Формируя основной
антропологически-материалистический
принцип своей этики, Фейербах пишет: "Объектами
чувств служат не только "внешние"
предметы. Человек дан самому себе только
чувственно. Он сам себе предмет в качестве
чувственного объекта. Тождество субъекта
и объекта – лишь абстрактная мысль в
самосознании., оно может стать истиной
и действительностью только в чувственном
созерцании, которое человек получает
от человека". Благодаря этому общественному
принципу, которым обогащается материализм,
новое звучание приобретают традиционные
понятия сенсуалистической этики, сохраняемые
Фейербахом. Речь прежде всего идет о понятиях
самосохранения и стремления к счастью.
Этика Фейербаха - не этика долга и доброй
воли, а материалистическая этика счастья.
Это обосновывается Фейербахом в развернутой
полемике против идеалистического понятия
воли у Канта и у Гегеля. Он показывает,
что идеалистическая теория свободы воли
не выдерживает критики при рассмотрении
даже такого, казалось бы, неотразимого
доказательства, как самоубийство. Самоубийство
никак нельзя считать фактом произвольным,
беспричинным. Решение уничтожить собственную
жизнь проистекает не из свободы по отношению
к естественным фактам и ощущениям собственного
существования. В его основе лежат большей
частью именно материальные, чувственные
факторы, делающие невыносимым дальнейшее
продолжение жизни. Скрыто содержавшийся
в натуралистическом материализме принцип
равенства Фейербах возвышает до последовательного
буржуазного демократизма, включающего
также моменты социального и материального
равенства (вспомним, что сам он под конец
жизни, в 1870 г., вступил в Германскую социал-демократическую
партию). Он этически санкционирует стремление
к счастью, необходимость удовлетворения
чувства приятного, удовольствия, как
и отрицание противоположных чувств, которые
рождаются вместе с человеком и уходят
вместе с ним, неотделимы от его существования.
Для него "добро есть утверждение, а
зло - отрицание стремления к
счастью". Этот
тезис вполне соответствует высшему
принципу Фейербаха: "...материализм
есть единственная солидная основа
морали".
Основное внимание
Фейербаха направлено на то, чтобы
избежать индивидуалистических
выводов, которые до него всегда
делались из признания материального,
чувственного индивида с его
требованием счастья. Сенсуализм
XVIII в. по большей части стоял
на позициях индивидуализма, и
это несмотря на то, что уже
критически настроенные теоретики
XVII в., например Гоббс и Спиноза,
рассматривали катастрофические
следствия разгула эгоистической
чувственности буржуа в качестве
кардинальной проблемы этической
теории. Локк и Смит, Вольтер и
Гельвеции видят, впрочем, хотя
и не в столь драматичной
форме, те стороны буржуазного
эгоизма, которые действуют на
общество разрушающе, вместо того
чтобы вносить в него гармонию
и способствовать расцвету. Первые
трое из перечисленных мыслителей
противопоставляют этому религию
и религиозную санкцию морали.
Гельвеции, который развивает
сенсуалистический индивидуализм
на последовательно атеистической
основе, полагает, что у индивида,
движимого разумным себялюбием,
всеобщий общественный интерес
может получить преобладание
над честолюбивыми стремлениями,
и поскольку на бога надеяться
не приходится, то свои оптимистические
конструкции философ хотел бы
вручить твердой, организующей
силе авторитарного государства,
власти чиновников в рамках
просвещенной
конституционной монархии. Увы, это
факт истории философии: просветительство
в этике редко обходилось без
чиновников. Для Фейербаха, современника
революции 1848 г., были исключены
как простая апология буржуазного
индивидуализма, так и мысль о
религиозных или государственных
гарантиях всеобщего интереса. Это
ставило перед этической теорией
задачу углубления и изменения
основополагающего понятия материалистической
этики, понятия счастья. Задача
умерения свободного индивидуального
интереса и такого истолкования человека,
при котором индивид своей деятельностью
возвышает себя до родовой сущности, требует,
с точки зрения Фейербаха, рассмотрения
человека как общественного существа.
Фейербах вводит
в теорию общественное измерение
путем придания большего
значения чувственной
основе человека вообще и путем
изменения понятия
стремления к
счастью в частности. Стремление
к счастью в его интерпретации
уже более не является материально-чувственным
фактом, как это было у Гольбаха,
Гельвеция, вообще у любого
последовательного натуралистического
материалиста. Фейербах, впрочем, не
отбрасывает материально-чувственную
предпосылку эмоционального уровня
человеческого поведения, что
вообще невозможно для материалиста,
поскольку он остается материалистом.
Но это действительно только
предпосылка,
исходный пункт. По сути же
стремление к счастью, вообще
эмоциональность человека становятся
в его этике общественным фактом.
Чувственность индивида есть
прежде всего его ощущение
другого человека. Человек прежде
всего нуждается в чувстве,
которое бы утверждало другого
человека. Фейербах с новой стороны
раскрывает понятие любви. Он
видит в любви неистребимое
стремление человека к солидарности
и равенству. Индивидуальное стремление
к счастью исключает счастье
другого и вообще счастье других
людей. Эту мысль Фейербах заимствует
не из натуралистического натурализма,
а из пантеистической традиции,
что явствует, например, из такого
высказывания: "В чем ином может
состоять задача морали, как не
в том, чтобы с помощью знаний
и воли возвести до уровня
закона человеческого мышления
и действия единство собственного
и чужого счастья, которое заложено
в природе вещей, в самой
общности воздуха и света, воды и земли?".
Антропологически-историческое понимание
любви было шагом вперед, и шагом принципиальным.
Совершенно прав Фейербах, рассуждая о
дуализме кантовской этики, что нравственный
закон и в самом деле будет находиться
в состоянии войны со стремлением к счастью,
"если счастье состоит только в обмане,
воровстве и убийстве". Но в том-то и
дело, что человек с самого начала является
общественным существом, Я связано с Ты,
и потому желание счастья другому для
него столь же органично, как и желание
счастья себе. Этический принцип антропологического
материализма имеет в виду иные социальные
силы, чем материалистические просветители
XVIII в. Вместо этики успеха крупной буржуазии,
содержавшей черты аристократической
этики наслаждения, у Фейербаха получают
выражение моральные настроения мелкобуржуазных
слоев. Маркс заметил это сразу с опубликованием
лучших сочинений Фейербаха в начале 40-х
годов, означавших действительное – и
последнее - достижение классической буржуазной
философии, и он назвал фейербаховский
"реальный гуманизм" теоретическим
базисом философского коммунизма.
Фейербаховская
этика, итог долгой теоретической традиции
буржуазной философии, прочно связана
с пантеистически-материалистической
линией этой философии; в своей социальной
нацеленности, в исторической тенденции
она уже выходит за буржуазный классовый
горизонт, не возвышаясь, однако, до уровня
идеологии пролетариата. Как сам Фейербах
оставался радикальным политическим демократом,
так и его мелкобуржуазно-демократическая
этика выражала ход мысли утопического
социализма в его фурьеристской и вейтлинговской
версии, а не в версии К. А. Сен-Симона. Плебейские
корни своего материалистического понимания
субъекта Фейербах формулирует очень
ясно. Обоснование и защиту материальной
этики счастья в противоположность стоической
и трансцендентальной этике внутренней
убежденности, неизбежно
включающей аскетическое начало,
он связывает с общественными
притязаниями четвертого сословия,
бедных плебейских и мелкобуржуазных
масс. "Разве нет бесчисленного
количества людей, которые счастливы,
если у них есть ежедневная
пища, просто кусок хлеба? Разве
стремление к счастью, даже
если оно недобровольно, не
является столь же хорошим,
как и долг стоика? И не является
ли у этих людей, которые
составляют лучшую часть (Majoritat)
человеческого поколения, хлеб, предмет
их стремления к счастью, также предметом
их долга, их гражданской и моральной деятельности?
Разве эти люди поэтому аморальны? Тогда
мораль есть дело только хорошо обеспеченных
и высокопоставленных, которые, поскольку
их благополучие заранее гарантировано,
уже удовлетворили стремление к счастью,
имеют достаточно досуга, чтобы отделить
мораль от досуга и сделать ее для себя
предметом своего мышления".
Вообще в истории
этики те течения, которые выражали
моральное сознание угнетенных
классов, как правило, находились
в оппозиции к этическому интеллектуализму,
апеллировали к живому, конкретному
человеку с его притязаниями
на счастье и равенство, придавали
центральное значение понятию
любви. Именно на этой эмоционально-освободительной
ноте в лице Фейербаха завершается
домарксистская этика. Этика чувства,
эмоциональной солидарности, любви,
обоснованная материалистически,
направлена против классового
угнетения, социального неравенства.
Чувство в отличие от спекулятивного
интеллекта не может обмануть
себя, оно подобно той француженке,
которая очень удачно, но без
любви вышла замуж и со слезами
на глазах говорила священнику,
пытавшемуся утешить ее: "Я
знаю, что я счастлива, но я
не чувствую этого". Социальный
пафос материалистической этики
чувства Фейербаха хорошо просвечивает
в характеристиках религии как
фантастического родового сознания,
превращенной мечты о моральной
жизни. Фейербах как мыслитель
и человек нацелен на такое
общественное состояние, при котором
совместная солидарная жизнь не является
результатом политико-юридической репрессивности,
а вырастает из непосредственного стремления
людей навстречу друг другу, из чувства
моральной ответственности в условиях
действительной свободы и социального
равенства. Критика общественного насилия,
охраняющего социальные привилегии и
классовое господство, вообще свойственная
материалистически ориентированным теориям
морали, доведена до поиска путей коммунистического
освобождения человечества. И это одна
из решающих причин, в силу которых Людвиг
Фейербах в области этики, как материализма
в целом, является последним представителем
классической буржуазной философии и
непосредственным предшественником Карла
Маркса и
Фридриха Энгельса.