Автор: Пользователь скрыл имя, 06 Ноября 2011 в 19:13, доклад
Многие поверили самозванцу, а иные пристали к нему из ненависти к Годуновым или за его хорошие поступки, а были и такие, которые наверно знали о его обмане, но держали его сторону из трусости или для выгоды. Поляков и казаков он щедро наградил, и они остались в Москве веселиться. Немцев, которые служили Годунову и хотели служить ему, он принял особенно ласково, сказал, что верит им более, чем русским, и после составил из них три отборные дружины по 100 человек в каждой и дал им большое жалованье. Романовых, их родственников и других, невинно наказанных при Годунове, самозванец возвратил из ссылки.
Царствование Лжедмитрия
История России. Глава
XXIV
Многие поверили
самозванцу, а иные пристали к нему
из ненависти к Годуновым или
за его хорошие поступки, а были
и такие, которые наверно знали
о его обмане, но держали его
сторону из трусости или для выгоды.
Поляков и казаков он щедро
наградил, и они остались в Москве
веселиться. Немцев, которые служили
Годунову и хотели служить ему, он
принял особенно ласково, сказал, что
верит им более, чем русским, и после
составил из них три отборные дружины
по 100 человек в каждой и дал им большое
жалованье. Романовых, их родственников
и других, невинно наказанных при Годунове,
самозванец возвратил из ссылки. Филарет
Никитич Романов получил сан митрополита
и опять увиделся с женою и сыном, которые
стали жить близ Костромы в монастыре
св. Ипатия.
Самозванец был
человек умный, занимался делами,
решал их так скоро и верно,
что бояре дивились, наказал многих
неправедных судей, заботился о
правосудии и сперва был очень милостив.
Народ был доволен этим, но не понравилось
ему, что при самом вступлении в Москву,
когдя святители встретили его с крестами
и пели молебен, литовские трубачи заглушили
пение трубами, а в церковь Успения вошли
за ним иноземцы и непочтительно там стояли.
Вместо Иова патриархом был выбран грек
Игнатий. Самозванцу иноземное более нравилось,
чем русское: он одевался по-польски, не
любил тогдашних русских обычаев: бани,
сна после обеда. Он был силен и любил показать
удаль, ездил на бешеных конях, сам убивал
медведей, стрелял из пушек так метко,
что все этому удивлялись, учил воинов,
делал с ними потешные сражения, сам бросался
в свалку и не сердился, если его толкали,
сшибали с ног, давили. Лжедмитрий страшно
расточал деньги, давал иноземным музыкантам
жалованья больше, чем получали первые
люди в государстве. Престол его был вылит
из чистого золота, обвешан алмазными
и жемчужными кистями; снизу его поддерживали
два серебряных льва, сверху покрывал
крест, на кресте четыре щита, над которыми
был золотой шар и орел, тоже золотой. Колесница
и сани его были окованы серебром, обиты
бархатом и соболями; седла, уздечки и
стремена были украшены золотом, изумрудами
и яхонтами. Стены своего нового дворца
он украсил шелковыми персидскими тканями;
цветные изразцовые печи были там с серебряными
решетками, замки у дверей с позолотой.
Но сперва русские переносили его пороки,
потому что его можно еще было считать
Дмитрием. Даже мать этого царевича признала
его своим сыном. Она жила в 500 верстах
от Москвы в монастыре. Самозванец тайно
послал ей сказать, что если она признает
его, то будет жить как царица, если же
не признает, то будет убита; она выбрала
первое, поехала в Москву; Лжедмитрий встретил
ее с большими почестями; они долго говорили
наедине в шатре близ дороги и, выйдя оттуда,
обнимали друг друга.
Однако нашелся
обличитель - князь Василий Иванович
Шуйский; он стал говорить, что Дмитрий
убит в Угличе, что царствует самозванец
и еретик, который сам отступил
от православия и хочет всех русских
обратить в латинскую веру. Басманов
донес об этом Лжедмитрию. Шуйского приговорили
к смертной казни, а братьев его к ссылке.
На лобном месте в Москве веб было приготовлено
к казни, народ плакал, потому что все любили
Шуйского. Он сказал: "Братья! Умираю
за правду, за веру христианскую и за вас",
и положил голову на плаху... Вдруг услышал
крик: "Стой". Посланец царский прискакал
с указом в руке и объявил помилование
Шуйскому. Его только сослали вместе с
братьями. Царица Марфа уговорила самозванца
простить Шуйского: она лучше всех знала,
что Шуйский говорит правду.
Самозванец послал
в Польшу за невестой, уплатил долги
ее отца, богато одарил ее. В ожидании
ее Лжедмитрий пировал со своими боярами,
разрешил жениться тем, кому запретил
Борис, и воротил Шуйского из Ссылки,
хоть ближние люди самозванца не советовали
ему этого делать, говорили, что
Шуйский не забудет ссылки и плахи.
В это время появился другой самозванец
на Волге: тамошние казаки товарища своего
Илью назвали сыном царя Федора Иоанновича.
У Федора Иоанновича было детей всего
только одна дочь Феодосия; но казаки рассказывали,
будто у него родился сын, царевич Петр,
и Борис подменил его девочкой. Нашлись
люди, которые поверили и этому самозванцу.
Лжедмитрий называл его племянником и
звал в Москву; он поехал туда, но в Свияжске
узнал о случившемся с Лжедмитрием.
Многие стали повторять
слова Шуйского, заметили, что самозванец
не ходит в Чудов монастырь, потому
что прежние товарищи могли там его узнать.
Наконец, и точно нашлись в Москве люди,
узнавшие в нем Григория Отрепьева, и рассказали
это. Приехали в Москву дядя, брат и мать
его и тоже сказали, кто он; за это дядю
он сослал, а мать и брата посадил в тюрьму.
Многих казнили, пытали, отравляли в ссылку,
но толки увеличивались более и более.
Самозванец неразумными поступками увеличивал
нелюбовь к себе. В потешном сражении недалеко
от Москвы русские ратники обороняли крепость,
а самозванец с немцами взял ее. Положено
было, чтобы бросать друг в друга снежными
комьями, но немцы бросали и камнями, переранили
русских, а самозванец не только не наказал
за это, но не сделал даже и выговора. Разные
бродяги, пришедшие в Москву в его войско,
делали всякие непристойности, притеснения
и бесчинства, а паны издевались над русскими
боярами. Стали говорить, что Лжедмитрий
отступник и хочет обратить русских в
католическую веру. Князь Василий Шуйский
умно воспользовался этим. Он явно льстил
и угождал самозванцу, а сам составил заговор,
в котором участвовали многие тысячи людей
из всех сословий. Между тем Марина приехала
в Москву. Множество поляков ее провожали.
Казанский митрополит Гер-моген сказал
Лжедмитрию, что прежде свадьбы она должна
сделаться православною, но самозванец
сослал этого святителя и не только женился
на Марине без обращения ее в православие,
но еще короновал ее венцом Мономаха.
Шуйский ночью созвал
к себе главных заговорщиков, сказал,
что одни из них были обмануты, думая,
что самозванец сын Иоанна, а другие
полагали, что он будет хорошим
государем; вышло, что он обманщик, что
поляки будто завоевали Москву, так
в ней бесчинствуют, а сам он
ругается над русскими обычаями и
даже над верой. Потом Шуйский спросил,
чего хотят русские: оставаться ли спокойно
смотреть, как самозванец ведет латинскую
веру и предаст Россию иноземцам, или спасти
веру и отечество? Все единодушно положили
извести самозванца. С этих пор открыто
говорили на площадях, что он поганый самозванец.
Поляки и приверженцы его донесли ему
об этом, но он не обратил на то внимания,
даже не увеличил стражи у своего дворца
и сказал: "Я держу в руке Москву и государство:
никто не двинется без моей воли!"
Весной 16 мая в
четвертом часу пополуночи вдруг
по всей Москве загремел набат. Тысячи
воинов и вооруженного народа пошли
к Кремлю. Близ лобного места бояре
в полном вооружении уже сидели на
конях. Князь Василий Шуйский
с распятием в одной руке, с
мечом в другой первый въехал в
Кремль; все следовали за ним. Толпа
бросилась во дворец. Самозванец еще
спал. Басманов тоже почивал во дворце.
Немцев-телохранителей там было всего
50 человек. Они несколько времени оборонялись.
Басманов выбежал к боярам и стал их уговаривать,
но Татищев ударил его мечом в сердце.
Самозванец сперва хотел защищаться, грозил
народу, но потом бросил меч, бегал из комнаты
в комнату, рвал на себе волосы и наконец
выбросился в окно, вывихнул ногу, разбил
грудь, голову и лежал в крови. Там его
увидели стрельцы, которые стояли тут
на страже и не участвовали в заговоре;
они его взяли, положили на фундамент разрушенного
дворца, где жил Годунов, и стали отливать
водой; он пришел в чувство, упрашивал
защитить его, обещал им богатство и чины.
Народ сбежался туда, хотел схватить, но
стрельцы сказали, что не выдадут его,
пока царица Марфа не скажет, что он не
сын ее. Бояре вызвали ее из кельи; она
сказала народу, что Дмитрий на руках ее
скончался в Угличе, что она солгала из
страха, а потом раскаялась и многим говорила
правду. То же сказали и родственники ее
Нагие. Марфа показала народу изображение
младенца Дмитрия: оно совсем не походило
на самозванца. Тогда стрельцы выдали
его, и бояре стали его допрашивать, кто
он? Он сперва ответил: "Вы знаете: я
Дмитрий", и сослался на царицу Марфу;
но князь Голицын отвечал ему, что царица
от него отреклась. Тогда он сказал: "Несите
меня на лобное место: там скажу правду
всем людям!" Народ ломился в двери дворца
и спрашивал: "Винится ли злодей?"
Бояре отвечали: "Винится!" Тогда
двое дворян выстрелили и убили самозванца.
Народ бросился терзать мертвого, рубили,
кололи и кинули с крыльца на тело Басманова,
потом обнаженные трупы их оттащили к
лобному месту и положили самозванца на
столе с маской, дудкой и волынкой, а Басманова
у ног его на скамье. Потом перебили больше
тысячи поляков; остальных, в том числе
Марину, Мнишека и Вишневецкого, бояре
спасли. Через три дня тело самозванца
похоронили за воротами города близ Серпуховской
дороги. Тогда целую неделю стояли морозы:
в народе стали говорить, что это делает
самозванец своим колдовством, выкопали
его труп, сожгли в котлах, пепел смешали
с порохом, зарядили им пушку и выстрелили
в ту сторону, откуда пришел самозванец
в Москву.
А.О. Ишимова, 1866 г.