацилием Глабрионом, хотя была беременна от него. Эти матримониальные комбинации, на которые молодой Помпей согласился с жаром (как не желать войти в семью самого могущественного и самого богатого римлянина своего времени?!) закончились довольно плохо: мать Антистии покончила с собой, узнав о бесчестье, постигшем ее дочь; что касается Эмилии, она умерла при рождении ребенка, зачатого с Глабрионом. Однако союз был заключен, и он позволил молодому человеку достичь того, чего, вероятно, никто другой не достиг бы — триумфа, хотя он не имел еще возраста, чтобы претендовать на магистратуру. Сулла, желавший союза с Помпеями, чей отпрыск был самой верной его опорой во время италийской кампании и, конечно же, восхищавшийся храбростью и умением полководца, не мог отказать юноше в триумфе, какое бы неудовольствие это ни вызывало: в конечном итоге, это было единственным отличием, оказавшимся одновременно на высоте его качеств генерала, выполнимым без нарушения предписаний уложений, которые он заставил утвердить народом. Кроме того, поскольку у него было задание от сената навести порядок в африканских делах, почему бы ему не дать за него вознаграждение? В то же время это был способ положить конец гордому требованию части славы гражданской войны, которое Помпей и его друзья не сдержались сформулировать публично в тот момент, когда хотелось заставить их об этом забыть. Сулла уступил и позволил Помпею попросить у сената разрешения на триумф Африканской кампании.

Таким образом, 12 марта Гней Помпей Магнус въехал на квадриге через Карментальские ворота в священное пространство Рима, облаченный в атрибуты Юпитера. Он надумал ввести в кортеж новшество, заключавшееся в том, что его колесницу тащили четыре слона, которых он привез из экспедиции; но, вероятно, опыт показал, что это было невозможно: попытайтесь заставить пройти через триумфальные ворота двух слонов в ряд, а тем более четырех! И пришлось делать, как все.

Среди этих празднеств продолжались работы по восстановлению: окруженный юрисконсультами (выходцами  из "школы" Квинта Муция Сцеволы), обеспечивавшими редакцию текстов, Сулла давал общие указания. Был  полностью реформирован сам юридический  аппарат; и участие в жюри, принадлежавшее, начиная с Гракхов, рангу всадников, стало теперь компетенцией только сенаторов. Однако этот вопрос юридической власти был основным, потому что в конечном итоге речь шла о способности контролировать посредством различных процедур, начатых против них, условия выбора администрации магистратов. Она же была в центре политических дебатов сорок последних лет, и история этого периода в самом деле испещрена предложениями или законами, то оставляющими юрисдикцию в распоряжении сенаторов (как закон трибуна плебса 91 года Марка Ливия Друза), то ищущими равновесия в разделении (как этого желал консул 106 года Марк Ацилий Глабрион). Возвращаясь к полному контролю сенатом юридических процедур, Сулла давал удовлетворение старой аристократии, которая не допускала, чтобы ее представители вынуждены были отчитываться перед представителями всадников; но в то же время он успокоил всадников, потому что позволил 300 из них войти в сенат; это был проект, который сформулировал Ливий Друз.

Во всяком случае, юридическая реформа сопровождалась созданием настоящих постоянных трибуналов, предназначенных для расследования определенных преступлений. В политическом плане самым важным преступлением было взяточничество; к этому преступлению относились все случаи вымогательства и растрат в управлении казенными доходами, и именно ему были подвержены магистраты-губернаторы провинций. Закон Корнелия устанавливал очень суровые наказания, потому что личность, признанная виновной, приговаривалась к штрафу, превышавшему в два с половиной раза сумму, в которой его обвиняли, и к наказанию лишением "воды и огня". В этом было нововведение в юридической практике, потому что изначально лишение "воды и огня" было только административной мерой, предназначенной убедиться, что индивид покинул территорию и этим признал свою виновность; становясь наказанием, она была равнозначна санкционированному изгнанию посредством лишения права жительства на италийской земле.

Как и следовало  ожидать, этот суд был довольно быстро собран, чтобы разрешить случай, который, казалось, больше относился к сведению счетов, нежели к правосудию: начиная с 79 года, Марк Эмилий Лепид, бывший марианец, формально присоединившийся к Сулле и ставший не последним в использовании последовавших за проскрипцией распродаж, оказался преследуем двумя молодыми людьми, которые не принадлежали к тому же обществу. Квинт Цецилий Метелл Целер и Квинт Цецилий Метелл Непос, двоюродный племянник Метеллы, являлись представителями той сенаторской аристократии, которая не простила Лепиду его прошлые привязанности и стремилась принудить его дать отчет в пропреторском управлении им Сицилией (которое, и правда, позволило ему содержать с экстравагантной роскошью свой римский дом). Но обвинение затянулось, потому что семейные сделки имели место благодаря Помпею, связанному с Лепидом, служившим под началом его отца во время Союзнической войны, и с обвинителем, чью сводную сестру Муцию он только что взял в жены; а также потому, что большинству сената казалось, что не подобало разжигать старые распри, имевшие место еще до гражданской войны: итак, обвинители отказались.

Другие постоянные суды, которые Сулла организовал  или реорганизовал, были менее заметными, однако это не означает, что все  они были менее политическими. Прежде всего речь идет о тех, которые были призваны признать обвинения в электоральных оскорблениях и коррупции. В отношении преступления за оскорбление величества (которое нам кажется до меньшей мере любопытным в республиканском режиме), в основном в сулланском законодательстве речь шла о преследовании злоупотреблений властью магистрата, поскольку они мешали институционному функционированию и задевали достоинство Города.

Малозначительным  было в годы, последовавшие за реорганизацией Суллы, жюри, призванное бороться с  электоральной коррупцией, не потому что законодательству удалось повысить нравственность политической жизни, но, очевидно, равновесие тенденций было достаточно стабильным, чтобы, много говоря об этом, никогда не доводить дело до процесса. Зато все изменилось при цензуре 70 года: многие сенаторы были вычеркнуты из сенаторских списков, и одним из лучших способов найти свое место не был ли тот, когда заставляют осудить выбранного в магистратуру и занять его место? Таким образом видно, что в последующие годы множатся процессы (они вызывают размах феномена), множатся и законы, призванные встать на пути коррупции, все более и более организующейся. Одним из последних стал закон, представленный Цицероном во время его консулата в 63 году, который добавлял к предусмотренному предыдущими законами наказанию (штраф и окончательное запрещение быть кандидатом в магистратуру) изгнание на десять лет. Но едва он заставил проголосовать за этот закон, как Цицерон был приглашен защищать Луция Луциния Мурену, сына легата Суллы в Азии, обвиненного в интриге своим незадачливым конкурентом, знаменитым юрисконсультом Сервием Сульпицием Руфом, которому в этом случае помогал молодой Катон. Оратор выкрутился и вытащил своего клиента из этого трудного дела с чрезвычайным блеском, и до сих пор смакуют пассажи, где он, автор знаменитых стихов: Cedant arma togae, concedat laurea laudi (лавр склоняется перед заслугой), празднует превосходство военного искусства над правоведением, или жестоко иронизирует над теми, кто, в отличие от всех разумных людей, стремится использовать в своем существовании наставления философии (стоицизма).

Три других курса  правосудия были учреждены Суллой для  преступлений, природа которых до него не казалась относящейся к этому  типу процедуры. Прежде всего речь идет о тех, к кому относились вообще уголовные дела, и более конкретно городского насилия, потому что статья специально рассматривала гангстеризм и давала разрешение на преследование "любого с намерением убить или своровать". Но был здесь также вопрос об убийстве (в частности отравлении) и отцеубийстве. Во всех случаях более новым было учреждение постоянного правосудия, чем кодификация наказаний, которые в некоторых случаях исходили из традиций. Таким образом, наказание за убийство отца, от которого Цицерону удалось спасти Секста Росция-сына, оставалось неизменным: избив осужденного, его голову оборачивали шкурой волка, на него надевали башмаки с толстыми деревянными подошвами, заворачивали в мешок из бычьей кожи или других животных и относили к Тибру, куда опускали на колеснице, запряженной двумя черными быками. Таким образом был казнен в 101 году некто Публий Маллеол, первый римлянин, осужденный за убийство своей матери, как говорят наши источники. В большинстве других случаев, относящихся к этому закону, то есть практика магии и отравления (даже в убийствах из-за любви), добровольные аборты, увечения (кастрация и, вероятно, также обрезание), поджог, — наказанием было лишение "воды и огня", так же, как и для сенатора (магистрата или судьи), который позволил бы приговорить невиновного, согласившись с ложными показаниями или подкупом.

Закон, учреждающий  жюри для рассмотрения ущербов, был  направлен под этим общим названием  на все нарушения домашнего спокойствия, то есть как надругательство над  жилищем и кража, так и посягательство на невинность несовершеннолетних и женщин. Также возможно, что эта юрисдикция оказывается клеветой. Во всех подобных преступлениях как только обвиняемый признавался виновным, он приговаривался к двум наказаниям: одно — направленное на возмещение убытка, другое — общественное.

Наконец, суд, занятый  делами ошибок, был обременен всеми  делами, касающимися завещаний ("сфабрикованных" или разглашенных до смерти завещателя), фальшивых монет, присвоения личности, звания, должности (вероятно, наиболее встречающиеся случаи), подкупа свидетелей или коррупции судей. И снова наказанием было лишение "воды и огня" за преступления, особенно распространенные в римском обществе последнего века Республики.

Нельзя не заметить решительного прогресса, который сулланская реформа стремилась внести в организацию процедуры и уголовного права: она уточняла и развивала компетенцию постоянных трибуналов, которые уже существовали (первый был создан в 149 году при столкновении с преступлениями взяточничества), учреждала новые, относящиеся к преступлениям общего права. Как следствие, это дало более точное разграничение правонарушения и преступления и четкое разделение между частными процессами (которые оставались в компетенции одного-единственного судьи) и уголовным процессом, который протекал перед жюри. И хотя он состоял из различных законов, все вместе представляло собой настоящий уголовный кодекс, единственный, который римляне когда-либо знали: Цезарь и Август только дополнят его.