История заселения Приамурья и Приморья

     С русской стороны полномочным послом был назначен окольничий Ф. А. Головин. С маньчжурской -- выделено 8 сановников. Переговоры проходили в районе г. Нерчинска. С маньчжурскими уполномоченными прибыло большое войско, насчитывавшее более 12 тыс. чел. и оснащенное артиллерией. Охрана, же русского посла состояла всего из 1500 стрельцов и казаков. Используя свое военное превосходство, маньчжуры несколько раз прерывали переговоры и устраивали провокационные демонстрации, имевшие целью запугать русскую делегацию.

     В этих условиях 29 августа 1689 г. был заключен Нерчинский договор, невыгодный для России. Россия вынуждена была отказаться от Верхнего и части Среднего Амура, в течение более чем 40 лет принадлежавшего ей и в значительной мере уже освоенного русскими переселенцами. К Цинской империи отошли земли, никогда до этого ей не принадлежавшие, что признавали и сами маньчжуры. Об этом говорится в докладе высшего правительственного органа Цинской империи -- Военного совета (Цзюньцзичу) богдыхану Канси по случаю заключения Нерчинского договора: «Русские, чувствуя меру вашего благоволения к ним, вполне согласились с нашим послом касательно определения границ, и, таким образом, земли, лежащие на Северо-Востоке на пространстве нескольких тысяч ли и никогда раньше не принадлежавшие Китаю, вошли в состав ваших владений»¹.

     Согласно договору Албазин подлежал сносу, а Аргунский острог переносился на левый берег р. Аргуни. Маньчжуры, со своей стороны, отказались от необоснованных притязаний на русское Забайкалье (Нерчинский и Верхнеудинский уезды) и дали клятву не возводить строений на месте бывших русских острогов. В то же время огромная территория, лежащая к востоку от р. Зеи и до бассейна р. Уды, осталась не разграниченной «до иного благополучного времени»². Ничего не говорилось в договоре и об обширном Уссурийском крае, не принадлежавшем Китаю. «Таким образом, граница не Пыла установлена в общепринятом смысле»³. Эта (первая) статья договора позволила России в середине XIX в. вновь поднять и положительно для себя разрешить вопрос о русско-китайском территориальном размежевании в Приамурье и Приморье.

     Не будучи в состоянии изменить путем переговоров (и 1719, 1726--1727 и 1765 гг.) указанную статью Нерчинского договора, маньчжурское правительство пошло по пути ее сознательной фальсификации. В публикациях текста договора маньчжуры произвольно опускали эту ее часть и доводили на картах пограничную линию до моря, включая в свои владения, сверх того, и о. Сахалин. Вопреки здравому смыслу цинские, а затем и гоминьдановские историки и их преемники неоднократно предпринимали попытки «обосновать» территориальные притязания Цинской династии. Последним нелишне напомнить, что между интересами правящей маньчжурской верхушки и интересами собственно Китая, порабощенного в XVII в. Цинами, не было и нет ничего общего.

     После заключения Нерчинского договора Приамурье обезлюдело. Русские казаки и крестьяне были вынуждены переселиться в Забайкалье, дауры и дючеры остались жить в центральных районах Маньчжурии, а маньчжурская колонизация не получила сколько-нибудь серьезного распространений так как клятвенное обязательство, данное маньчжурами, -- «земли до самого Албазина не заселять, а иметь там только караулы» -- препятствовало этому¹. Обширный край, за исключением не размежеванных территорий между Удой и нижним течением Амура, населенных гольдами и гиляками, превратился почти в пустынную страну.

     Русские казаки и крестьяне, оставившие берега Амура и переселившиеся в Нерчинское воеводство, долго не могли забыть привольной жизни в Приамурье} Даже в середине XIX в. потомки албазинцев называли Амурский край благословенной землей². (Несмотря на условия Нерчинского договора, бывшие албазинцы, особенно в первые годы, часто целыми партиями отправлялись на Амур и занимались там охотой и рыбным промыслом.

     В XVIII -- первой половине XIX в. Приамурье оставалось слабозаселенным и неосвоенным, так же как и соседняя Северная Маньчжурия. В то же время Сибирь, как Западная, так и Восточная, сравнительно быстро обживалась переселенцами-крестьянами и ссыльнопоселенцами; на увеличении ее народонаселения отражался также высокий естественный прирост аборигенов. Сравним ход движения населения в XVIII -- первой половине XIX в. на территории Сибири и Приамурья. По Сибири мы располагаем для этого материалами ревизий, по Приамурью же придется ограничиться данными середины XVII и XIX вв., так как сколько-нибудь полных и точных сведений о движении населения до окончательного включения края в состав России, к сожалению, не имеется.

     Исторические источники свидетельствуют о быстрых темпах освоения Сибири в XVII в. и об увеличении численности ее коренного населения. По примерным данным В. К- Андреевича, в 1622 г. в Сибири было 15 050, и 1662 г. -- 70 000 и в 1677 г. -- 119 580 русских м. п.

     Проследим, как шло освоение Сибири в XVII первой половине XIX. в. Движение ее населения в неизменных губернских границах начала XIX в. можно проиллюстрировать следующей таблицей. Если мы не примем во внимание явно неполные сведения X ревизии, то из таблицы следует, что за 138 лет, с I по IX ревизию, население Сибири увеличилось с 241 084 до 1 437 680 душ м. п., или почти на 500%. Учитывая, что между ревизиями проходило далеко не равное число нет, мы можем правильно определить темпы движения населения Сибири только на основании данных среднегодовом приросте населения от ревизии к ревизии. Темпы среднегодового прироста по району за 138 лет составили 1,25%, а если отбросить Х ревизию, то даже 1,30%. 

     При этом темпы прироста населения Сибири между отдельными ревизиями были весьма разными. Так, например, с I по IV ревизию население района увеличивается значительно быстрее, чем по всей России в неизменных границах I ревизии. С IV по VI ревизию оно растет медленно и темпы его прироста намного уступают средним по России в границах I ревизии. С VI по VII ревизию по темпам прироста населения Сибирь выходит на первое место в России (6,26% в год). С VII по VIII ревизию прирост населения здесь лишь ненамного превосходит общий по России, однако с VIII по IX ревизию Сибирь вновь опережает все российские губернии.

     Ускоренный прирост населения с I по IV ревизию можно объяснить как заселением этого района, так и, в первую очередь, повышенным естественным приростом. Советский историк А. Д. Колесников на основании широкого круга источников (ревизских и церковных) убедительно показал, что в XVIII --начале XIX в. население Западной Сибири увеличивалось преимущественно за счет повышенного естественного прироста, а переселения играли вспомогательную роль¹. Та же картина наблюдалась и в Восточной Сибири. Этому способствовало наличие плодородных неосвоенных земель на юге Сибири, почти полное отсутствие крепостного права и татаро-турецкой угрозы. Характерно, что в XVIII в. в Сибири обосновалось немало неземледельческого населения и что подавляющая масса переселенцев направлялась сюда из северных губерний России, Архангельской и Вологодской.

     Сохранились данные о количестве переселенцев, прибывших в Иркутскую губернию между III и IV ревизиями (с 1762 по 1782 г.). Всего их оказалось 1867 душ м. п., в том числе из Вологодской губернии пришло 744, а из Архангельской -- 394 души м. п.². Это составило всего 1,35% населения губернии по III ревизии и свидетельствует о подчиненном значении миграций.

     С IV по VI ревизию резкое замедление в темпах прироста сибирского населения, по-видимому, объясняется усиленной колонизацией Юга России (Новороссии, Северного Кавказа и Нижнего Поволжья). С VI ревизии прирост населения в районе снова увеличивается, так как к этому времени освоение Юга России вступает || завершающую фазу и ведущие колонизационные потоки устремляются в Сибирь, Южное и Северное Приуралье.

     Однако темпы заселения Сибири нарастали постепенно, в течение первой половины XIX в. так и не превысив абсолютных показателей естественного прироста. Всего с V по X ревизию (с 1795 по 1857 г.) в Сибирь прибыло около 520 тыс. переселенцев, из которых примерно 350 тыс. приходится на долю ссыльнопоселенцев и членов их семей, а 170 тыс. -- на свободных переселенцев -- крестьян. В 1795--1815 гг. в Сибири осело 33 тыс. новоселов (все ссыльные), в 1815--1833 гг. -- 140 тыс. (120 тыс. ссыльных и 20 тыс. -- свободных), в 1834--1850 гг. -- 233 тыс. (140 тыс. ссыльных и 93 тыс. -- свободных) и в 1851--1857 гг. -- 114 тыс. (57 тыс. ссыльных и 57 тыс. -- свободных)¹.

     Хотя Сибирь и не стала в дореформенный период основным заселяемым районом России, но по темпам переселенческого движения она уступала только Северному Кавказу, Южному Приуралью, Новороссии и Южному Приуралью (Оренбургской губернии).

     Губернаторские отчеты показывают, что подавляющая часть переселенцев прибывала в Тобольскую и Томскую губернии Сибири из Псковской, Смоленской, Курской, Витебской, Орловской и Калужской губерний².

     Материалы церковной статистики свидетельствуют о том, что уровень естественного прироста населения в Сибири был значительно выше, чем в среднем по России, и что в Западной Сибири он характеризовался более высокими показателями, чем в Восточной. Даже в годы национальных бедствий естественный прирост в Сибири оставался высоким. В 1813 г. в среднем по стране на 100 умерших приходилось 100 новорожденных, в большинстве центральных и западных губерний смертность намного превысила рождаемость, а в Сибири на 100 умерших пришлось 207 новорожденных. В 1830 г., когда вспыхнула эпидемия холеры, в России на 100 умерших приходилось 139 новорожденных, а в Сибири -- 188; в 1831 г. -- соответственно 113 и 195, в 1833 г. -- 121 и 195; в 1848 г. -- 89 и 143 и т. д.¹. В течении 804--1849 гг. естественный прирост в Сибири был почти всегда выше среднего по стране (кроме 1837, 1843 и 1844 гг.)². Здесь надо иметь в виду, что Сибирь не только располагала огромными излишками плодородной земли, но и практически не знала помещичьего землевладения. Кроме того, в XIX в. в Сибири почти не было эпидемий и голода, а последствия эпидемии холеры 1830 и 1848--1849 гг. сказались не так ощутимо. Все это не могло не способствовать более высокому естественному приросту, чем в большинстве районов Европейской России.

     В то время как Сибирь заселялась и осваивалась русским народом и коренным населением этого района, Приамурье и Приморье оставались в таком же диком и безлюдном состоянии, как и в конце XVII в.

     По данным второго Сибирского комитета, в середине 'XIX в. во всей Маньчжурии насчитывалось не более 2 млн. жителей, а северная ее провинция Хэйлунцзян почти пустовала. Численность аборигенов, обитавших по обоим берегам Амура, определялась комитетом всего в 15 тыс. человек, причем проживали они на пространстве «от Сунгари до Уссури по обоим берегам Амура»¹ и далее на северо-восток от Уссури. Столь же редкое население было и на территории Уссурийского края². Характерно, что численность местного населения на Среднем Амуре сильно сократилась: ороков, орочей и удэгейцев -- с 4,0 до 1,7 тыс. чел., а тунгусов -- с 4,0 до 2,1 тыс. чел. В то же время общее количество гольдов (нанайцев) и гиляков (нивхов), проживавших главным образом на не размежеванной территории, осталось почти неизменным.

     Русское правительство не могло примириться с навязанными ему силой территориальными статьями Нерчинского договора 1689 г. Уже с начала XIX в. оно предпринимает ряд мер по пересмотру этого договора. В результате опросов крестьян и казаков, неоднократно бывавших на Амуре³, и исследований А. Ф. Миддендорфа в 1844 г.⁴ и Г. И. Невельского в 1849--1855 гг.⁵ удалось окончательно установить, что племена, обитавшие по нижнему и среднему течению Амура, никаких податей китайскому правительству не платили и в зависимости от него не находились.

     Русские казаки и крестьяне доносили, что по верхнему течению р. Амура постоянного населения нет, а обитает «один малочисленный род тунгусов манягирей, которые в образе жизни очень сходны с якутами. Ма-нягири занимают правый берег р. Амура, а левый необитаем. Сюда заходят для звериных промыслов тунгусы Якутской области и частью нерчинские жители, не встречая ни малейшего стеснения от подданных Китая»¹. В 1817 г. крестьянин А. Кудрявцев побывал на Амуре у гиляков², причем выяснилось, что «народ этот никому не подвластен», как и его соседи натки, негидальцы и др. В 30-е гг. об этом же поведал беглый старовер Г. Васильев³.

     И не случайно Второй Сибирский комитет пришел к такому заключению: «Сколько раз было совершено нашими казаками плавание по р. Амуру с начальных его притоков до устья и отсюда морем до Удского острога, они никогда не встречали господствующего народа и имели дело единственно с бродячими туземцами»⁴.