Александр Григорьевич Столетов

В сообщении А.П. Соколова обращают на себя внимание две  даты. В конце 1889 г. Столетов получает приглашение прочитать лекцию и  сразу же начинает готовиться к ней, а выступление предстоит лишь в начале !894-го, то есть через четыре года. Это, конечно, не означает, что все это время ученый работал только над данной лекцией. Он был занят множеством других дел, но к предстоящему сообщению периодически возвращался: менял план, вносил уточнения, вызванные новыми открытиями, «шлифовал» его. Эта тщательность при подготовке к выступлению крайне характерна для ученого.

Очень хорошо знавший  Столетова К.А. Тимирязев так писал  об этом качестве физика: «Мы могли  бы очертить его нравственный облик  двумя словами: это был человек  долга... Раз начертав себе нравственный идеал, он не отступал от него ни в малом, ни в большом. Никогда у него дело не расходилось со словом, и в сфере принятых на себя обязанностей для него не существовало мелочей. Особенно чуток он был к своим обязанностям по отношению к слушателям, университетским или публике: здесь уважение к науке и к аудитории сливалось в одно общее чувство. Очень нередкое равнодушие, выражающееся словами «сойдет и так», было для него немыслимо. Никогда не забуду, как... он распекал меня, как школьника, за один не удавшийся в моем сообщении опыт. Тщетно представлял я себе в оправдание, что неудача произошла от того, что во время перерыва заседания сдвинут был прибор, а я заметил, когда было уже поздно. Он только строго повторял: «Перед публикой не может быть удач или неудач. Понимаете – не может быть».

Столетов вел  большую популяризаторскую работу еще в Физическом обществе. К.А. Тимирязев  вспоминал: «Выбранный в 1881 г. председателем  отделения физических наук в обществе Любителей естествознания, он с первых же своих шагов не только вдохнул  новую жизнь в это отделение, но, можно сказать, что его появление  было сигналом к оживлению деятельности общества и в новых, до тех пор  не проявлявшихся, направлениях. Физическое общество сделалось сборным местом для всего молодого, живого, интересующегося  успехами точного естествознания в  области механики и математики, физики и астрономии, химии и физиологии. Собирались сюда для обмена мыслей, для сообщения о своих текущих  трудах или для доклада о новых  крупных приобретениях науки; собирались и для того, чтобы доставлять московскому обществу возможность знакомиться в общедоступном изложении с теми завоеваниями человеческой мысли, которые привлекали в данный момент внимание ученых, так как в этом отношении А. Г. разделял с самыми выдающимися научными деятелями Запада мнение, что наука путем серьезной популяризации должна идти навстречу обществу, приобщая его к своим интересам, – мнение, которое в то время далеко нельзя было считать укоренившимся, – еще очень распространено было воззрение, что наука и ученые только выигрывали, скрываясь в глубине своих святилищ. В течение почти десяти лет (до 1889 г.) А. Г. оставался душой физического общества... всех заряжая своей неутомимой энергией и желанием, чтобы физическое общество оставалось верным своей основной идее: с одной стороны, служить центром для обмена мыслей между представителями науки, а с другой стороны, – источником, из которого все московское образованное общество могло черпать строго научные знания в доступной ему форме».

Столетов знал, что  при чтении лекций нет мелочей. Все  одинаково важно. Как одет лектор, громко или тихо он говорит, суетлив  или спокоен. Большое значение имеет  культура речи. Если выступающий неправильно  произносит общеизвестные слова  или неверно ставит ударения, неуспех  лекции предрешен. Лектор должен помнить, что он рассказывает о том, что  ему хорошо известно, но слушатели  об этом или не знают ничего, или  очень мало. Каждая лекция должна читаться «на подъеме». Если лектору во время  выступления скучно, то присутствующим в аудитории в сто раз скучнее.

При чтении лекции имеет значение, как лектор вошел  в аудиторию, удалось ли ему установить контакт со слушателями, зрительное воздействие на них (использование  доски, жесты, мимика), слуховое воздействие (высота и тембр голоса, дикция, интонация, паузы) и т.д.

Столетов учитывал, что на слушателей оказывает влияние: читается лекция утром или вечером, зимой или летом, в ясную или  пасмурную погоду. Особенное воздействие  оказывает помещение, в котором  звучит публичное слово. Назначенный  в 1882 г. заведующим кафедрой опытной  физики Московского университета, ученый сразу же принимается за перестройку  физической аудитории, которая мало отвечала своему назначению. «Аудитория лишена солнечного света, почти лишена и дневного, имеет 140 мест – приблизительно для одной четверти наличного  числа слушателей... и представляет, как бы по особому заказу, все  возможные неудобства».

Достав необходимые  средства, Столетов все перестраивает. «В настоящем виде ей могли бы позавидовать не только все физические аудитории  русских университетов, но и многие заграничные. Вместо полутемного, неуклюжего помещения мы имеем обширную, высокую  и светлую залу, вмещающую в  себя около 400 человек слушателей. Аудитория  снабжена всеми необходимыми лекционными  приспособлениями: газом, водой из городского водопровода, прекрасным электрическим  освещением. Имеется большой гелиостат  для солнечного света, газовый двигатель  и динамомашина для постоянных и переменных токов, большой экспериментальный стол, хорошо действующая система затемнения аудитории, экраны, доски и пр. Достаточно сказать, что во время последнего, IX съезда естествоиспытателей и врачей в Москве в 1893...1894 годах съехавшиеся к нам со всех концов России ученые гости выражали единодушно свое удивление и восторг от нашей аудитории», – вспоминал профессор А.П. Соколов.

Располагающая к  восприятию сообщения аудитория  – это, конечно, важно. Однако основное – содержание лекции и то, как  оно преподносится. В подтверждение  незаурядных популяризаторских способностей Столетова приведем еще один отрывок из его лекции о газах.

«Воздух, как нечто  нераздельное, долго был единственным газообразным веществом, известным  человеку. Понятие о различных  воздухообразных телах, о сложном  составе самого воздуха, утвердилось  уже в новейшие времена.

Тем чудеснее, тем  таинственнее должна была казаться человеку эта единственная субстанция, столь  непохожая на все другие – тонкая, невидимая, едва осязаемая и вечно  движущаяся, притом столь необходимая  для дыхания и жизни. Весьма понятно, что уже на самом рассвете философской  мысли, едва освобождающейся от теологических  воззрений, воздуху отведено исключительное место в наивных попытках физической космогонии...

Уже на этих первых ступенях философской мысли мы видим, какое глубокое впечатление на ум человека производила эта незримая, неосязаемая, подвижная «сфера паров», представляющая как бы переход от телесного к невещественному, сверхчувственному. С этих пор или даже раньше примесь воздушного в понятии о духовном, примесь духовного в понятии о воздушном стали как бы неизбежны, неискоренимы.

Идея о дыхании  как основном акте жизни, о воздухе  как образе (или даже сущности) души – эта идея пустила вековые  корни».

Александр Григорьевич  был убежденным материалистом, боролся  с идеализмом в науке, мистикой и  суеверием. В помощники себе привлекал  смех. В той же лекции о газах  он говорил: «Если воды источника  периодически вспенивались от углекислого  газа – это ангел возмущал их. Если какой-нибудь несчастный спускался  в яму и задыхался от мифического  воздуха – это было делом скрытого демона. Если факел рудокопа производил взрыв – этот взрыв приписывался злому духу, стерегущему сокровище  и разгневанному тем, что потревожили  его уединение... Испорченный воздух стоячих болот олицетворялся  в виде отвратительных демонов; взрывчатые газы рудников принимали форму бледнолицых  злых карликов, с ушами, висящими до плеч, и в одежде серого цвета».

Ученый ценил  шутку, меткое образное слово и понимал  необходимость психологических  пауз, позволяющих снять напряжение и дать возможность слушателям отдохнуть  прямо на лекции.

В своих публичных  выступлениях Столетов непременно рассказывал  о достижениях науки, об использовании  ее в практических целях. «Было время, когда физика только что складывалась... С тех пор наука росла быстро и стала творить чудеса: не ограничиваясь  расширением умственного горизонта, она подарила человеку на первых же порах и паровоз, и телеграф, и  гальванопластику, и фотографию».

Одна из трудностей научной популяризации – это  оперирование цифрами. Как сделать  их менее скучными – такая задача всегда стоит перед любым популяризатором. Один из приемов – превратить цифры  в «осязаемые», как бы «зримые». Вот, например, как Столетов начинает лекцию «Энергия Солнца».

«Солнце – этот «светоч мира», по выражению Кеплера, – стало в последние 25 лет предметом  усиленного изучения со стороны астрономов и физиков. Сложилась целая наука – назовем ее гелиологня, – имеющая свои методы, свои обсерватории, свою богатую литературу. В предлагаемом очерке мы намерены рассмотреть одну сторону обширного предмета: мы будем говорить о количестве солнечной энергии, об ее таинственных источниках, об условиях ее сохранения или истощения. Ряд новых работ, новых гипотез по этим вопросам делает такой обзор довольно своевременным.

О размерах, составе, строении Солнца напомним лишь немногое. Громадная сфера Солнца имеет  диаметр в 109 раз больше диаметра Земли и почти вдвое более  диаметра лунной орбиты. Расстояние Солнца от Земли слишком в 100 раз более  его диаметра и составляет около 150 миллионов километров».

Далее Столетов делает следующее замечание, «овеществляя»  последнюю цифру: «Из числа различных  иллюстраций этого огромного  расстояния приведем одну ради ее оригинальности. Физиологи измерили быстроту, с какой  передается нервам раздражение органов  чувств. Вообразим себе на Земле... дитя с такой длинной рукой, что, протянув ее, оно коснется Солнца. Дитя состарится и умрет естественной смертью  прежде, чем успеет почувствовать  обжог». Это очень образная иллюстрация, но она, к сожалению, содержит ошибку. Столетов опирался на данные науки того времени, а они были не точны. В настоящее время установлено, что скорость распространения сигнала по нервным волокнам достигает 120 метров в секунду. Если разделить расстояние от Земли до Солнца – 150 миллиардов метров – на 120 метров в секунду, то получится немногим больше миллиарда секунд, а известно, что продолжительность человеческой жизни – около 2 миллиардов секунд. Расчет показывает, что воображаемое «дитя», о котором говорил Столетов, почувствует ожог примерно на 40-м году жизни.

Можно привести еще  много примеров, свидетельствующих  о блестящих популяризаторских  способностях ученого. Вскоре после  смерти Столетова были изданы его  «Общедоступные лекции и речи» под  редакцией и с примечаниями К.А. Тимирязева. Они вошли также во второй том собрания сочинений А.Г. Столетова, вышедший в 1941 г. Каждый желающий может с ними ознакомиться. Приведенные  примеры взяты оттуда.

Безусловно, «Общедоступные лекции и речи» Столетова, как  и данная глава, не могут дать полного  представления о лекторском мастерстве ученого. Действительно, как передать «лекцию-жизнь» на бумаге? Задача трудная  и, видимо, полностью невыполнимая. Ведь невозможно дать исчерпывающее  представление о спектакле или  кинокартине человеку, который их не видел. В лучшем случае можно рассказать содержание, а свое впечатление от поразившей вас театральной постановки или кинофильма передать словами  «замечательно», «прекрасно», «изумительно»  и т.д. То же самое относится и  к печатному тексту лекции. Как  создать у читателя эффект присутствия?

Понимая это, К.А. Тимирязев  писал в предисловии к сборнику речей и выступлений Столетова: «Конечно, на страницах немой книги  трудно уловить то умение заставлять говорить за себя самые факты, то стройное слияние между словом и дополняющим  его опытом, в котором выражалось особенное искусство лектора. Но зато со страниц этой книги он выступает  таким, каков он был, ученым-мыслителем, приглашающим читателя проникнуть с  ним в глубину научной мысли, ученым-художником, развертывающим перед  ним всю ее поэтическую ширь. Найдется немного книг, которые в таком  малом объеме охватывали бы такой  широкий кругозор идей. Солнце и  атом... видимая звуковая волна и  законы вызываемых ею ощущений, или  таинственная, всеохватывающая электрическая  волна, включающая как частный случай, и волны света, – словом, все  очередные вопросы науки, все  ее новейшие завоевания восстают здесь  перед читателем. А чередуясь с ними, проходят художественно очерченные образы гигантов научной мысли: вот – Винчи, этот провидец, предвосхитивший открытия будущих веков, ослепительный метеор, блеснувший на едва занимавшейся заре естествознания, человек-миф, если б он не был исторической действительностью; вот – Ньютон, вечный, недосягаемый идеал, явившийся словно затем, чтобы показать людям, чего может достигнуть человеческая мысль; вот – Кирхгоф, один из тех могучих умов, которые создали науку девятнадцатого века; вот, наконец, Гельмгольц, универсальный гений, вместивший почти все точное знание этого века науки, обнявший все явления природы в могучем синтезе своего закона. Я полагаю, что не ошибусь, сказав, что найдется немного книг, из которых образованный читатель мог бы в такой доступной, глубоко продуманной и в то же время художественной форме узнать, что такое наука, что такое велики» ученый».

Рассказывая в предисловии  о жизни и научной деятельности Столетова, отмечая достоинства  его учебника «Введение в акустику и оптику» (1893), К.А. Тимирязев добавляет: «Но нигде талант изложения не обнаруживался в такой степени, как в его публичных лекциях  и речах, представляющих образцы  блестящего, изящного изложения самых  сложных, трудно доступных пониманию публики, новейших завоеваний науки, или яркие, глубоко продуманные картины знаменательных моментов ее истории».

Столетов был  широко образованным человеком. Он в  совершенстве владел тремя европейскими языками, прекрасно играл на фортепьяно (в детстве подумывал даже, не стать ли ему профессиональным музыкантом), хорошо знал отечественную и зарубежную художественную литературу, что позволяло  ему при чтении лекции всегда иметь  в своем распоряжении удачный  образ, сравнение, метафору.