Писатели и писательский быт

ПИСАТЕЛИ  И  ПИСАТЕЛЬСКИЙ  БЫТ  В  РОМАНЕ  

      Название писательской организации МАССОЛИТ придумано Булгаковым по аналогии с аббревиатурами вроде РАПП (Российская ассоциация пролетарских писателей), МОДПИК (Московское общество драматургов, писателей и композиторов), МАСТКОМДРАМ (Мастерская коммунистической драматургии) и т. п. В МАССОЛИТе числится 3111 членов, он единолично владеет и Домом Грибоедова, и писательским поселком Перелыгино (вызывающим ассоциацию с реальным писательским поселком Переделкино), членский билет МАССОЛИТа сделан из дорогой кожи, с золотой каймой и «известен всей Москве» — с этой точки зрения МАССОЛИТ больше напоминает Союз советских писателей, который был создан в 1934 году после роспуска всех литературных группировок и объединил около 3 тысяч литераторов.  

      МАССОЛИТ  располагается в Доме Грибоедова  на бульваре. Современники без  труда узнавали в «Грибоедове» дом Герцена (Тверской бульвар, 25). Этот дом, когда-то принадлежавший дяде Герцена, А. А. Яковлеву, был реквизирован большевиками и в 1920 году передан писательским организациям. В романе в Доме Грибоедова располагаются прежде всего многочисленные кассы и разного рода профсоюзные комиссии, решающие «квартирный вопрос» или организующие спортивный досуг писателей. Надпись на двери «Однодневная творческая путевка» может означать и однодневную командировку «на места» (т. е. поездку в колхоз или на завод, во время которой советский писатель изучал жизнь своего народа), и однодневную путевку в какой-нибудь писательский Дом творчества. Надписи типа «Полнообъемные творческие отпуска» более очевидны: речь идет именно о льготных путевках в дома отдыха; перечислены курортные места в Крыму, Казахстане и на Кавказе, к которым добавлен уже совершенно фантастический Зимний дворец в Ленинграде. «Запись в очередь на бумагу» также отражала условия существования советских писателей, которые в эпоху дефицита получали бумагу в своей профсоюзной организации; так, в дневнике Е. Булгаковой сохранилась запись от 1 ноября 1938 года: «Зашла... к зам. директора Литфонда, сказала, что в магазине Литфонда отказались дать писчую бумагу Булгакову — „он уже и так получил больше нормы”, а норма, оказывается, четыре килограмма бумаги в год. На чем же теперь писать?»  

      В  доме Герцена был и ресторан, но с открытым доступом и  отнюдь не роскошной кухней. Большим  комфортом отличались рестораны  с ограниченным доступом —  Центрального дома литераторов,  Дома печати, Клуба театральных  работников, — последний, кстати, переезжал на лето в филиал  — уютный сад на Страстном  бульваре, д. № 11, иначе — сад  Жургаза (в доме располагалось Журнально-газетное объединение); в этом саду играл джаз под управлением А. Цфасмана, исполнявший в том числе и фокстрот «Аллилуйя».  

      Булгаков  создает собирательный образ  закрытого ресторана для творческих  работников  — одного из способов  прикармливания (в прямом и переносном  смысле) советской властью лояльных  по отношению к ней литераторов.  Основным достоинством меню в  «Грибоедове» является дешевизна подаваемых блюд (далее в тексте сравнение с «коммерческим» рестораном «Колизей» — втрое!), обеспеченная получением продуктов из закрытых распределителей по льготным расценкам. На первый взгляд, «Грибоедов» поражает роскошью, однако разговор Амвросия и Фоки вызывает лирическое отступление автора о безвозвратно ушедшей барской  — настоящей! — роскоши: разнообразнейшая дичь (дупеля, гаршнепы, бекасы, вальдшнепы, дрозды, перепела, кулики), стерлядь, раки, икра, яйца-кокот с трюфелями (фр. cocotte — специальная чугунная кастрюлька; вероятно, «кокетливый» вариант яиц-пашот, т. е. «в мешочек», приготовление которых в настоящем виде, т. е. без скорлупы, требует изрядной ловкости), суп-прентаньер (фр. printanier  — весенний — легкий овощной с обязательной спаржей и стручковой фасолью) и т. д. Советские деликатесы выглядят совсем иначе: судачки а натюрель (фр. аu naturel), иначе — «в собственном соку»; «фляки господарские» — польское или молдавское блюдо из рубца (желудок); куриные котлеты де-воляй — это просто куриные котлеты (фр. volaille — домашняя птица); карский шашлык, как и любой другой, вообще стал ресторанным блюдом только в советское время. Таким образом, за красивыми названиями скрываются самые прозаические блюда.  

      Нравы  литераторов, изображенные в романе, отражают отношение Булгакова  к советским писателям и их  взаимоотношениям с властью. Близкий  друг Михаила Афанасьевича сценарист  С. Ермолинский так передавал свое ощущение от появлений Булгакова на каком-то очередном собрании Союза писателей (которых он, впрочем, старался избегать): «Он проходил странной птицей среди этого непрерывного коловращения писательских масс, не встречая ни одного знакомого лица, хотя многие на него оглядывались. Впрочем, иногда на него надвигалась барственная фигура, и он узнавал в ней некоего собрата по перу, и тот здоровался с ним, выражая на лице сочувствие и сокрушение. Здесь все плыло к невидимой лестнице признания, ценились умельцы восхождения на ее зигзагообразные ступени, а те, кто достиг, уже обозначились отчетливо. Вокруг них суетились. А он узнавал в них бывших горлопанов, репортеришек, фельетонистиков, и они улыбались ему издали, близоруко щурясь и чуть приподнявши кругло-сытые лица, однако же не слишком демонстрируя когдáтошнее с ним приятельство...»  

      Разгромные  рецензии на роман Мастера  отражают стилистику советской  критики: шельмование и политические  обвинения в сочетании с почти  площадными ругательствами. В ходе  обсуждения пьес Булгакова «Дни  Турбиных» и «Бег» в критике появился лозунг: «Ударим по булгаковщине!» — в романе лозунгом становится «Ударим по пилатчине!». Булгаков собирал отклики о себе и в открытом письме, направленном в правительство 28 марта 1930 года, писал: «Произведя анализ моих альбомных вырезок, я обнаружил в прессе СССР за десять лет моей литературной работы 301 отзыв обо мне. Из них: похвальных — было 3, враждебно-ругательных— 298. <...> Героя моей пьесы „Дни Турбиных" Алексея Турбина печатно в стихах называли „сукиным сыном", а автора пьесы рекомендовали как „одержимого собачьей старостью". Обо мне писали как о „литературном уборщике", подбирающем объедки после того, как „наблевала дюжина гостей". <...> Писали „О Булгакове, который чем был, тем и останется, новобуржуазным отродьем, брызжущим отравленной, но бессильной слюной на рабочий класс и его коммунистические идеалы" („Комсомольская правда", 14/Х, 1926 г.)».  

      Председатель (секретарь) МАССОЛИТа Берлиоз — типичный советский функционер, руководящий литературой согласно линии партии и разъясняющий писателям, что и как они должны писать. Иванушка Бездомный — образ более сложный. Псевдоним Ивана Бездомного образован по шаблону: Максим Горький, Демьян Бедный, были поэты Голодный, Беспощадный, Приблудный, Безыменский (который использовал образ белогвардейского полковника Алексея Турбина в своей комедии «Выстрел»). В начале романа Бездомный — типичный комсомольский поэт, громящий в стихах чуждую идеологию и обличающий своих «мелкобуржуазных» собратьев по перу (разговор с Рюхиным). Его стихи имеют успех, его портрет помещен в «Литературной газете» (издавалась с 1929 года). Удачливая карьера идеологически правильного поэта прерывается встречей с Воландом и Мастером — Иванушка не просто перестает писать агитки, он совсем перестает писать стихи.  

      Бездарный  Рюхин изображен в чем-то проще, а в чем-то трагичнее бросившего писать стихи Иванушки. Исследователи полагают, что Рюхин отчасти отражает черты В. В. Маяковского, отношение к которому Булгакова было крайне сложным. Маяковский постоянно критиковал Булгакова за мещанство и устарелость, а Булгаков с трудом переносил искусство левых. Поэт Рюхин, впав в депрессию после обвинений Иванушки, разговаривает с памятником Пушкину, обзывая Дантеса белогвардейцем, — это очевидная пародия на стихотворение Маяковского «Юбилейное» (1924), в котором автор интересовался, чем занимался Дантес до семнадцатого года. После тяжких мучений Рюхин наконец формулирует: «Не верю я ни во что из того, о чем пишу!» (фраза была изъята советской цензурой из первой публикации в СССР). Неизвестно, знал ли Булгаков о том подавленном состоянии Маяковского в последние годы его жизни (в воспоминаниях Ю. Анненкова сохранилась фраза Маяковского: «...я уже перестал быть поэтом. <...> Теперь я... чиновник»), но очевидно, что самоубийство Маяковского стало для Булгакова потрясением. Рассказывая Иванушке о своей судьбе, Мастер «говорил что-то про косой дождь» — видимо, это цитата из стихотворения Маяковского «Домой» (1926):

      Я  хочу  

                    быть понят своей страной,  

                    а не буду понят,  —  

                                                           что ж,  

                    по родной стране  

                    пройду стороной,  

                    как проходит  

                    косой дождь.  
 

      Возможно, в романе есть еще одна скрытая  цитата из Маяковского, связанная  с судьбой писателя: автор рассуждает  о смерти Берлиоза и засуетившихся массолитовцах: «Погиб он, и не нужна ему никакая телеграмма. Все кончено, не будем больше загружать телеграф». В 1935 году в Полном собрании сочинений Маяковского был опубликован один из последних набросков поэта:  

      Уже  второй,  

                              должно быть, ты легла,  

      А  может быть,  

                                   и у тебя такое.  

      Я  не спешу.  

                              И молниями телеграмм  

      мне  незачем  

                              тебя  

                                      будить и беспокоить.  
 

      Облик  Маяковского словно расщеплен  на чиновника от поэзии Берлиоза, поэта Рюхина, пишущего по заказу власти, и Мастера, не услышанного и не понятого своими современниками. И Бездомный, и Рюхин — лишнее свидетельство того, насколько трансформируются черты реальных людей, окружавших Булгакова, попадая в мир его романа, и насколько опасно отождествлять тот или иной персонаж с конкретным прототипом.